На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
Постарев прямо на глазах, Вадим, ссутулившись, стоял в дверях и не смотрел на жену. Глядел куда-то в пол, и Инне захотелось исчезнуть. Она несколько раз проговорила про себя, что не будет его ни о чем спрашивать даже под страхом смерти. Она не полезет ему в душу. Она не станет ковыряться в этой еще не совсем зажившей ране. Вернее, в совсем не зажившей ране. Абсолютно не зажившей. Она уже примерилась, как бы ловчее выскочить из кухни, не задев его, но тут он поднял на нее взгляд, и девушка замерла.
Вадим никак не мог вспомнить, когда Алька вот так сходила с ума в последний раз. Пытался вспомнить и не мог. После выпускного? Или до него? Что послужило катализатором в последнем приступе? Что было потом? Он напрягал память, но мысли лениво переваливались в голове, путались, подсовывали не те образы, и Романов отступил.
— Что произошло? — проговорил он сухим, надтреснутым голосом.
И сказал тихо, едва слышно, но Инна даже прикрыла уши, таким громким показался этот голос в оглохшем на миг мире. Ее опять затрясло. Она стала сжимать и разжимать кулаки, чтоб побороть предательскую дрожь. Вадим сделал вид, что не замечает этого. Меньше всего ему хотелось пускаться в объяснения. Девушка вздохнула несколько раз.
— Ты уехал, мы ждали доставку. Аля была в душе, когда приехал курьер, — подбирая слова, рассказывала она, — я открыла ему дверь, рассчиталась. Уже хотела закрыть дверь, но на пороге появилась женщина. Она… она спросила, дома ли Аля…
Инна замолчала. Вадим продолжал смотреть в пол. Он нарочно не поднимал глаз на жену и просто ждал, когда она, справившись с эмоциями, продолжит свой рассказ.
— Аля тут вышла из душа и… и…, — Инна протяжно всхлипнула, — Господи, Вадим! Она так кричала! Я не могла ее успокоить! Не могла ее удержать! Господи!
Ее затрясло сильней. Она прижала руки к груди, но в лицо парень ей старался не смотреть. Ему нужно было понять. Что-то было в этом. Что-то такое мерзкое…
— Какая женщина? — спросил он бесцветно. — Соседка?
Инна замотала головой. Нет, он не увидел этого, просто понял по тому, как колыхнулось ее тело. Она несколько раз глубоко и шумно вздохнула и продолжила:
— Нет, не соседка, хотя я именно так и подумала. Она увидела Алю, заплакала, а потом… потом… Ты говорил, что ваши родители умерли, но эта женщина назвала Алю доченькой…
Что-то внутри оборвалось. Оборвалось с каким-то ужасным скрежетом и звоном. Будто от взрыва. Это что-то вдруг рухнуло вниз и повлекло за собой Вадима. Стена прыгнула на него, и он даже не успел выставить в защите руки. Неуклюже в последний момент подставил пальцы, которые сломались под тяжестью тела. Ему даже послышался треск косточек. Его кренило куда-то вбок и вниз. Картинка и звук исчезли. На периферии сознания он ощущал себя находящимся в комнате. Чувствовал ледяные чужие ладони на своем лице и тяжесть на ногах, будто кто-то сидел на них, но выдернуть себя в сознание не мог. Не мог и не хотел. В большей степени не хотел, чем не мог…
Усилием нечеловеческой воли он поднял свою руку и перехватил запястье жены. Это она сидела на его ногах. Это она хлестала его по щекам, давясь собственными слезами.
— Хватит, — просипел Вадим, приоткрыв глаза. — Я здесь.
Он был не бледным. Его смуглое такое красивое лицо сейчас отливало зеленью. Он сидел на полу, привалившись к стене, по которой сполз не в силах устоять на ногах. Он так и не успел снять плащ. Ему было не до этого, лишь обувь сбросил в прихожей по пути на кухню. Сейчас он чувствовал тепло, исходящее от Инны, и это тепло его убаюкивало.
— Какое сегодня число? — вдруг спросил он, и Инна растерялась.
— Не помню, — кое-как выдавила она, не сводя с него перепуганных глаз. — Август. Начало августа.
— Ей дали тринадцать лет, — проговорил Вадим. — УДО?
Инна хлопала глазами и молчала.
— УДО для той, кто продала свою дочь педофилу за дозу? — пробормотал он. — Она ведь даже не человек.
Поднял на Инну взгляд, и девушка отшатнулась от прожигающих черных углей.
— Ей УДО? — повторил он, будто жена знала ответ. Будто она подписала это условно-досрочное освобождение.
— Вадим, — позвала Инна жалобно. До этого самого момента, вернее до этого самого дня она даже подумать не могла, что он может быть слабым. Что он способен на эту слабость. Что он может — пусть на мгновение — потерять сознание из-за какой-то странной вести, ведь сильнее его она никого не знает. Он дважды умер и дважды вернулся обратно. Что так выбило его из привычной колеи?
Стилист попробовал встать, но ноги не слушались, словно он в коме пролежал последние десять лет. Он смотрел на них, а встать не мог. Инна помогла. Подлезла под руку и помогла. Усадила на стул, прислонив к столу, стащила плащ. Он чувствовал, что замерз, хотя вдоль позвоночника бежал пот. На душе было мерзко.
Жена засуетилась возле. Застучала посуда. Запела дверца холодильника. Зазвенели кубики льда в стакане. А Вадим всё это улавливал краем сознания. В голове было пусто. Пусто, как после бомбежки, когда уцелевшие прячутся и не высовывают носа из своего убежища. Он понимал, что выяснить всё — дело одного звонка. Снять трубку, набрать номер и услышать ответ: да или нет. Только реакция сестры — лучшее подтверждение того, что все худшие опасения подтвердятся. А он так боялся этого! Боялся до рвотных позывов…
Звон разлетевшегося стакана вернул Вадима в реальность. Он поднял глаза и увидел Инну, глядевшую на осколки под ногами. Она стояла босая. Одна штанина как всегда закатана. Чуть ниже колена сияла огромная темная полоса. С тех пор, как она переступила порог этого дома, с ее тела не успевают сходить синяки. Шрамов
