Сборник - В исключительных обстоятельствах 1988
- Ну а зачем оружие приобрёл? Не на охоту же ходить с пистолетом? — спросил кто-то из сидящих в кабинете оперативников.
- Объяснил. Утверждает, что купил для самообороны, был на¬пуган нападением на таксиста. Кстати, нападение действительно име¬ло место, но в то время Яновский напугаться не мог: он находился в колонии. Однако Колесов слышал, как бабка Яновского сообщила, кто к нему пришёл, после чего Яновский приказал Колесову: «Ломись в окно! Милиция!» — что и было зафиксировано в протоколе прямо на месте. При задержании Яновского у него были изъяты ювелирные из¬делия, опознанные владельцами из четырёх квартир. Одна квартира в этом списке падает на Колесова, Яновский только отнял у него «до¬бычу». Остальные кражи будем доказывать. По всей линии железной дороги посланы запросы о розыске и изъятии багажа и посылок, от¬правленных самим Яновским и с помощью Колесова.
- Ну, всё это более или менее ясные вещи. А на что вы нас нацеливаете? — спросил Уфимцев.
- На розыск пресловутого Ивана Ивановича и Беса. Но об этом доложит Полещук. Давай, Андрей Владимирович! — Гущин сел.
- Сейчас мы обсуждаем общую картину для того, чтобы не упу¬стить какого-то момента, имеющего значение для дела. Конкретные задания будут определены Гущиным и Полещуком, — перебил Стецько, — и я говорю это потому, что здесь просматривается причинно-следственная связь: гиены-вымогатели питались, как падалью, резуль¬татами деятельности расхитителей, выражаясь образно! Совершенно ясно, что они не могли вымогать аванс у рабочего или ту трёшку, что из зарплаты он заначил от жены! Поскольку гардеробщик Мажуков и цветочник Потапов говорят о такой назначенной им квоте, как ты¬сяча рублей в месяц, надо искать тех, кто мог себе позволить платить тысячи за спокойствие. Теперь объясню, почему я назвал означенных вымогателей чужеземным термином «рэкетиры», а их промысел — рэкет. Здесь смыкаются две статьи уголовного кодекса — вымогатель¬ство и разбой, поскольку «требование передачи личного имущества граждан» соединяется «с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевших». Слушаем Андрея Владимировича!
- Установлено, что в спортобществе, где до колонии работал Яновский, подвизался по совместительству тренером некий Игнат Степанович, а по документам — Игнаций Штефанович Ковальский,1935 года рождения, украинец, из западных областей. Из окружения Яновского он наиболее подходит по словесному портрету к разыскиваемому Ивану Ивановичу. Этот Ковальский ещё в 1980 году выписан в связи с выездом на постоянное место жительства в Читинскую область. Однако сейчас удалось установить, что он туда не прибыл. Он объявлялся в курортной зоне края, где работал по подложным справ¬кам-разрешениям на совместительство, где его пропиской, к сожале¬нию, никто не поинтересовался. Уволился более двух лет назад. По словам сослуживцев, он проживал на частной квартире в курортной зоне... Вы знаете, на сколько десятков километров протянулась курзона в Приморье...
Фотографию свою сей совместитель нигде не оставил. Ищут в архивах спорткомитета, но пока с большой долей уверенности можно предположить, что и тренер Игнат Степанович, и физрук Игнаций Штефанович, и председатель старательской артели по добыче зо¬лота Иван Иванович — одно лицо. Ищем. Считаю, что уже сейчас необходимо подключить наш ОБХСС, пускай проследят след наших «reроев» по своим делам завершённым, текущим и будущим. У меня пока всё...
- Вы не сказали ничего по Бесу, Что имеете? — напомнил Стецько.
- Имеем сообщника Капустина, пострадавшего Юрова и свидетеля Колесова. Юров и Колесов дали его словесный портрет. Ищем. А вот Капустин... играет роль «безвинно оклеветанного», как он себя окрестил, и на очных ставках здорово изображает
такового. Артист да и только! — ответил Гущин.- Что ж! Давайте уточним планы на завтра. Задержание Ковальского, как мне кажется, теневого лидера, будем считать задачей номер один. Кстати, «Иван» в уголовном мире означает — главарь, а «Иван Иванович», как это ни странно, применительно к данному случаю, — прокурор! Что он хотел своей кличкой сказать?..
СТАРАТЕЛИ
Игнацию было десять лет, когда немцев прогнали, а его отец Штефан Ковальский не смог расстаться с половиной мешка оккупационных и рейхсмарок и сбежал вместе с немцами, твёрдо пообещав семье вернуться, когда сможет обратить ставшие туалетной бумагой марки в муку и сало.
