Валентин Иванов - Златая цепь времен
Однако же любо русскому потрудиться у такого вот малого ключика. Кто-то свалил дерево, размерил бревно, рассек на коротышки по размеру, зарубил концы в лапу, чтобы держались, и врыл в землю малый сруб, верхний венец подняв над землею. Сделался ключик заключенным.
Пока случайный прохожий-проезжий мастерил из бересты ковшик, ключик, наполнив четырехгранную чашу своего деревянного кремля, перелился через край и потек дальше по старому ложу, будто так и было от века. Напившись, прохожий ковшик не бросил. Вбил кол, на сучок повесил берестянку. Ладно так, издали видно.
Говорил, воду не ценят? Да, не ценят воду, чем попало черпают, бросают, что придется, топчут, падаль мечут — большое все терпит. Берегут детскую нежность ключей. Реки, озера сотворены ключами. Иссякнут они, забившись грязью, не станет ни рек, ни озер, земляная вода уйдет стороною. Потому-то и берегут ключи: в них сила, в них начало вод русской земли. В других землях, где реки начинаются от льдов снежных гор, все может быть по-иному. Каждому своя часть, свой закон, от рожденья. В беззаконии только нет закона.
Камня мало, зато леса много. Где посуше, там сосновое краснолесье. В борах почва тонкая, меньше штыка лопаты, под ней пески. Ель любит жить по глинам. Лиственное дерево, предпочитая жирные почвы, приживается всюду. Леса заступают русскую землю, леса заставляют ее стенами, реки текут в лесах, и ключи поднимаются по древесным корням. По рекам открыты пути, по рекам легкие дороги, русские общаются реками, волоком перетаскивают лодьи от истока к истоку. Так вяжется русская общность от ледовых морей до теплых.
Думают, будто бы реки, как торные дороги, породили Русь. Без рек будто бы ничего-то и не было. Сидели бы люди в лесу, держась каждый за свою поляну.
Для каждого деревца, для каждой травинки, цветка — слово. Нашли сочетанья звуков для всего, слышимого ухом, видимого глазом, осязаемого, обоняемого, ощущаемого на вкус. Все сущее собрано словом и словом же разъединено на мельчайшие части. Дерево — это и корень, и ствол, и ветки и листья, и черенок листа, и жилки его, и цвет, и плод, и кора и чешуйки ее, и сердцевина, и заболонь, и свиль, и наплыв, и сучок, и вершинка, и семя, и росток, и почка, и много еще другого, и все в дереве, и для каждого дерева, для каждой его части — слово. Для самой простой вещи есть и общее слово-названье, и для каждой части свое слово-названье. Чего проще — нож? Нет, вот — клинок, вот — черенок. В клинке — обух, лезвие, острие; черенок — сплошной либо щеками, отличается по материалу — костяной, деревянный, какой кости, какого дерева, цвета, выделки…
Твореньем множества слов добились выразить и невидимое глазом, не ощутимое ни одним из внешних чувств, сумели понять внутренний мир и о нем рассказать, поняли гнев, любовь, жалость, жадность, зависть, тоску и для этого безграничного мира, от которого все идет, создали из звуков слова, открыли возможность поиска главного и стали понятней себе и другим.
Достигли широких слов, кто-то первым сравнил теченье реки с теченьем непостижимого времени и был понят, и само слово назвали глаголом, то есть делом, ибо в слове уже есть дело — начало; и произносящий слово есть творец и работник, ибо слово рождается необходимостью души и ума, и, будучи делом, требует дела же, и живет, расширяясь само, расширяя творца, вызывая его искать новых слов, находить их, дает радость, так как созданье новых слов есть творчество мысли, воплощаемой в словесное тело.
Не речные дороги, а общее слово-глагол сотворили единство славянского племени. Повторим же еще: не Днепр, не Ильмень были русской отчиной. Русская отчина — Слово-Глагол.
Пусть в одной части земли иначе звучало окончание слова, пусть в другой по-своему ударяли на слог, пусть один чокал, другой цокал. И родные братья бывают разноволосы. В русских словах — общая кровь. Одинок человек, от одиночества он бежит в дружбу, в любовь, создавая богатство слов ценнейших, неоплатимых — потому-то они и раздаются бесплатно да с радостью.
Нет чудней, бескорыстней, добрей привязанности к местам, познанным в детстве. Отроческая родина мила больше, чем красота самых щедрых на роскошь знаменитых мест. Кусок пыльной в сушь и черной в ненастье дороги, лесная опушка, неладно скроенное и кое-как собранное отцовским топором крыльцо в три-четыре ступеньки под шатром, крытым дранью, завалинка, плетеный забор, плоские плавучие листья ароматных кувшинок. Такое было у всех. Сшитое из нехитрых кусков, оно недоступно для постиженья чужим, прохожим, и не нужно им, и само не нуждается в прославленье. Как с любовью: ты сам находишь прелесть в лице, в голосе, в повадках, и любуешься, и любишь, будто сам ты творец-созидатель. Ты им и есть.
