Остров - Сигридур Хагалин Бьёрнсдоттир
— Да, вперед, Исландия! Я знаю, что наш народ не даст сбить себя с пути, завести в тупик. И, пользуясь случаем, хочу представить очень важных для нас сейчас людей.
На сцену выходит группа из восьми человек и располагается у микрофонов. Переминаясь, они растерянно улыбаются друг другу и зрителям.
— Поприветствуйте: Гудлауг Мани Халльдорссон, доцент, специалист в области экономики. Он руководит этой командой высококлассных ученых и социальных критиков, этой координационной группой нашего будущего.
Лысоватый мужчина в сером костюме выходит вперед и, улыбаясь, кланяется, толпа вежливо хлопает, в воздухе повисает вопрос.
— Дорогие исландцы! Мани и его коллеги будут нашими проводниками. Им надлежит найти самые лучшие и успешные пути, которыми мы сможем идти вперед. Координационная группа подчиняется непосредственно мне… и правительству. Ее роль состоит в разработке мер, гарантирующих нам достойный уровень жизни в изоляции. Это интересная и сложная задача, решение которой предполагает некоторый возврат к старым добрым ценностям, но также внедрение инноваций и изобретений, придуманных исландским народом. Мани и его коллеги смотрят в будущее, они верят в новую и стабильную Исландию, где мы все будем пользоваться благами земли, живя в мире и согласии.
Элин широко улыбается.
— Нам нужно быть оптимистами и перестать говорить об отсутствии связи. Бесполезно зацикливаться на утраченном. Давайте посмотрим с другой стороны: Мы вернули свою независимость! Давайте скажем вместе: «Вперед, Исландия!»
Стадион вторит словам, их подхватывают телезрители в своих гостиных, Элин смеется, широко раскинув руки, затем берет руку экономиста и поднимает вверх: вместе мы справимся. Мы веками преодолевали трудности и преодолеем снова.
Присутствующие забеспокоились, кто-то хочет нарушить стройные ряды, вбить клин в их братское единство; девять фигур в черном, завязавшие рот платками, одна с мегафоном.
КОГДА ПРОЙДУТ ВЫБОРЫ?
Толпа неодобрительно зашикала, некоторые постарались остановить протестующих.
ЧЕГО ТЫ БОИШЬСЯ, ЭЛИН ОЛАФСДОТТИР? КОГДА ИДЕМ ГОЛОСОВАТЬ?
Всеобщее возбуждение сменяется потасовками и криками, люди пытаются выбраться, увести детей, полицейские и спасатели пробираются в хлынувшей им навстречу толпе. Схватив оператора, Хьяльти отводит объектив от смутьянов и направляет на духовой оркестр, гремит «Страна моего отца». Прямая трансляция Зимнего фестиваля завершилась.
На улице ясно и холодно, и повсюду развеваются флаги. Люди бегут от беспорядков на стадионе, застегивая пуховики и натягивая шапки на головы детей, многие толкают перед собой коляски с младенцами и магазинные тележки, нагруженные продуктами и одеждой. Водитель, маневрируя, медленно проезжает мимо полицейских машин и бегущих людей, затем прибавляет скорость. Хьяльти и Элин расположились на заднем сиденье, он благодарит ее за предложение подвезти. Его газета попала под запрет на использование машин, и теперь он рад возможности выбраться из столпотворения у стадиона. Она сидит задумавшись, затем произносит:
— Вот самая большая угроза. Нам нечего бояться, кроме собственного страха. Они его разжигают. Некоторые готовы обречь народ на гибель, лишь бы прийти к власти. Чтобы властвовать над руинами.
Элин смотрит на него.
— Ты ответственный человек, Хьяльти. Нам приходится полагаться на тех, кто проявляет ответственность. И обладает здравым смыслом.
Он хотел было спросить, будет ли она выдвигать свою кандидатуру на выборах. В самом начале Элин говорила, что нужно как можно быстрее провести выборы, ведь ситуация в стране изменилась. Вот и премьер-министр в Берлине, да и что такое сегодня Берлин. Однако она уже довольно давно об этом не упоминала, и он решает, что для таких вопросов не самое подходящее время. Потому прощается, еще раз поблагодарив за то, что его подвезли.
Ульвхильд внимательно смотрит на него.
— Ты сделал вид, что не знаешь о протестах? Ни фотографии, ни строчки?
— Все уже закончилось, — говорит он. — И не нужно преувеличивать: протестовало только несколько человек.
— На мой взгляд, это странная журналистика. И не тебе решать.
— Мы не можем сейчас публиковать все без разбора. Ведь для того, чтобы разжечь пожар, требуется так немного. Нельзя пугать людей. Нам нечего бояться, кроме самого страха, — добавляет он. — Уинстон Черчилль.
— Нет, это сказал Рузвельт. Черчилль сказал, что общество, в котором люди не могут высказывать свое мнение, не имеет будущего.
— Просто сейчас такие обстоятельства, Ульвхильд. Мы должны проявлять ответственность, мы не можем делать вид, что ничего не изменилось, продолжать публиковать новости обо всем без разбора. Нельзя разжигать смуту и беспорядки. Мы можем прекрасно выполнять свою работу без этого.
Ульвхильд смотрит на него своими серыми глазами.
— Ты стал смешивать политику и журналистику. Ведь ты теперь на ее стороне?
Хьяльти только вздыхает. Похоже, Ульвхильд так и не смогла смириться с переменами. Свято веря в свои незыблемые журналистские идеалы, она каждый день приходит на работу и насаждает их в редакции, пока не вмешивается главный редактор и не корректирует выбранный ею курс. Крестоносец, так они называют ее за глаза.
— Мы должны публиковать позитивные новости, которые сподвигнут наших читателей на добрые дела, рассказывать о том, что вдохнет в них оптимизм, смелость и решимость. Мы не можем лишать их мужества и призывать опустить руки. Мы здесь не для того.
Хьяльти понижает голос:
— Большинство, похоже, это понимает, почему же ты так держишься за прошлое? Если ты собираешься и впредь работать в газете, тебе придется исправиться.
После фестиваля и перебранки с Ульвхильд он выжат как лимон, но все же решает позвонить Лейву. Брат работал в ночную смену, он явно спросонья, отвечает хрипло и немного растерянно, но о том, чтобы Хьяльти перезвонил позже, и слышать ничего не хочет.
— Ничего страшного, я уже проснулся. Какие новости?
— Да все хорошо. — Голос у Хьяльти неестественно громкий и радостный. — Только хотел тебя услышать, ты ведь недавно ходил к маме?
— На выходных, а Гудрун была вчера. Никаких изменений.
— Я скоро к ней загляну. Может быть, даже завтра.
— Да, ты уж сходи, — говорит Лейв сухо. — О Марии что-нибудь слышно?
— Практически ничего, я целыми днями на работе. Сейчас так много дел.
— Смотри не перетрудись. Хочешь с нами сегодня поужинать?
Хьяльти совсем не хочется сидеть с Лейвом и Гудрун в их красивом и уютном доме, любоваться видом из большого панорамного окна, стараться поддерживать непринужденную беседу и делать вид, что он не замечает их печали. Видеть, как они всякий раз вздрагивают, когда звонит телефон, снова и снова высказывают предположения, изображают из себя оптимистов.
— У ребят там определенно все в порядке, — говорит Гудрун, — и они наверняка тоже беспокоятся о нас.
A Лейв только сидит, низко опустив голову и не произнося ни слова.
Хьяльти начинает извиняться, но Лейв прерывает его, приглашая в конюшню.
В конном деле Лейв такой же, как и во всем,
