Зинаида Гиппиус - Том 5. Чертова кукла
Стихи. Дневник 1911–1921*
У порога
У порога
На сердце непонятная тревога,Предчувствий непонятных бред.Гляжу вперед – и так темна дорога,Что, может быть, совсем дороги нет.
Но словом прикоснуться не умеюК живущему во мне – и в тишине.Я даже чувствовать его не смею:Оно как сон. Оно как сон во сне.
О, непонятная моя тревога!Она томительней день ото дня.И знаю: скорбь, что ныне у порога,Вся эта скорбь – не только для меня!
1913
С.-Петербург
Отрывочное
Красная лампа горит на столе,А вокруг, везде – стены тьмы.Я не хочу жить на земле,Если нельзя уйти из тюрьмы.
Красная лампа на круглом столе.Никто не хочет тьму пройти.А если весь мир лежит во зле –То надо мир спасти.
Красная лампа на круглом столе –Сердце твердит: не то! не то!Сердце горит – и гаснет во мгле:Навстречу ему нейдет никто.
Лето 1905
СПБ
А потом…?
Ангелы со мной не говорят.Любят осиянные селенья,Кротость любят и печать смиренья.Я же не смиренен и не свят:
Ангелы со мной не говорят.
Темненький приходит дух земли.Лакомый и большеглазый, скромный.Что ж такое, что малютка – темный?Сами мы не далеко ушли…
Робко приползает дух земли.
Спрашиваю я про смертный час.Мой младенец, хоть и скромен, – вещий.Знает многое про эти вещи,Что, скажи-ка, слышал ты о нас?
Что это такое – смертный час?
Темный ест усердно леденец.Шепчет весело: «И все ведь жили.Смертный час пришел – и раздавили.Взяли, раздавили – и конец.
Дай-ка мне четвертый леденец.
Ты рожден дорожным червяком.На дорожке долго не оставят,Ползай, ползай, а потом раздавят.Каждый, в смертный час, под сапогом,
Лопнет на дорожке червяком.
Разные бывают сапоги.Давят, впрочем, все они похоже,И с тобою, милый, будет то же,Чьей-нибудь отведаешь ноги…
Разные на свете сапоги.
Камень, нож иль пуля, всё – сапог.Кровью ль сердце хрупкое зальется,Болью ли дыхание сожмется,Петлей ли раздавит позвонок –
Иль не всё равно, какой сапог?»
Тихо понял я про смертный час.Я ласкаю гостя, как родного,Угощаю и пытаю снова:Вижу, много знаете о нас!
Понял, понял я про смертный час.
Но когда раздавят – что потом?Что, скажи? Возьми еще леденчик,Кушай, кушай, мертвенький младенчик!Нё взял он. И поглядел бочком:
«Лучше не скажу я, что – потом».
Январь 1911
Канн
Не будем как солнце
Ропшину
О нет. Не в падающий час закатный,Когда, бледнея, стынут цветы дня,Я жду прозрений силы благодатной.
Восток – в сияньи крови и огня:Горело, рдело алое кадило,Предвестный ветер веял на меня,
И я глядел, как медленно всходило,Багряной винностью окроплено,Жестокое и жалкое светило.
Во славе, в пышности своей, оно,Державное Величество природы,Средь голубых пустынь – всегда одно;
Влекутся соблазненные народыИ каждому завидуют лучу.Безумные! Во власти – нет свободы,
Я солнечной пустыни не хочу, –В ней рабье одиночество таится, –А ты – свою посмей зажечь свечу,
Посмей роптать, но в ропоте молиться,Огонь земной свечи хранить, нести,И, покоряя, – вольно покориться.
Умей быть верным верному пути,Умей склоняться у святых подножий,Свободно жизнь свободную пройти
И слушать… И услышать голос Божий.
Январь 1911
Канн
Не сказано
Тебя проведу я, никем не замеченного… Со мной ключи.Я ждал на пороге молчанием встреченного… И ты молчи.Пусть сердце угрюмое, всеми оставленное, Со мной молчит.Я знаю, какое сомненье расплавленное В тебе горит.Законы Господние дерзко пытающему Один ответ:Черту заповеданную преступающему – Возврата нет.Но вот уж не друг и не раб тебе преданный я Сообщник твой.Придя – перешел ты черты заповеданные, И я с тобой.В углу, над лампадою, Око сияющее Глядит, грозя.Ужель там одно, никогда не прощающее, Одно – нельзя?Нельзя: ведь душа, неисцельно потерянная, Умрет в крови.И… надо! твердит глубина неизмеренная Моей Любви.Пришел ты с отчаяньем – и с упованиями. Тебя я ждал.Мы оба овиты живыми молчаниями, И сумрак ал.В измене обету, никем не развязанному, Предел скорбей.И все-таки сделай по слову несказанному: Иди. Убей.
Август 1911
СПБ
Поэту родины
А. Меньшову
Угодила я тебе травой,зеленями да кашками,ширью моей луговой,сердцами золотыми – ромашками.
Ты про них слагаешь стихи,ты любишь меня играющей…Кто же раны мои да грехипокроет любовью прощающей?
Нет, люби ядовитый туман,что встает с болотца поганого,подзаборный сухой бурьян,мужичка моего пьяного…
А коль тут – презренье и страх,коли видишь меня красивою,заблудись же в моих лесах,ожигайся моей крапивою!
Не открою тому лица,кто красу мою ищет показную,кто не принял меня до конца,безобразную, грязную…
Август 1911
СПБ
Миндальный цветок
О теплый, о розово-белый,О горький миндальный цветок!Зачем ты мой дух онемелыйПроклятой надеждой ожег?
Надежда клятая – упорна,Свиваются нити в клубок…О белые, хрупкие зерна,О жадный миндальный цветок!
Изъеденный дымом и гарью,Задавленный тем, что люблю, –Ползу я дрожащею тварью,Тянусь я к нему – к миндалю.
Качаясь, огни побежали,Качаясь, свиваясь в клубок…О кали, цианистый кали,О белый, проклятый цветок!
Ноябрь 1911
СПБ
Его дочка
Ее, красивую, бледную, Ее, ласковую, гибкую,Неясную, зыбкую,Ее улыбку победную, Ее платье странное, Серое, туманное, Любовницу мою – Я ненавижу. И ненависть таю.
Когда в саду смеркается,Желтее листья осенние, И светы изменнее –Она на качелях качается… Кольца стонут, ржавые, Складки вьются лукавые… Она чуть видна. Я ее ненавижу: Знаю, кто – она.
Уйду ли из паутины я?От сказок ее о жалости, От соблазнов усталости…Ноги у нее гусиные, Волосы тягучие, Прозрачные, линючие, Как северная ночь. Я ее ненавижу: Это – Дьявола дочь.
Засну я – бежит украдкоюК Отцу – старику, властителю, К своему Учителю…Отец ее любит, сладкую, Любит ее, покорную, Ласкает лапой черною И шлет назад, грозя. Я ее ненавижу, А без нее – нельзя. От нее не уйдешь… Я ее ненавижу: Ей имя – Ложь.
Ноябрь 1911
