Три креста - Григорий Александрович Шепелев
Это был, действительно, смерч. Первый порыв ветра, воем пронзив гнетущую тишину грозового сумрака, разъярённо ударил по парусам. От этой пощёчины корабль вздрогнул. Дав сильный крен, он зарылся в воду по самый планшир подветренного борта, и – набрал ход по вздыбившимся волнам. Но ветер усиливался, и вскоре все паруса пришлось снять. Бом-кливер, который Энди снять не успел, не справившись с узлом Стивена, оглушительно лопнул по всей длине, и оба обрывка затрепыхались. Один из портов пушечной палубы по преступному недосмотру не был задраен. Это заметили лишь тогда, когда там воды набралось почти по колено, и кое-как исправили ситуацию. А потом что-либо предпринимать стало бесполезно. Казалось, весь океан – от материка до материка, от адских глубин до необозримой поверхности, всей своей Посейдоньей мощью обрушился на корабль, как лев на блоху, ползущую по его спине. И лев опрокидывался, ревел, метался и бесновался, чтобы стряхнуть с себя эту микроскопическую букашку, будто она ему досаждала невероятно.
Кругом стоял такой треск и вой, что никто на судне не мог услышать другого, даже если кричали в самые уши. Неимоверные волны вздымались над кораблём, как стены египетских пирамид, а затем, обрушиваясь, смывали с палубы всё, что не было прочно закреплено. Но Готфрид ван Страттен, стоявший перед штурвалом, казалось, был частью палубы. Он стоял и смотрел, как ополоумевшая стихия терзает его корабль и как «Летучий Голландец» всё-таки движется к мысу Горн, на встречу с Атлантикой. Иногда бриг взлетал на такие волны, что все матросы, цеплявшиеся за снасти, зажмуривали глаза и быстро молились, думая, что настал их последний миг. Ещё больший страх охватывал их, когда они видели надвигающуюся волну с пышным белым гребнем, которая иногда тянулась от горизонта до горизонта и нависала над кораблём, чтобы разнести его вдребезги. Но «Летучий Голландец» чудом выдерживал и падения, и удары. И ночью он огибал проклятый мыс Горн, к югу от которого смерч бесился ещё свирепее.
Смог ли Готфрид ван Страттен, в конце концов, обогнуть Пасть Дьявола? Или он до сих пор продолжает это занятие? Неизвестно. Но в полночь Клер, лёжа на песке, услышала наяву колокольный звон, который донёсся со стороны океана сквозь завывание бури. Через три дня, когда буря кончилась, Клер, Элен и Софи поднялись с мушкетами на высокую гору, чтоб оглядеть пролив Дрейка и Магелланов пролив на подступах к мысу Горн. Но подзорной трубы у них уже не было, и, конечно же, пролив Дрейка южнее скал Огненной Земли увидеть не удалось. И ни одного судна девушки не заметили – ни на западе, ни на юге, ни на востоке, сколько ни всматривались в суровые океанские дали. Позади трёх храбрых путешественниц лежал дикий и неизведанный континент, который превосходил размерами Африку, а перед их глазами сливались два океана – Тихий и Атлантический. Наблюдать за встречей этих двух братьев, конечно, можно было бы и до вечера, а потом ещё и при свете звёзд, если бы не холод и голод. Ведь на одних сухарях долго не протянешь, а трудный путь к восточному побережью Южной Америки – не осилишь. Француженки полагали, что там, на западной стороне Атлантики, их, наверное, подберёт какой-нибудь европейский корабль, плывущий на Родину. Почему бы и нет? Спустившись с горы, они поохотились без большого успеха, затем поспали в лесу, и на другой день, утром, двинулись в путь сквозь плотный туман. Но это – уже совсем другая история.
Эпилог
Несчастная Кочерыжка искала море несколько дней, а моря всё не было. Между тем, оно ей весьма пригодилось бы, потому что жара стояла невыносимая. Солнце жгло двадцать часов в сутки. Вода в колодцах была нагретая. Рек, озёр и ручьёв первые три дня на пути встречалось ничуть не больше, чем морей с океанами, то есть – ровно нисколько. Голод не мучил её совсем, но жажда томила. Наводить справки о море у жителей населённых пунктов, через которые Кочерыжка шла, было бесполезно. Все эти странные люди – дети и старики, мужчины и женщины, её просто не замечали. В упор. Совсем. Сначала она, разумеется, удивилась этому очень сильно. Потом возникло предположение, что они обижены на неё и воротят нос. Но это уж было ещё менее понятно: какие к ней у них могут быть претензии? Что за вздор? Они ведь не жили в Кунцево и едва ли знакомы с её мамашей, которая ох как любит выдумывать про неё страшилки, одна другой непригляднее!
Задолбавшись ломать башку над этим дебильным ребусом, Кочерыжка решила напрямик выяснить отношения с обитателями одной из этих загадочных деревень. Ну, и что вы думаете? При первой попытке это осуществить секрет был раскрыт. Она поняла, что эти ребята её не видят. Угу. Она для них – невидимка! И – сразу камень с души упал. Во-первых, исчезло чувство вины. Во-вторых, не видят – значит, можно раздеться. Полностью. Догола. И позагорать. Мгновенно осуществив данное намерение и бросив свой гробовой наряд прямо на дорогу, голая Кочерыжка весело пошла дальше, смеясь над теми, кто вроде бы и смотрел прямо на неё, красивую девку в самом красивом прикиде, какой только может быть у красивой девки, но чёрта лысого видел! Так им и надо. Всё же они – какие-то странные. Очень странные.
А животные – ослы, овцы, собаки, лошади, кошки, не были странными. Они видели Кочерыжку и подбегали к ней. И она их гладила. А ещё давала им хлеб, который брала в домах – конечно, без спросу. Какой смысл спрашивать, раз тебя не только не видят, но и не слышат? Впрочем, если бы Кочерыжка стала для всех своей – маловероятно, что это бы изменило её манеры. Побыла, хватит! Скверное воспитание – вина мамочки. И не только её одной. Кругом – одни сволочи. То, что кажется им постыдным, должно приветствоваться. Да, с людьми Кочерыжка ладила всегда плохо. Другое дело – животные. У овцы она никогда бы даже и крошку не своровала, а у собаки – тем более.
Без особой необходимости – то есть, без необходимости украсть хлеб для своих друзей, Кочерыжка к людям в жилища не заходила. Ей было крайне неинтересно, чем они там занимаются. Как-то раз она ненароком застала парня и девку за любопытным занятием. Посмеялась. Но у собак смешное занятие получалось как-то поэстетичнее, и не стала долго смотреть. Спать она могла прямо на земле, благо что и ночью трудно было замёрзнуть. Ночи, надо признаться, были
