Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер
Чем дальше, тем больше у Сильвии крепло чувство, что их дружба перерастет в нечто большее. Ей показалось, или их руки в последнее время соприкасались чаще, чем прежде? И правда ли, Адриенна прошлым вечером подсела еще ближе к ней, когда они устроились на кушетке?
Сильвия гнала от себя подобные мысли и чувства. Наберись терпения. Она по-прежнему в трауре. И все же печальный туман, остававшийся после смерти Сюзанны, потихоньку рассеивался. В их воспоминаниях подруга Адриенны постепенно принимала облик доброй феи-покровительницы, чьи вкусы и идеи они нередко с почтением упоминали и брали за пример, а иногда посвящали памяти Сюзанны чашечку чая или ее любимый десерт — macarons[27] из кондитерской в соседнем квартале.
А в какой-то день, даже не произнеся имени Сюзанны, Адриенна отыскала для новой лавки Сильвии идеальное помещение на улице Дюпюитрена, 8, за углом от перекрестка Одеон. Десятилетиями арендовавшая его прачка удалилась на покой и переехала в деревню.
— Оно великолепно, — сказала Сильвии Адриенна, выяснив, что помещение сдается. — Более великолепным оно было бы лишь в одном случае — если бы располагалось в том же квартале, что и моя лавка.
— Кто знает, может, когда-нибудь и такое найдется, — ответила Сильвия, окрыленная тем, что это сбывается: ее собственная книжная лавка в любимейшем из всех городов мира.
— У меня тоже появилась одна задумка, — сказала Адриенна с удивившим Сильвию смущением в голосе.
— Продолжай.
— Я тут подумала, наверное, стоит поменять название моей лавки. Так сказать, ознаменовать новое начинание.
Сильвия заулыбалась, стараясь не слишком выдавать сердечную надежду, которую всколыхнули в ней эти слова.
— Считаешь, так будет правильно?
Адриенна решительно кивнула.
— Уверена. Я подумываю вот о каком: La Maison des Amis des Livres. — Она проговорила название медленно, торжественно и двигала руками над головой, словно определяя ему место над дверями и витринами лавки.
— «Дом друзей книг», — перевела Сильвия, а потом продолжила по-французски: — Что верно, то верно. Meilleurs amis[28].
— Bon[29]. Приглашу художника, пускай изобразит новое название, tout de suite[30].
От широченной улыбки у Сильвии заломило щеки. Новое начинание.
— Восхищаюсь твоей решительностью.
— Не вижу смысла ходить вокруг да около.
— И то правда, всегда проще, когда знаешь, чего хочешь.
Позже, тем вечером, Сильвия присела за письменный стол подруги, чтобы написать матери, что появилась возможность снять помещение под магазинчик ее мечты, и прибавила, что будет вовеки благодарна, если ее семейство сумеет помочь ей чем-либо еще, помимо отправки всех книг, какие только есть в ее комнате в Принстоне. Сильвии претила необходимость о чем-то просить, но она не знала никого во Франции, кто мог бы располагать свободными деньгами, к тому же ее вдохновлял пример Адриенны: та уже полностью выплатила родителям сумму, одолженную ими на ее лавку в 1915 году. Сильвия рассчитывала, что ей удастся сделать то же самое.
Мать немедленно написала в ответ, что совсем скоро отправит морем книги и еще кое-какие литературные сюрпризы и что деньги тоже уже в пути:
Я всегда знала, что ты найдешь свое призвание. А в доказательство моей веры в тебя, в твою затею и в твой здравый смысл я пошлю тебе все средства с моего собственного сберегательного счета, которые я начала откладывать еще до замужества. И втайне от всех я страшно радуюсь, что вместо возвращения в Нью-Йорк ты остаешься в Париже, ведь это дает мне благовидный повод наведываться туда, чтобы повидаться с тобой. Радуйся жизни, дорогая моя. Я страшно горжусь тобой, как и твой папа. Выберусь к тебе при первой же возможности.
Сильвия смахнула слезы и почувствовала, что еще никогда так не скучала по матери.
Едва осень позолотила первые листья, Сильвия заказала билеты в Лондон, где планировала обойти лучшие издательства и книжные магазины и попытаться договориться о поставках для своей лавки.
— Как я тебе завидую, — сказала Адриенна накануне отъезда Сильвии. — Я вообще люблю Лондон, а книжные там выше всяких похвал.
Сильвия предпочла бы не расслышать в тоне подруги ностальгических ноток по ее лондонским дням с Сюзанной, хотя, вспоминая первую любовь, Адриенна не выказала и тени грусти.
— Я буду скучать по тебе, — сказала Сильвия. — Но скоро вернусь, раньше, чем ты успеешь произнести «Шекспир».
— Шекспир, — повторила Адриенна и хихикнула.
Сильвия вскинула бровь, и обе рассмеялись.
— Скорее возвращайся домой, mon amie.
Что это? Уж не румянец ли на щеках Адриенны? Она покраснела? И что заставило внезапно охрипнуть ее голос — не желание ли?
— Конечно. Обещаю тебе.
Возможно, оттого, что в поезде и на пароме на пути в Лондон Сильвия столько раз проигрывала в памяти тот разговор, а может, ее ум особенно занимали названия книжных магазинов с тех самых пор, как Адриенна переименовала свой, но случилось так, что в первый вечер же в Англии, ложась спать, она придумала превосходное название для своей лавки: «Шекспир и компания».
В конце концов, старина Уильям, насколько ей было известно, никогда не выходил из моды.
Лондон поливал ее дождями и изматывал. Она посетила прославленный книжный магазин Элкина Мэтьюса[31] на Корк-стрит и, изо всех сил стараясь не забрызгать его тома каплями с волос и платья, попросила у него новейшие произведения Эзры Паунда, Джеймса Джойса и Уильяма Йейтса; про последнего она слышала, что он квартирует где-то по соседству. Мэтьюс, причудливо старомодный в своей потрепанной куртке и со встопорщенными бакенбардами, оказал Сильвии прием в высшей степени дружелюбный.
— Так вы, как я погляжу, любите новую литературу, — заметил он, выкладывая на стол перед ней десяток томов.
— О да. Мои друзья в Париже просто мечтают прочитать и другие произведения этих авторов, так что в своей новой лавке я намерена предлагать все лучшее и самое новое из американской и английской литературы.
Морща лоб, он пристроил монокль между щекой и лохматой бровью.
— Магазин англоязычной книги, говорите? Во Франции-то?
Сильвия энергично кивнула.
— Бог ты мой.
— Знаю. В этом я буду первой.
— Надеюсь, у вас имеется запасной план.
— Думаю, мои дела пойдут гладко.
Но старик по-прежнему смотрел на Сильвию озадаченно, и столько отеческой тревоги светилось в его взоре, что она