Любовь не ревнива, а требует верности. Так и родное место: твое, пока звучит родная речь. Наводнение чужой речи, даже ее прикосновение гасит чувство: ты здесь родился, а ныне сам ты — прохожий. Тут уж поступай, как знаешь, как смеешь, как сумеешь, извне тебе никто не поможет. Но пока с тобой Слово-Глагол, ты не пропал, ты еще не безродный бродяга.
До верха Днепра, до верха днепровских притоков, через верховые ключи, озера, болота к верховьям других рек, текущих на север, на запад и на восток, — вот Родина Руси, сотворенная Словом-Глаголом.
В своей вольности русский не чуждался чужой речи, охотно, без стеснения брал себе понравившееся слово, и, глядишь, оно уже обрусело. Придя в новое место, не старался назвать его по-своему, если оно уже было обозначено кем-то, и делал название своим, щегольски переиначивая на свой лад, если оно выговаривалось с запинкой. Русская речь вольная — как хочу, так и расставляю слова, и слова обязаны быть легче пуха: мысль станет уродом, если слова тяжелы, если на речь надето заранее изготовленное ярмо непреложного закона.
Чтобы сделать народ странным и странствующим между другими народами, нужно попытаться лишить его права на слово — и народ, прицепившись к неизменно старым словам, в них замрет.
Переводчики слов, подобно монетным менялам, извечно предатели. Переводчики смысла, переводчики мысли — друзья. Русский глагол разрастался, менялся, как все живущее, был и землей, и охраной границы, и народом.
Бесспорно, можно играть словами, выдавая их за мысли. О таких игроках сказано: они были…
ПРИМЕЧАНИЯ
ПОЛНОМОЧНЫЙ ПОСОЛ РОССИИ
Написано 9.10.1972 г. к столетию со дня рождения Ф. И. Шаляпина; опубликовано в журнале «Смена» (1978, № 9).
ДЕВЯТЬ ЭТЮДОВ
Этюды — «Ночью», «Погоня», «Тревога», «Не повторяется», «Спутники» — были опубликованы в «Молодой гвардии» (1972, № 1). В. Д. Иванов писал по поводу них в редакцию журнала: «Это — рассказы охотника, но не охотничьи рассказы. Они были написаны лет двадцать пять тому назад. В этом году я их откопал и переписал. Для меня они интересны тем, что в них нет сочиненного. Все рассказанное в каждом их них, до мелких подробностей, действительно случалось. Поэтому дорого мне как нечто личное: куски собственной кожи. По той же причине переписывание для меня оказалось неожиданно трудным. Старое изложение никак меня не удовлетворяло. Сами же факты для меня оставались неприкосновенными. Выдернув что-либо, я разрушал целое. Я говорю не о целостности литературной, которая может быть достигнута и часто достигается профессиональным конструированием здания из выдумок и условностей, которые принимаются читателем в силу того, что они, эти выдумки и условности, отвечают сложившимся у читателя убежденьям, а убежденья эти, как известно, бывают зачастую неосновательными, наносно-случайными. Я говорю о внутреннем ощущении целостности у пишущего, о поиске пишущим целостности, о том поиске — не труде, который сам по себе понуждает исправлять, переписывать, опять исправлять, опять переписывать, — не во имя стилистики или любых привходящих соображений, но для того, чтоб выразить именно то, что происходило, и быть понятым. В таких «реконструкциях» встречаешься также и с неразрешенным противоречием: литературное произведение обязано быть законченным, оно как бы закрывается со своей последней строкой, а реальности, движение жизни, откуда появилась и откуда черпает литература, в самой своей сущности не завершены, не имеют конца. Быть может поэтому, кончив чтение чего-либо, иногда ощущаешь, как что-то продолжает звучать» (16.04.71).
ШАГ И ВРЕМЯ ПРИРОДЫ
1 Письмо редактору газеты «Челябинский рабочий» (17.12.55).
2 Из рецензии на повесть Б. Дедюхина «Приз Элиты» (24.07.74).
3 Ответ на анкету «Каким должен быть Национальный парк?» по просьбе газеты «Лесная промышленность» (8.12.69).
СТАТЬИ, РЕЦЕНЗИИ, МЫСЛИ
4 Послесловие к сборнику повестей и рассказов И. А. Ефремова «Великая дуга». М.; Молодая гвардия, 1956.
5 Мысли по прочтении книги С. Б. Веселовского «Исследования по истории опричнины» (1965).