Дурея в классе от непонятной цифири, Игнаций чувствовал, как сила распирает его плечи потомственного кузнеца. Известно, в какие географические широты приводит столь опасное сочетание крепких мышц и слабого ума, и можно представить, чем бы закончились ноч¬ные налёты на чужие скрыни с великовозрастной безродной и бездом¬ной шпаной, да повезло Игнацию. Его заприметил учитель-фронтовик и стал нагружать развитого мальчишку тренировками по системе.
Кое-как Игнаций окончил семь классов. Со слезами. Но плакал не он, ему было всё трын-трава... Плакала мать, настоящими слезами обливались учительницы. Разве что двое мужчин-учителей не плакали — Игнаций их боготворил как тренеров и наставников в спорте. И надо сказать, самоявленные тренеры в нём не ошиблись, более того, Игнаций превзошёл их ожидания и в седьмом класе как дискобол тянул на взрослого кандидата в мастера, да и в других ви¬дах «королевы» наступал на пятки взрослякам не только в районе, но и в области!
После школы пошло-поехало, и забрали Игнация в район, где стал он мастером спорта — звание столь же редкое в ту пору, как и Героя.
И, может, светили Игнацию Ковальскому и дальнейшая учёба, и спортивная карьера, и, как водится, — тренерская работа, да только ухнула, как снег на голову, посылка из Канады!..
Вызвали их с матерью в сельраду, где вручили им распотрошённую посылку от беглого папаши... Посылки пошли регулярно, одна в два-четыре месяца, со сказочно дефицитными в послевоенные годы мануфактурой, мылом и даже женским бельём. Со множеством ярких баночек и коробочек с безвкусной едой. И даже штампованные наручные часы присылал!
Мать и Игнаций радовались свалившемуся счастью, ожидая до¬мой теперь уже самого Штефана, живого и невредимого. Однако... Игнация вызвали в спорткомитет, где один забуревший чинодрал объявил ему, что его жизнь в спорте кончилась, что он — бандеровское отро¬дье и его место — на севере...
Оглушённый горем, Игнаций месяц не выходил из дому, стесня¬ясь смотреть в глаза сельчанам. Он съездил в дальнее село Ворона, где полсела получало посылки и даже денежные переводы от сбежавших, далеко не таких голубей, как папаша Штефан. То, что он узнал, заставило его думать о севере, как о месте под солнцем, всерьёз и с надеждой.
Добравшись до областного центра, он завербовался на Дальний Восток. Хоть и не север, зато — Дальний. Чем дальше от села, тем спокойнее!
На Дальнем Востоке, в краю широких возможностей, где везде есть применение рабочим рукам и энергичным людям, Игнация Ковальского заметили. А узнав о его заслугах в спорте, послали в райцентр возглавить секции. Однако дело у него шло плохо, и он сменил множество райцентров. Его амбиции экс-чемпиона и мужчины в рас¬цвете сил не находили удовлетворения в скудной жизни тренерской во имя питомцев.
Он хотел жить сам, а для этого не хватало денег. Вначале он брал подарки, потом стал понуждать своих подопечных и их родителей к щедрым подношениям и наконец установил персональную таксу.
Продолжалось это долго, а когда за непедагогические проступки его изгнали из спортивного клана, он опешил.
Идти куда-то на работу было не по нему, к любому организованному труду он питал отвращение. Работать грузчиком в продмагах в компании алкашей не хотел, а годы шли, ощутимо приближая необеспеченную старость...
Он подался ближе к краевому центру и стал подвизаться физоргом на санаторных и курортных площадках. Пришлось, смирив гордыню, временами изображать затейника, экскурсовода и даже массажиста, лишь бы жить на готовом котле и с приезжей отдыхающей публикой.
Незаметно для себя он научился жить на сухие деньги и чувство¬вать себя вечно отдыхающим. Он старался, из кожи вон, модно оде¬ваться и отработал манеры интеллигента, что не оставалось без внима¬ния у приезжих дам.
Но зависть к имеющим деньги и бездумно их тратящим распаляла его воображение, злила, мешала жить, напоминая о собствен¬ном ничтожестве.
Однажды в компании он услышал шутливый рассказ о том, как некто, выдававший себя за горняка, соривший в ресторанах большими деньгами, на деле, оказалось, работал землекопом на кладбище!
Ковальский заболел идеей. Через некоторое время, с большими усилиями и не бесплатно, он влился в бригаду землекопов на одном из старых загородных кладбищ...
Однако даже закалённый жизненными передрягами рассудок Ковальского отказывался принять жуткую фантасмагорию этой городской преисподней, отдалённой от благонравия и порядка условным полуразрушенным забором... Это был остров опрокинутых понятий, остров глумления и цинизма, остров чистогана...
