Зеленые тетради. Записные книжки 1950–1990-х - Леонид Генрихович Зорин
Верный признак значительного человека – он не задумывается о впечатлении, которое производит на прочих.
Когда Гете заканчивал своего «Фауста», он явно оказался во власти психологического стереотипа. Завершая труд жизни, завершая жизнь, великий старец просто обязан оставить свой завет человечеству. Конечный вывод мудрости земной. И он, само собой, должен звучать мажорно, уверенно, наступательно. Поэтому высокоумный Фауст, осушив наконец свое болото, оставил духовное завещание, которым так внятно обозначил превращение мыслителя в энтузиаста. И это напутствие поколениям оказалось столь прогрессивно плоским! Вперед, к успешной трудовой деятельности, готовности к ежедневным сражениям! Под занавес был исполнен марш.
Никто теперь не скажет: «Чу!» Грустно, но ничего не поделаешь.
Твердят о командах, союзах, мафиях. Все это до поры до времени. Кто же способен так враждовать, как бывшие друзья и союзники. Томас Гоббс это выразил в «Левиафане» с неподдельной емкостью: «Война всех против всех».
Авангард (и в искусстве и в жизни) – тот мавр, который делает свое дело, а там уже может уходить.
Никто не забыт и ничто не забыто? Забыты все и всё.
Дом Павлова в Сталинграде. Павлов жив, но дом он нашел другой. Теперь его имя – отец Кирилл.
9 мая 1993-го. Праздник победы над фашизмом. Сорокатысячное шествие с расистскими лозунгами и фашистскими свастиками. История вновь перевернулась.
Доживать жизнь – значит дожевать свою жизнь.
Главный мотив в нашем искусстве такой же, как в нашей жизни, – бурлацкий. Тяни свою лямку, авось и вытянешь.
Кокетливый аскет с презрительной и одновременно заискивающей улыбкой.
Карамзин пишет И.И. Дмитриеву: «Надо жить без страха и надежд». Прекрасные мужественные слова щедро взысканного жизнью избранника.
«Превозмогая обожанье, Я наблюдал, боготворя, здесь были бабы, слобожане, Учащиеся, слесаря». Так он с надеждой стучался в дверь: «Всмотритесь! Признайте меня! Я – свой!» Прошло не так уж много времени, и боготворимые слобожане ему объяснили, кто – свой, кто – чужой.
Красавец-литвин помахал мне ручкой и отбыл в свою суверенную Жмудь.
Желание, привычка, благодарность – три цвета любви.
Как пуста деятельная жизнь!
Национализм, прежде всего, провинциализм. Что и обеспечивает ему успех.
Интерлюдия
Вскоре после августовского путча хитроумные либералы нашли узбекского писателя П. и посадили его – как нейтральную фигуру – в писательскую ассоциацию. Полагали, что это умно, политично, теперь же буквально воют от ужаса – ханство и хамство, краснобайство и байство. Вините только себя самих! Референты, машинистки, все служащие, подчиненные этому человеку, равно как те, кто приходит к нему на прием, отчего-то никак не уразумеют, что для него это в порядке вещей. Я-то, проживший в Баку столько лет, знаю, что на Востоке начальник – Бог, громовержец, учитель, хозяин, старший всегда, везде и во всем.
Когда в 1961-м году мы приехали с Николаем Чуковским в Таджикистан, я почувствовал, что вернулся на родину. Турсун-заде и его заместитель Фаттых Ниязи были по-южному гостеприимны, они возили нас по республике, показывая ее красоты. Однажды Турсун-заде возлежал, а Ниязи легко и бережно обвевал лик принципала веером. Николай Корнеевич был потрясен такими писательскими отношениями, а я вспоминал свой Азербайджан.
Этот же П. противопоставляет в каждой статье ислам с православием католицизму и иудаизму. Достаточно грубая игра, в которой все шито белыми нитками. Католицизм Иоанна XXIII – это не католицизм Александра Борджиа, и он вряд ли хуже ислама аятоллы Рухуллы Хомейни. Истинно верующий человек экуменичен по определению.
Шопен после взятия Варшавы назвал Бога москалем. Те, кто отказываются от него в пользу более славянского Перуна, называют Бога жидом. Религиозность слабей ксенофобии. Не оттого ли так часто сливается с нею, будто черпая от нее силу?
Снова мысленно возвращаюсь к Шопену. Не он первый, не он последний корил Всевышнего за попустительство.
Святой Александр Невский был верным вассалом Орды, служил ей не за живот, а за совесть, призвал ее на собственных братьев, сам был непомерно жесток, хитер, вероломен, всех непослушных истреблял, предавал огню и мечу. Все это князю сошло с рук, не помешало его канонизации – не только простили, но и восславили за то, что побил ненавистный Запад. И через семьсот лет он явился в облике Николая Черкасова в фильме Сергея Эйзенштейна под музыку Сергея Прокофьева. Три замечательных таланта выполнили социальный заказ – напомнили нам, что враг – Европа, что нам и впредь смотреть на Восток.
Вот и Анну Вырубову объявили и образцом самоотверженности и образцом редкой чистоты.
Простодушный Шиллер брал в руку перо и становился сердцеведом.
Иной раз подумаешь: есть нечто бессмысленное в самом этом термине «демократия». Сам демос ее не переносит, защитников ее презирает.
Возможно, только одна идея заслуживает уважения – антифашистская идея.
Споры о новых назначениях. Вот так же спорили век назад – назначат Абазу или Витте, что затевает Победоносцев, большие ли шансы у Дурново. Называется это общественной жизнью. А колесо знай себе крутится.
Не написать ли трагикомедию о некоем тихом господине – в момент общественного подъема он тут же достает чемодан.
Купол, похожий на свернутое крыло. Гляжу на него, не отрываясь: какая метафора нынешней жизни!
Ежедневная пресса – это медуза, жрет планктон, которым питаются рыбы.
Вся магия Черубины де Габриак была в анонимности, в загадке, в галльском очаровании имени. Но женщины не способны хранить ни чужие, ни личные секреты. Бедную хромоножку Дмитриеву обуяла страсть к румяному немчику, толкавшемуся в литературной среде, и, чтоб возжечь его прохладную кровь, рассчитывая на lion hunting – болезнь, распространенную в обществе, открыла ему, что она и есть непостижимая Черубина. И сразу же ее звезда закатилась.
«Пади, пади! раздался крик». И она пала.
«Тебе нужна огранка». – «Нет, мне нужна загранка». (Из современных диалогов)
Тартюф и фарисей дает интервью под заголовком: «Жить не по лжи».
NN (с утомленной улыбкой наставника): А вы хотели бы, чтобы ваш сын женился на Марине Цветаевой?
Дух захватывает, едва лишь подумаешь, какую великую литературу могли бы образовать наши замыслы. Руссо заметил, что «намерения никогда не промахиваются».
На всякой вершине есть свое дно, у всякой победы есть свои бездны.
Над хребтами столетий, под
