Исаак Бабель - Воспоминания о Бабеле
5 мая 1933 г., Сорренто
…Вчера провели весь день с Алексеем Максимовичем Горьким в Неаполе. Он показывал нам музеи — античную скульптуру (до сих пор опомниться не могу), картины Тициана, Рафаэля, Веласкеса. Вместе обедали и ужинали. Старик выпил, и здорово. Когда мы вошли вечером в ресторан (расположенный высоко над Неаполем, вид города оттуда волшебен), где его знают уже 30 лет, все встали со своих мест, официанты кинулись целовать ему руки и сейчас же послали за старинными певцами неаполитанских песен. Они прискакали семидесятилетние, все помнящие А. М. — и пели надтреснутыми своими голосами так — что я, верно, во всю мою жизнь этого не забуду. А. М. плакал безутешно — пил и, когда у него отбирали бокал, — говорил: в последний раз в жизни… Незабываемый для меня день. Стараюсь изо всех сил ускорить приезд Жени и Наташи. Надеюсь, что они приедут недели через полторы. Мне не советуют посылать пьесу, надо бы, конечно, везти самому, я еще не решил, как поступить. Горькие уезжают девятого — есть советский пароход, идущий из Лондона в Одессу, им, конечно, выгодно поехать на нем. В доме остаюсь я да Маршак — великолепный наш детский поэт, надеюсь, он подружится с Наташей. У Маршака тоже есть в Брюсселе сестра; очень возможно, что мы поедем в Брюссель вместе.
А. М. взял у меня для альманаха три новых рассказа. Один из них мне действительно удался, только бы цензура пропустила. А. М. обещал прислать из Москвы гонорар валютой…
И.
M. Э. ШАПОШНИКОВОЙ
18 февраля 1934 г., Москва
Похоронили сегодня Багрицкого, старинного моего земляка, друга, замечательного поэта, за развитием которого я следил и помогал, чем мог. Организм его был ослаблен и не выдержал воспаления легких.
Получил от Жени телеграмму, что у них все благополучно. Завтра едет к ним один француз, передаю привет.
Драматургический мой зуд продолжается — подыскиваю какое-нибудь новое Молодёново, чтобы можно было работать, а то в Москве, если не одно дело выскакивает, то другое. Написанная уже пьеса будет поставлена одновременно в двух театрах — у Вахтангова и в Еврейском, под режиссерством Михоэлса. Что касается гонорара, то постараюсь, чтобы Женя еще в марте получила его.
Я здесь поневоле веду «светский» образ жизни — потоком идут люди, и так как много из них интересных, и жизнь в Москве вообще чрезвычайно интересна, то времени для себя остается мало, вот и собираюсь в келью.
Очень устал за эти три дня бдения — пережил я с Багрицким весь церемониал, хочу отдохнуть.
До завтра, милые мои.
И.
Е. Д. ЗОЗУЛЕ[20]
14 октября 1938 г., Переделкино
Зозулечка.
Пишу в состоянии крайнего бешенства. Только что прискакал из города гонец с пакетом от судебного исполнителя (а я уже и думать забыл о его существовании!..), — пакет этот заключает в себе извещение о том, что если мною немедленно не будет внесено три тысячи рублей Жургазобъединению, то завтра, 15-го, в 4 часа дня имущество мое будет вывезено с квартиры. Чудовищную эту бумажку надо понять так: после того, как суду было послано официальное уведомление о прекращении дела, — Ликвидком (или другое неизвестное мне учреждение) снова потребовал от судебного исполнителя описи и продажи моего имущества. Если раньше, упрекая в глубине души издательство в некотором отсутствии лиричности, я молчал, потому что на стороне его была обыкновеннейшая правда, то нынешний образ действий является классически выраженным проявлением злостной, преднамеренной травли и неслыханного в истории советских литературных нравов издевательства.
Вы мой друг и «заложник» в «Огоньке». Поэтому я прошу Вас принять на себя (на очень короткое время) посреднические функции и передать издательству или Ликвидкому (не знаю, кто теперь этим ведает) следующее: если в течение ближайших часов я не получу извещения о прекращении иска, то я вынужден буду искать защиты от преследований в партийном, общественном и судебном порядке. Я немедленно обращусь в Отдел печати ЦК и в Президиум Союза писателей с просьбой вмешаться в это поистине возмутительное дело.
Извините, Зозулечка, за это неприятное поручение. Я не решился бы затруднить Вас, если бы оно не представляло общественный интерес.
Меня вызывают телеграммой на совещание в Гослитиздате по поводу тематического плана, буду в Москве сегодня вечером.
Ваш И. Б.
