Белград - Надя Алексеева
Ане понравился светильник в виде луны. Луны в августе. Желтый тусклый шар терялся за пластиковыми изгибами других, более вычурных ламп. Скорее прошла дальше, едва не разбив руки очередной пары. Девушка, заметно беременная, вела мужа выбирать кроватку. Аня неловко и долго извинялась. Они просто кивнули в ответ.
Сумка тянула плечо: посуда и кофемашина весили прилично. В последних залах Аня швыряла в сумку мелочи, не разбирая, не раздумывая: бокалы, свечи, коврик ко входной двери – кучерявый, из валяной грубой шерсти. Пришей к нему пару белых пуговиц и еще одну, пузатую, черную, обозначить нос, – выйдет старый мишка ее мамы. Надо было его выпросить на прощанье.
Аня не знала, как надолго они едут, да и к матери тогда сильно опоздала, потому лишь подтвердила, что у Руслана длинная командировка.
Ради этого мишки-коврика и утюга с отпаривателем пришлось взять на кассе еще сумку. Пока лента продвигала вперед ее покупки, Аня задумалась, не нахватала ли лишнего.
Карта не проходила. Долго ждали администратора, за которым убежал кассир, не говоривший по-английски. Выяснилось, что денег на карте не хватает. Пробивали заново, Аня, готовая провалиться со стыда под взглядами очереди, теперь оплачивала поштучно. Кофемашина прошла, утюг прошел, свечи и тарелки прошли, а вот на коврике-мишке кассовый аппарат запищал. Переигрывать снова, менять посуду на коврик, Аня не решилась. Тем более в очереди стояла та беременная из детского отдела.
Кассир сбросил кучерявый рулон куда-то под сиденье, чтобы в конце дня отнести «мишку» на склад или назад, на полку.
Так, с двумя баулами, громыхая посудой, Аня потащилась к остановке. Встала у елки перевести дух, прищурилась: нет ли автобуса?
– Извините, мой русский плохой, но я… – заговорил кто-то у нее над ухом.
Ане показалось, что сейчас будут клянчить денег, или, того хуже, скажут, что все-таки и остальные покупки не прошли. Обернулась.
– Я еду во Врачар, могу подвэзти, – поспешно добавил мужчина.
Он был невысокий, чуть выше Ани, за очками – темные глаза, стрижка ровная, опрятный пиджак. В руках какая-то длинная рейка – и всё. Ане стало неудобно за свои баулы – нахватала, как беженка. Потом вспомнила пустую квартиру, в которой, словно по неизвестному ей правилу, было всего по два-три предмета мебели на комнату. Снова пожалела коврик, оставленный на кассе. Прихожая была вовсе пустая.
У серба оказалась просторная машина, семейный такой аутлендер, довольно новый для Белграда. Когда гуляли, Руслан бурчал, что в основном тут ездят на старье – чистеньком, ухоженном, но ползающем неторопливо. Аня редко садилась за руль, последний год и вовсе ни разу.
У машины Аня оглянулась на остановку – никакого автобуса.
Серб загрузил ее сумки в багажник, открыл переднюю пассажирскую дверь. Аня чуть успокоилась, заметив у него обручальное кольцо. Пожалела, что ее безымянный так и остался голым. Поспешила ввернуть, что замужем, у мужа хорошая работа в Белграде. Серб сказал, что у него дети большие, школу заканчивают.
– Аня, а ты откуда? – спросил, когда выбрались с икеевской парковки. – Я учился в России, Петербург, но давно.
– Москва, – быстро ответила Аня.
Вдруг она сообразила, что не знает ни имени серба, ни номера машины. В Серпухове, лет десять назад, было принято номер такси, в которое села, отправлять смской маме, мужу или подруге. Мало ли что. Теперь в приложениях всё сохраняется автоматически, а тут…
Серб продолжал говорить о себе, то и дело поворачиваясь к ней, всегда начиная с «Аня, знаешь…». Машина, хоть и на механике, шла плавно. Аня не узнавала поселков, которые проезжала по дороге в «Икею», лишь указатели, на которых расстояние до Белграда сокращалось, заставляли ее выдыхать. Она кивала водителю, улыбалась, прикидывая, как ей спасаться, если что. Жаль, сумки придется бросить в багажнике: кофемашину купила – и вот…
Вдруг поняла, что серб рассказывает что-то интересное. О том, как строил новый мост, тот, вантовый, светло-голубой. Проект масштабный, международный, а он среди местной команды архитекторов распоряжался на объекте. Стройка долгая, боялись, не успеют к Новому году. Да и зима тогда выдалась снежная.
– Разве тут бывает снег?
Аня огляделась по сторонам: фары выхватывали пучки зеленой травы по обочинам – и это в конце декабря.
– Бывает. Лучше бы не было, но есть, – серб говорил «э» вместо «е». – Дунай замерзает в десять лет раз.
– Замерз, пока строили?
– Нет, мы тепло одеты были все. А-а-а, Аня, ты про Дунай, – улыбка у него была несмелая и некрасивая. – Нет, хва́ла богу, лед не был.
Вдали мост уже парил над Белградом, его вантовые тросы тянулись струнами сквозь ночь. Подсветка снизу розовая, а на струнах – бледная, цвета сливочного масла.
– Мост на Ади. Это переводится как мост на остров, – сербу явно нравилась его работа. – Хотели эти берега соединять еще сто лет назад, но не до того было. Аня, знаешь, там основа, пилон, не понимали, как ставить. Воду не повредить. Езеро. Была там?
Аня покачала головой, но серб не заметил: следил за дорогой.
– Куда тебя подбросить? У меня этот поворот, а Новый Белград – туда.
– А что там, на озере?
Он запарковался на обочине, повернулся к Ане.
– Там пляж, как на море.
Помолчали.
– Какой у тебя автобус до дома?
– Восемьдесят четвертый вроде.
Серб побарабанил пальцами по рулю, подумал, завел машину. Развернулся, куда-то съезжал, обгонял, пропускал. Некоторые здания казались Ане знакомыми, она пару раз просила остановить «прямо тут», но он подвез ее к остановке, у которой и впрямь тормозили друг за другом красные «84-е».
– Не торопишься? – спросил серб.
Начинается. Не будет же он приставать к ней теперь, соображала Аня, когда была масса возможностей на пустынной дороге. Но серб протянул ей свой телефон: на экране – фотография солнечного дня над рекой. Даже рябь на воде была желтая.
– Полистай. Это вид из квартиры, моя семья сдает. Может, твоим друзьям надо?
Аня листала. Домик кремового цвета, вокруг цветут не то сливы, не то вишни. Внутри – старая деревянная мебель, буфет (похоже, самодельный) с безделушками за стеклом, печка с изразцами…
– Дом двухэтажный. В Земуне все такие, – вздохнул серб. – Квартира на первом этаже со входом.
– А это зачем?
На снимке окна дома были заклеены изнутри газетами. Серб пояснил, что дом старый, нормальные жалюзи не установили, а летом так жарит, что вся мебель выгорит, если некому шторы задергивать.
