Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
Мадам Жеребцова прониклась к девушке полным доверием, даже всплакнула от благодарности. И, разумеется, просила быть тем самым другом для Вани, а может – дай бог, дай бог! – и больше, чем другом… Ева попросила сохранить в тайне их встречи и разговоры.
С Иваном Ева разобралась еще проще. Они отметили успешное окончание сессии вдвоем в общежитии. Ева предусмотрительно попросила подруг уступить комнату на ночь. Пили шампанское, тихо болтали, допоздна смотрели телевизор, легли спать.
Через несколько дней Иван перевез Еву к своим. А потом родители заботливо подарили молодым хорошую квартиру в центре города.
Иван Жеребцов счастливо и надолго успокоился.
4
В Краснодаре, прямо на вокзале Зинаида получила щелчок по носу. Лохматый цыганчонок чертиком скакнул от нее в сторону и нахально гыгыкал:
– Гы-ы… Ось, бачишь, тетка, яка у меня цацка?
Цыганча повертел куклой перед Зинкиным носом.
– Гы-ы, дывись, яка гарна!
Зинка выхватила куклу и треснула цыганчонка по голове.
– Ах ты, гаденыш! Спер мою Дусю!
– Ага, – честно признался хлопчик, – а ты очи раззявила. Зачини сумку, бо не дойде Дуся до дому.
Зинка рассмеялась, до чего потешен цыганча – лупоглазый, нахальный и «балакает».
– Шустер, мазурик! Ладно, я тебе мороженое куплю.
Они сели на скамейку, поджидая троллейбус. Цыганчонок расспрашивал, заглядывая Зинке в глаза:
– Ты з якой станицы?
– С Загряжской.
– Брешешь, тетка! Брыньковська есть, Васюринська, Варениковська, Натухаевська, Староминська… а Загряжськой у нас нема.
– А у нас есть…
Цыганчонка звали Иванчик, родители его из оседлых цыган, живут неподалеку, на Рашпилевской улице. Иванчик торгует на рынке сигаретами, ворует по мелочам, в школу не ходит. Часто ездит с родичами по большим городам, он и вырос на сумках. Читать не умеет, а считает ловко.
– Воруешь зачем? – спрашивала Зинаида.
– Эге, так мы ж цыгане, – простодушно отвечал хлопчик.
– А гадать умеешь?
– Не можу. Мамка гадае, та Машка, та Зойка, та Танька, та Любка, та Санька, та бабушка Катерина…
– Сколько же вас в семье?
– Чотырнадцать человек. Та ще родичив, мабудь, чотырнадцать пасутся. Мы як у колхози живемо.
Они сели в троллейбус и доехали до улицы Красной. Потом бродили по Красной, сидели в парке у фонтана, катались на чертовом колесе.
– А церковь у вас есть?
Через парк Иванчик повел к церкви. Темно-красная громада собора притаилась в тени акаций и тополей. За чугунной решеткой у паперти празднично толпились горожане. Пронзительно резали сутолоку трамвайные звонки, картаво кричали сверху грачи, ухали горлицы.
Задрав голову, Зинаида прочитала на чугунной доске: «Свято-Екатерининский кафедральный собор», перекрестилась и вошла в храм. Поставила свечку у иконы Божьей Матери, долго глядела на богатый иконостас, беззвучно шептала молитву о матери, о Загряжске… Перехватило горло от жалости к себе.
Иванчик с сигаретой ждал в парке.
– А я, Зинка, батюшков не люблю.
Иванчику нравились базарчики, толчея в дешевых кафешках. Он нырял среди толпы, как головастик в луже, выныривал уже с бананом или яблоком, угощал Зинаиду:
– У тебя гроши есть?
– Разменять надо. – Зинаида показала сторублевку.
– Не богато. Айда на колхозный рынок, жрать охота и чоловика нашего побачить треба.
