Повести и рассказы - Яков Петрович Бутков
— А, а! — отвечал Залетаев утвердительно и, сильно покачнувшись всею своею фигурою, двинулся вперед.
— Осмелюсь вам доложить — не в ту сторону, а вот — сюда-с! — продолжал человечек, указывая Залетаеву истинный путь к карете.
Залетаев отправился нетвердым шагом по указанному ему направлению, а человечек побежал перед ним мелкою рысью, оглядываясь на него и почтительно ему кланяясь; если встречалась толпа, которую нельзя было обойти, он разводил ее руками, приговаривая с поклоном, улыбкою и гримасами: «Извините, — это вот им нужно: они выиграли карету», — и он указывал головою на Залетаева, который таким образом все подвигался к своей цели свободно, между двумя рядами расступавшейся для него публики, и, наконец, очутился благополучно перед своей собственностью.
Громадная изящная карета засверкала перед глазами Залетаева и ослепила их на минуту. Он снова почувствовал припадок, но успел пересилить себя и удержался в благопристойном виде. Тогда он погрузился в созерцание обширной, многосторонней идеи, выражаемой каретой, и скоро всякая действительность, его окружавшая, кроме кареты, исчезла из его сознания, и он сосредоточился в своей великолепной карете и помчался далеко-далеко за пределы благополучного города Санкт-Петербурга.
А между тем вокруг него вырастала толпа людей, весьма любознательных и светских. Сотня ясновидящих лорнетов была направлена на него отовсюду. Его наблюдали со всевозможных точек зрения, как человека, не следующего в одежде своей законам суетной моды; как человека, по-видимому ненастоящего звания, — как господина, в котором может встретиться надобность, потому что он, очевидно, состоит в связях с фортуною, как особу, которая в таком прекрасном экипаже, без сомнения, выедет на хорошую дорогу, и как существо нравственное, подверженное различным уклонениям с хорошей дороги.
Человечек заботливо следил за всеми движениями увеличивающейся толпы, и когда она возросла до того, что негде было повернуться Залетаеву, он поспешил очистить для него свободное местечко.
— Позвольте, господа, немножко: они выиграли карету и желают осмотреть ее, позвольте-с! — говорил он окружающим.
— Ах, боже мой! Он так расстроен! — заметила одна чувствительная и пожилая дама, обозревая Залетаева в лорнет.
— Ничего-с! — отвечал человечек. — Это они временно, потому что выиграли карету. Я их представлю благополучно.
— А карета, вероятно, очень много для него значит? Он беден?
— У-у, как беден! — подтвердил человечек.
— И много страдал? — спросили разом четыре дамы.
— Очень-очень — и все за правду!
— Представьте, какое несчастие! А что он, ваш друг, имеет семейство?
— Многочисленное: жена, дети, всего тринадцать душ!
— Какая жалость! И он все переносил безропотно?..
— Ни одного слова!
— И не служит?
— Ни-нигде! — воскликнул человечек и вдруг закружился на одном месте, огляделся и юркнул в самую глубь толпы вслед за Залетаевым, который, осмотрев карету и корчась от неудержимых порывов удовольствия, по-видимому, решился уйти и действительно шел уже по лестнице.
— Осмелюсь вам доложить… осмелюсь вам доложить… — кричал человечек, догоняя его на лестнице.
— Что? — спросил Залетаев, останавливаясь.
— А шинель?.. Вы изволили забыть шинель — позвольте на одну минуточку.
Залетаев остановился. Человечек исчез на минуту в толпе и вдруг вынырнул с собственною шинелью Залетаева.
— Позвольте, я вас… закутаю, вот так… — проговорил он, одевая его. — А билетец, нумерочек, с вами-с? Не извольте уронить-с!
Залетаев только мычал что-то, улыбался и как будто вовсе не понимал, что с ним делается.
— Теперь все-с! Пожалуйте-с! продолжал человечек, взяв Залетаева под руку и сводя его с лестницы.
Тут только, очутившись на улице, Залетаев вышел из своей глубокой сосредоточенности на одной идее… Дохнув свежим воздухом, он почувствовал благоразумное побуждение не поддаваться сильным впечатлениям, освидетельствовал свой лотерейный билет, бережно положил его в боковой карман и отправился в знакомую особую комнату у Каменного моста.
«А где же этот человек?» — вспомнил он, останавливаясь и оглядываясь на перекрестке Михайловской улицы и Невского проспекта.
Человечек на пружинах пропал, как в воду канул. Несколько минут Залетаев вглядывался в темные фигуры, которые изредка мелькали по опустелым улицам, но то были всё дворники да ночные бабочки. Две бесконечные линии газовых фонарей освещали перед ним громады зданий Невского проспекта, и Залетаев, забыв человечка и свою особую комнату, надолго погрузился в созерцание великолепной местности, которую он ежедневно пробегал в скромном виде природного пешехода.
«А что, если бы так… подобно графу Монте-Кристо?» — подумал он, сильно взволнованный новыми ощущениями, которые вызвало в нем созерцание Невского проспекта.
«Только никому ни слова — ни за что! — продолжал он, гонимый холодом по направлению к Каменному мосту. — До времени все держать в глубочайшей тайне!»
II
Первый выезд
Ровно через сутки после лотереи-аллегри Залетаев очутился в Александринском театре, на представлении дремучих «Костромских лесов». Впрочем, не «Костромские леса» привлекли его сюда, а Павел Александрович, который был здесь с дочерью Настасьею Павловною и с господином Громотрясовым. Их-то он следил и наблюдал бдительным оком из своего темного угла за партером. Пьесы он не видел и не слышал, сосредоточив все свое внимание на одной ложе в третьем ярусе, где помещались знакомые ему лица. Только изредка страшные вопли героя драмы возбуждали в нем трепет, и он невольно отрывался на минуту от своей цели. Наконец представление кончилось. Публика хлынула из театра, и Залетаев, пробившись сквозь тесную толпу, выбежал в коридор и остановился, едва переводя дух от сильного волнения по случаю приближения решительной для него минуты.
С четверть часа стоял он в коридоре у подъезда, ожидая чего-то, и уже приходил в отчаяние, когда заметил на лестнице всех: и Павла Александровича, и Настасью Павловну, и господина Громотрясова. Они тоже заметили его. Он остановил на них дерзкий, насмешливый взгляд, как будто вызывая знакомый ему вопрос: «И вы здесь, Залетаев?» Но вопроса никакого не было.
«Так вот они теперь немножко и съехали! — подумал Залетаев. — Теперь они только молчат да удивляются. А что-то будет, когда я еще и не такую сделаю штуку!»
Тут, приготовясь сделать штуку, он почувствовал себя в крайнем затруднении и замешательстве: человека у него не было, а самому как-то неловко было действовать перед публикою в такой роли.
«Человека нужно! Ну поди теперь без человека — все дело испортил!» — думал он, увиваясь около жандарма и стараясь как будто укусить его за ухо.
— Жандарм! Служивый! — начал он вполголоса. — Послушай! Вели, братец, пожалуйста… — Тут, к величайшему его изумлению, откуда ни взялся, точно из-под полы у него вынырнул знакомый ему по вчерашней встрече маленький человечек на пружинах, живо, быстро и странно он подвернулся к Залетаеву, поклонился ему с глубочайшим подобострастием, улыбаясь и выделывая на лице своем разные приятные для зрения штучки, и доложил скороговоркою: «Сию
