Кангасейро - Жозе Линс ду Регу
— Девочка, я не люблю вмешиваться в чужие дела и пришла сюда только потому, что так подсказала мне моя совесть. У каждого человека есть долг, пусть даже это касается не его самого. Какой-то голос шептал мне, когда еще твой покойный отец лежал в комнате: «А как же девочка? Что будет с этой девочкой?» Мне стало тяжело на душе, и, вернувшись с похорон, я всплакнула. А Лейтан меня и спрашивает: «Что с тобой?» Я сказала ему: «Лейтан, а как же дочка мастера Жеронимо? Останется совсем одна!..» Он сначала ничего мне не ответил, а потом и говорит: «Жена, поступай, как тебе сердце подсказывает; приведи девочку сюда в дом, у нас только одна дочь, и еще один рот не объест нас». Вот я и пришла.
Алисе опустила голову, у нее не хватило сил даже поблагодарить. Так сидели они в тишине, не произнося ни слова, и вдруг услышали вблизи голоса. Дона Северина поднялась посмотреть на дорогу: это Бенто и Деоклесио возвращались из Такарату. Девушка встала, чтобы поговорить с женихом, но Деоклесио опередил ее:
— Теперь нужно условиться о дне свадьбы. В Сан-Жозе есть миссия Фрай Мартиньо.
Дона Северина прервала его:
— Миссия-то есть, это правда, но девушка выйдет замуж с благословения церкви. Я пришла, чтобы сказать это; у девочки нет ни отца, ни матери, но мы сделаем нужные оглашения в церкви как можно раньше. Мы небогатые люди, но на это хватит.
Алисе не произнесла ни слова, а Деоклесио, переглянувшись с Бенто, ответил:
— Сеньора совершенно права. Человеку радостно слышать такие слова.
Все уселись за стол пить кофе, и опять в комнате воцарилось молчание. Дона Северина встала, чтобы убрать посуду. Алисе взглянула на Бенто, как бы спрашивая его мнение о словах доны Северины, и просияла. Она опасалась, что вмешательство доны Северины не понравится жениху.
— Завтра Алисе перейдет к нам в дом, сеу Бенто, и все останется так, как было при отце. Сеньор — жених, и мы займемся подготовкой документов у священника. Лейтан позаботится обо всем этом.
— Но сеньора не должна оставаться здесь одна, — сказал Бенто. — Если позволите, мы переночуем здесь в амбаре.
— Это было бы неплохо. Ночь скоро пройдет, а завтра, если сеньор пожелает, он может помочь нам при переезде.
Не успели они выйти из дому, как Деоклесио сказал Бенто:
— Послушай, парень, скажу тебе без обиняков: я не останусь здесь дольше. Вижу, что нам всем грозит большая беда.
Когда они подошли к Рокейре, Бенто уже поджидал Рассеченная Губа. Оказывается, как только Апарисио узнал об аресте капитана, он тотчас прислал своего лазутчика к брату. Он предлагал Бенто немедля уйти в фазенду Педра-Бранка, к капитану Шико Инасио, или, если он захочет — здесь Рассеченная Губа понизил голос, — может присоединиться к отряду. Оставаться в Рокейре больше нельзя. Рассеченная Губа рассказал об атаке на Пан-де-Асукар, о перестрелке на берегу реки с солдатами капитана Алвиньо. Апарисио пришел к переправе, а лодочника не было на месте. Он заподозрил засаду. Так оно и оказалось. Капитан Алвиньо засел в овраге, но, к счастью кангасейро, ружье у одного из макак случайно выстрелило, и Апарисио обо всем догадался. Парни укрылись в каатинге и избежали окружения. Апарисио сообразил, как сманеврировать, ускользнул от огня противника и укрылся за камни. После этого негр Висенте с шестью парнями спустился к реке и зашел солдатам в тыл. Капитан испугался окружения, а Апарисио усилил натиск. Перестрелка длилась два часа. Потом Апарисио прекратил это смертоубийство, и все кончилось: капитан Алвиньо с тремя солдатами убрался на тот свет, а Апарисио спокойно переправился через реку.
— Я встретился с ним в «Лажедо», у полковника Фелисио. Негр Висенте потерял одного человека, и двое в отряде были ранены, один опасно. Там же капитан поручил передать тебе: «Скажи мальчику, пусть идет в фазенду полковника Шико, Рокейре пришел конец». И еще добавил: «Скажи ему, что брату Апарисио нельзя попадаться в руки полицейских собак. А если он захочет, пусть идет к нам».
Бенто молча выслушал лазутчика брата, потом пошел к Деоклесио, рассказал ему все и стал ждать его совета. Певец внимательно слушал его рассказ и сказал откровенно:
— Парень, у тебя не хватает духу развязаться с братом. Но у тебя есть девушка. Ты что, раздумал жениться? Пойми, у кангасо кровь буйная, а у тебя парень — спокойная. Ответь человеку прямо, что не пойдешь с ним.
Их разговор прервал крик Кустодио: услышав о приезде посланца от Апарисио, он явился, чтобы узнать, кто приехал.
— Я услышал топот коня и подумал, не Зека ли это вернулся из Жатоба. Флорентино, возьми коня у этого человека и отведи на конюшню. Да не забудь задать ему корма. Я знаю, зачем пришел этот человек. Скажи Касуса Леутерио, что я не буду голосовать за него. В этой Рокейре хозяин я. К черту Касуса Леутерио и всю его банду!
Он приблизился к Рассеченной Губе.
— Слышишь?
Тут появилась негритянка Доната и стала уговаривать старика:
— Капитан, пойдите отдохните…
Рассеченная Губа пошел за своей лошадью, а старик все еще говорил:
— Эти собаки думают, что я их боюсь. Голосовал и буду голосовать за либералов. Так поступал всю жизнь мой отец. Зека должен вернуться. Наверно, он где-нибудь там, как заботливый пастух…
И, рассмеявшись, он обратился к Деоклесио:
— Сахара нет, урожай плохой. Хватит только кофе подсластить.
И вышел. Деоклесио, волнуясь, стал уговаривать Бенто:
— Послушай, парень, еще раз повторяю тебе: уйдем поскорее с девушкой во Флоресту, и там ты обвенчаешься. Явилась эта женщина, и все переменилось. Ты знаешь, что девушка была согласна. Женщины сами не знают, чего хотят. Я здесь не останусь ни одной минуты больше. Не знаю, что и будет тут. Майор Лусена свирепствует после смерти друга, он выместит свою злобу на сертанцах. Я могу поручиться, что Рокейре осталось существовать считанные часы. Знаю, как это бывает. Помню случай со старым Флоринесом в Брежо. Солдаты схватили даже ребенка, как будто он мог быть в чем-нибудь виноват, и утащили его в тюрьму Бом-Консельо. Его так избивали, что мальчонка отдал богу душу. А ты ведь не кто-нибудь, а брат Апарисио. Дождешься, сынок, схватят тебя и повезут показывать повсюду, как диковинного зверя.
Бенто ничего ему не ответил, и певец принял его молчание за недоверие к своим словам.
— Хорошо, я