Ф. А. БАБЕЛЬ И М. Э. ШАПОШНИКОВОЙ
10 мая 1939 г., Переделкино
…К вашему сведению — сообщаю, что второй день идет снег… Вот вам и десятое мая… Это, пожалуй, и брюссельскому климату завидно станет… Я уже обосновался за городом и чувствую себя превосходно — надоело только печи топить. Завтра — поеду на день — в Москву. Думаю, не найду ли письма от Мери — как она съездила? Жаль, что мама не могла совершить с ней эту прогулку… Отправил Наташе несколько книг — внучку обеспечил, теперь надо подумать о бабушке, постараюсь достать завтра новой беллетристики… У меня ничего нет — в трудах; заканчиваю последнюю работу кинематографическую (это будет фильм о Горьком) и скоро приступаю к окончательной отделке заветного труда — рассчитываю сдать его к осени. Пишите почаще, потому что длинных книг читать нет времени — и ваши послания — самое лучшее для меня чтение. Как Гриша, как Борис — часто ли вы с ним видитесь?..
И.
«МИР, ВИДИМЫЙ ЧЕРЕЗ ЧЕЛОВЕКА»
К творческой биографии И. Бабеля
Он был одним из самых зорких советских писателей, остро чувствовавших трагические изломы времени. Обладая широкими и многообразными связями (и, следовательно, информацией), стремясь понять диалектику развития нового общества, Бабель запечатлел на страницах своих книг наиболее сложные, требующие неоднозначных подходов, фазы в биографии страны — революцию, гражданскую войну, коллективизацию. Его талант заключал в себе непреходящее гуманистическое содержание, необходимое советской культуре вообще и в первое послереволюционное десятилетие особенно. В сочетании с безукоризненной техникой письма это обеспечило Бабелю видное место в отечественной литературе.
Прежде всего и главным образом он — автор «Конармии». Литературные баталии вокруг книги мастерски написанных рассказов имели принципиальное значение для молодого советского искусства. Большинство современников единодушно признало талант писателя. «Восходящей звездой нашей литературы» назвала Бабеля газета «Правда» в октябре 1924 года.
«Конармия» по праву — в числе первых и лучших книг о гражданской войне, выдающийся литературный памятник эпохе с ее революционным максимализмом, жестокостью, героикой, верой в грядущее обновление человечества. Бабель показал и подлинных защитников революции, и тех, кто олицетворял анархические начала. Наконец пришло время сказать, что он был среди русских литераторов, которые, несмотря на массовую эйфорию, с большой художественной силой развенчали наивный миф о «сладкой революции». В этом смысле Бабель такой же ярчайший выразитель переходного периода, как Вс. Иванов, Б. Пильняк, Л. Сейфуллина, М. Шолохов.
Но С. Буденный остался недоволен «Конармией» и публично оскорбил автора в печати. Оценка командарма явилась концентрированным выражением негативного отношения к книге Бабеля, характерного для ряда штабных офицеров Первой Конной. Не случайно редактор «Красной нови» А. Воронский писал, что ему пришлось выслушать жестокие упреки «от некоторых виднейших военных работников в Красной Армии. Правда, другая часть присутствовавших при этих спорах отзывалась о рассказах Бабеля совсем иначе».
Разумеется, дело читателя — присоединиться к той или иной позиции в полемике, далеко выходящей за рамки собственно литературной проблематики. Дело же историка советской литературы состоит в том, чтобы по достоинству оценить художественное произведение, учитывая и степень его популярности за рубежом. Игнорировать этот фактор — значит быть по крайней мере опрометчивым. Поэтому приведу всего лишь один пример «в пользу» Бабеля. В середине шестидесятых годов Илья Эренбург обратился к авторитетным зарубежным писателям с просьбой высказать свое отношение к Бабелю. Пришло немало лестных откликов, и среди прочих особенно примечательным оказалось письмо Марии Майеровой о «Конармии», хорошо известной читателям в Чехословакии. «Это было начало эмоциональной связи между рождающейся Красной Армией и чешскими коммунистами…»[21] Как говаривали в старину, такие слова дорогого стоят…
Тема человеческого достоинства, противопоставленного душному мирку наживы, роднит «Одесские рассказы» с отдельными сюжетами о босяках молодого Горького. Налетчики Бабеля, эти «аристократы Молдаванки», одетые в рыжие пиджаки и малиновые жилеты, — странные налетчики. Они грабят только богатых и стреляют только в воздух, «потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека». Как удалось сочетать разоблачение бандитов с их ироническим, почти любовным расцвечиванием, навсегда останется секретом бабелевского мастерства.