Рынок забит, как макитра с варениками. Гомон, выкрики, смех, пестрота вавилонская. Горы снеди на длинных прилавках, ароматы, вонь, духота. Усатый дедок в кругу подвыпивших наяривает на скрипочке. Дюжие тетки смачно пьют пиво в холодке.
У Зинаиды рябило в глазах, колотилось сердце, она едва поспевала за Иванчиком. Цыганчонок шнырял между палатками, вагончиками, зыркал по сторонам, здоровался с кем-то на бегу, останавливался с важными дядьками-цыганами, гыгыкал, крутил дули теткам, подмигивал Зинаиде. Он затащил ее в пивную палатку, усадил за столик, юркнул в буфет. Пошептался с пузатым небритым армянином, взял у него пакет, сунул за пазуху и принес две тарелки с шашлыком.
Зинка сроду не ела такого вкусного мяса. Она подобрала крошки и вылизала тарелку.
– А сколько это стоит?
Иванчик закурил и похлопал себя по животу.
– Двести рублив.
– Ого! – не поверила Зинка.
– Та нормально… Хочешь, кажин день шашлык кушать будем?
– Ты что! У меня и за этот денег нету.
Иванчик оттопырил губу и важно сплюнул.
– Эге! Батько знае, як зароблять, вин поможе…
Хлопчик нравился Зинаиде. Проворный, смекалистый и не зануда, с ним не соскучишься.
– А кто у тебя батька?
– Та цыган.
– Где работает?
– Та цыган…
Зинка обиделась.
– Заладил! Нужен ты мне со своим батькой!
Иванчик примирительно погладил ее по плечу.
– Не выделывайся, Зинка, все одно ночевать у нас будемо.
– С чего ты взял?
– Так маю… Ты, мабудь, с дома сбигла?
Зинка отвернулась, у нее дрогнули губы.
– Сбигла. Заработаю денег и вернусь.
– Та не переживай. Я тоже бигал. У Сочи був, у Адлери. Все равно милиция сцапае.
Зинка рассказала Иванчику о Загряжске, о матери, о Малышевском, всплакнула немного, и ей стало легче.
– А зараз ходим на Рашпилевскую. – Иванчик настойчиво потянул Зинку за рукав.
На пороге цыганского дома Зинка оробела, крепко впившись в свою беглецкую сумку. Иванчик оставил ее подождать. «Я с батькой побалакаю». Минут через пять дверь открылась.
За длинным столом, как на собрании, сидело много народу, все дружно ели сосиски с малосольными огурцами, лопотали вразнобой.
Разом, как сычи, уставились на Зинку очи черные. Маленький толстый батько с пышными усами колобком подкатил к Зинке, забалакал, со свистом прицокивая золотым зубом:
– Яка гарна дивчиночка! Оце спасибочки, Иванку! А мы рады-радесеньки, гостью гудувать будемо! Сидайте, диты, до нас поблище, кушайте, а писля побалакаем.
В огромной комнате с яркой хрустальной люстрой не было никакой мебели. Только в одном углу – круглый стол с самоваром, за столом со стаканом чая в подстаканнике сидела старуха-великанша в разноцветном тряпье, в золоте, в бусах и цепях, с толстой суковатой палкой между колен, сигарета в черных губах, и над ней паутинка сизого дыма. Казалось, бабушка сидит в этой позе с древних времен и навсегда вросла в угол с медным самоваром.
Чудно показалось Зинке в гостях. Вот они какие, цыгане, и не очень страшные. Правда, бабушка… глазищи стоймя, и не моргает. Батька заливает, посмеивается, а сам себе думает. Девчата повытаращились, как на базаре. Ну да Зинке с ними не детей крестить. Переночует, а там видно будет.
Спали покатом на полу. Зинка положила свою сумку под голову. Прижалась к стенке и крепко уснула. Под утро ей снился Загряжск, зима, кобелек Тузик и тетка
