Клин клином - Онгель Таль
С дождем
На работе не идут навстречу. Мурат и так пропустил много смен и уже не раз просил напарника подменить его. Рабочая смена заканчивается у всех, кроме Мурата. Даже охранник на складе при первом же раскате грома спешно ретируется. Мол, ни один дурак в такую погоду воровать не полезет. Начальство простит этому старику самовольный уход: ему семью кормить надо, у него внучка подрастает, можно и пожалеть. А Мурат сам подписался вкалывать, жалость на него не распространяется. Хоть ключ доверили, на том спасибо.
Он устало вздыхает и проходится шваброй по кафельному полу. Уборка подходит к концу, когда в кармане вибрирует телефон. За стеклянной дверью в тот же миг раздается страшный треск, из-за чего лампы над головой на мгновение гаснут.
Толя по телефону просит не паниковать, но его голос сипит от нервов.
– Короче, скорая не приедет. Там наводнение почти. Будь на работе, никуда не выходи. Я сам справлюсь. Жди.
Мурат видит перед глазами красные пятна, чувствует, как тяжелеет грудь, будто внутрь наложили камней. Какой, к черту, «жди»? Плохая погода не оправдание: мать нуждается в нем так же остро, как в своих препаратах. Мурат не имеет права торчать в магазине, пока она мучается от приступа. Толя может сколько угодно говорить, что все под контролем, но это неправда.
На памяти Мурата этот приступ уже четвертый. Уже четвертый раз он готовится к худшему. Четвертый раз его лучший друг подрывается с места и подставляет плечо. Мурат всегда настраивается на хорошее: убеждает себя, что проскочит, отпустит, как и в прошлый раз; запрещает себе думать, что эта ночь может стать для матери последней.
Серый ливень застилает глаза. Тело пронзает шквальным ветром и холодными стрелами дождя. Мурата шатает из стороны в сторону, сдувает на проезжую часть. Он падает в лужу, запнувшись о развязавшиеся шнурки. Предчувствие чего-то до трясучки неизбежного подгоняет его хлесткой плетью.
Он грузно вваливается в дом вместе с раскатами грома и дробью дождя по шиферу, сочась уличной влагой, как плохо выжатая ветошь. Ворсистый коврик у двери моментально темнеет.
Дома пахнет толчеными в ложке таблетками. Это запах болезни и страха.
– Твою налево. – Огромный, как медведь, Толя появляется в прихожей.
Со всклокоченными светлыми вихрами и паникой в далеко посаженных глазах, он наблюдает за тем, как Мурат спешно высвобождается из мокрой обуви.
– Хоть выжимай. Я просил переждать. Почему ты опять делаешь по-своему?
– Небулайзер достал? – Мурат двигается по коридору к комнате. Толино ворчание сейчас волнует его меньше всего.
– Да, все тут. Думаю, он не понадобится. Одышка уже спадает. Она часто пользуется ингалятором, и я дал ей таблетки.
– Давно?
– Двадцать минут назад.
Мама лежит на сбитой простыне, свернувшись калачиком, и дышит со свистом. Мурат хочет сесть к ней, но Толя хватает его за мокрое плечо.
– Переоденься, – говорит он. – Здесь и так сыро.
Все верно: чрезмерная влажность в доме может спровоцировать новый приступ.
Мурат стучит зубами, пока выжимает вещи. Трясутся руки, вода расплескивается по всей ванне. Даже вытершегося насухо, его все равно лихорадит, как при гриппе. Он уже как-то попадал под похожий ливень: так же шел под свистящим ветром; буря так же швыряла его из стороны в сторону и роняла на колени. Мама тогда бегала по дому в поисках бинтов и спирта, а он жмурился от боли и дышал ртом, боясь неаккуратным вздохом повредить сломанный нос. Из глубин воспоминаний, точно разрушительный левиафан, возникает картина, как тяжелый ботинок бьет Мурата в живот, втаптывает его лицо в землю.
Мурат зло сплевывает в раковину. Если в тот ливень он захлебывался кровью и проклинал ублюдков-одноклассников, то сейчас он готов захлебнуться слезами из жалости к самому себе. Все самое нехорошее в его жизни приходит с дождем.
До слез тянет курить, но пачка сигарет в джинсах разбухла от воды, и попросить не у кого. Толик, зожник до мозга костей, опять начнет гундеть.
Внезапно за дверью раздается приглушенный грохот.
– Мурат! – Толя надрывается из комнаты под сбитый мамин кашель. – Ты где там, потерялся?
Мама стоит на карачках, цепляясь рукой за угол кровати. Пальцы ее ног поджаты от боли, а лицо красное из-за нехватки воздуха. Между бровей видна глубокая морщина, а волосы прилипли черными нитями ко лбу. Хрип легких слишком громкий, значит, таблетки перестали действовать, как и ингалятор, сжатый в мамином напрягшемся кулаке.
– Мур… Мурат. – Она с трудом выговаривает имя. – Ты… как здесь?
– Здесь, я здесь. – Его голос нарочито спокойный. Он хочет верить, что у него найдутся силы успокоить мать, но сам едва-едва держится. – Тш-ш, все хорошо, я с тобой. – Мурат аккуратно заправляет выбившиеся из прически мамины волосы за ухо. – Сейчас еще одну выпьешь, и все пройдет.
Толик уже толчет в ложке очередную таблетку. Мама отрицательно качает головой, дав волю слезам. За столько раз она уже перестала верить в подобные слова. В прошлый раз Мурат на протяжении двух часов как заведенный говорил ей одно и то же, пока скорая пересекала обвалившуюся переправу. Толик протягивает ложку, и Мурат трясущейся рукой помогает маме запить горький порошок.
– Где… Милана? – спрашивает она, с трудом проглатывая лекарство.
Мурат невольно стопорится. Сестра. Он не видел ее в доме, когда заходил, не видел ни в комнате, ни на кухне, ни в коридоре. Он даже не думал о ней до этого момента. Толя, будто чувствует его стыд, сжимает плечо крепкой ладонью и отвечает за него:
– Она наверху.
– Наверху, – повторяет Мурат, чувствуя облегчение. Толя умеет подгадывать момент.
Мама кивает и опускает голову, закрыв глаза от усталости. Дыхание все никак не выравнивается, одышка не отпускает. Запасов лекарств едва хватит на эту ночь, а до маминой пенсии еще недели полторы минимум. Есть небулайзер с мгновенным эффектом, но у раствора для ингаляции неприятная побочка.
Когда Мурат дает маме стакан с водой, чтобы на сухую не кашлять, ее рука резко дергается, и вода разливается на пол. Мама протяжно стонет, с силой обнимает себя за плечи, сгорбившись.
– Давит. – Слышит Минхо сквозь свист и плачь.
Все определенно идет по накатанной. Он вскакивает с места и включает уже заправленный небулайзер в сеть. Толя провожает его рассеянным взглядом. Он стоит рядом, готовый помочь в
