Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс
Большая дорожная карета стояла на углу Шоссейной и улицы Кастри, поджидая госпожу Гаст, ее горничную и меня. Наш багаж погрузили на империал и накрыли брезентом. Сувиль. которого со вчерашнего дня ожидал присланный его детьми экипаж, пришел проводить нас. Четыре пассажира были уже в дилижансе, когда мы в него садились.
Благовестили к заутрене, когда дилижанс, запряженный в четверку лошадей, выехал из Порт-Луи. Подковы позвякивали о мостовую, тренькали колокольцы на конских шеях, и, помнится, я подумал, что люди, наверно, сейчас поворачиваются в постелях на другой бок и, с облегчением вздыхая, бормочут: «Это всего-навсего дилижанс». Бывают такие не заслуживающие внимания вещи — факты, мысли, случайно услышанные фразы, — которые почему-то врезаются в память и надолго застревают в вашем сознании.
Ясное было утро, ни облачка в небе. Порыжевшая трава на горе Открытия колыхалась под ветром. В Касси ставни тянущихся вдоль дороги домишек хлопали, распахнутые нетерпеливой рукой. Женщина, что в одном из дворов разбрасывала корм цыплятам, стояла как вкопанная с задранным фартуком, следя глазами за дилижансом. Возможно, она ни разу не покидала этого пригорода, а возможно, наоборот, приехала с юга…
Десятиместный дилижанс вез только семь пассажиров, так что все расположились с удобствами. Госпожа Гаст, ее горничная и третья дама — позже я узнал, что она модистка, — занимали мягкую заднюю скамью вместе с господином в летах. Муж модистки, некий молодой человек и я устроились на втором сиденье. Между нами вскоре завязался разговор, банальный и ничего не значащий для людей, коих свел вместе случай, чтоб никогда уже более не свести. Однако госпожа Гаст и пожилой господин были, казалось, знакомы довольно близко.
Утро прошло без каких бы то ни было происшествий. Дорога круто вела в гору, и лошади двигались шагом. Мы миновали несколько деревень — Бо-Бассен, Роуз-Хилл. Когда мы останавливались напоить лошадей, народ собирался вокруг кареты, расспрашивал кучера, давал ему поручения: передать поклон тому или иному родичу в Кюрпипе. Толстяк соглашался и обещал, гордый своей важной ролью. По-видимому, ему придавала величия его ослепительная ливрея, пунцовая с золотом, хоть золото изрядно и потускнело.
Дорога менялась по мере того, как мы углублялись вовнутрь острова. Ее окаймляли высокие деревья, сквозь листву которых едва пробивался зеленый свет. Между стволами росла густая трава. Какие-то красные ягоды, про которые мне сказали, что это дикая малина, веселыми пятнышками расцвечивали всю эту зелень. При нашем приближении вспархивали птицы. Порой появлялась прогалина, на которой виднелся дом. Дети бросали играть и бежали из сада к дороге. Нельзя было не задуматься о том, как могут жить люди в такой глуши. По душевной ли склонности выбраны эти места, по необходимости или из долга? Госпожа Гаст называла мне по пути фамилии некоторых семейств, но без комментариев.
Она вообще была молчалива с момента отъезда из Порт-Луи. Прислонившись к углу экипажа, прикрыв глаза, как будто бы просто их опустив, она задремала на час или два, и за это время на ее лице не дрогнула ни единая черточка. Но когда мы уже приближались к почтовой станции, она принялась болтать с модисткой о тряпках, и та, учуяв поживу, стала перечислять все товары, доставленные «Минервой» прямо из Парижа. Тщательно упакованные, эти сокровища сейчас находятся на империале. Ценя клиенток из Порт-Луи, госпожа Роза помнит всегда и о тех, что живут в Маэбуре и вообще в Большой Гавани. Поездки бывают долгими и утомительными, но госпожа Роза чувствует, что ей воздается сторицей, когда, явившись в какую-нибудь семью, она видит, как окружающие ее молодые особы жадно рассматривают наряды и разные финтифлюшки. И конечно, она считает себя вправе взять с них на два-три пиастра больше, чем со своих клиенток из Порт-Луи. Само путешествие туда и обратно обходится ей вместе с мужем в шестнадцать пиастров, и госпожа Гаст знает, что на даровщинку у местного жителя не переночуешь. Так что вот эту шляпку из итальянской соломки, украшенную черным бархатом и четырьмя розами, которая так была бы к лицу госпоже Гаст, в Порт-Луи она продала бы по себестоимости или чуть-чуть дороже, но здесь она просит накинуть один пиастр, всего-то один, считайте, что даром.
Когда мы прибыли на почтовую станцию в Мениле, шляпка из итальянской соломки так и осталась не купленной госпожой Гаст.
Лошадям дали передохнуть, и мы вышли размять ноги. Пока муж модистки, озабоченный своим драгоценным товаром, лазал на империал, а дамы расположились в такой, по видимости, убогой харчевне, что там и позавтракать было нечем, молодой человек, пожилой пассажир и я немного прошлись по дороге. Каждый из нас представился. Молодой человек ехал к родственникам в Бо-Валлон, так как ужасно умаялся в Порт-Луи этим летом. Вот примерно и все, что нам удалось про него узнать. Другой путешественник, господин Антуан Букар, ездил в город по вызову Колониального комитета, члены которого были встревожены голодом, угрожающим острову из-за мартовских проливных дождей. Собранный урожай был попорчен, цены на рис возросли, и у некоторых бакалейщиков запасы его истощились.
— В последние годы, — сказал господин Букар, — если случалось стихийное бедствие, правительство всегда отпускало жителям наличные продукты питания — в порядке ссуды, конечно. На этот раз, видно, правительству посоветовали поступить иначе. Нам прочитали нотацию насчет нашей непредусмотрительности и даже сказали, что это должно послужить нам хорошим уроком. Наконец в прошлый понедельник в резиденцию губернатора пригласили нотаблей города, и его превосходительство объявил, что согласен отдать в их распоряжение пять тысяч мешков риса, но оставляет за собой право проконтролировать, как они будут распределены. Тревога, однако, продлилась всего две недели. Я и сейчас себя опрашиваю, не был ли это только предлог, чтобы обвинить нас в том, что мы морим голодом наших рабов!
Из этого разговора я понял, что беспокойство по поводу нового настроения властей докатилось и до сельской местности.
Узнав, что я двоюродный брат Франсуа Керюбека, господин Букар пригласил меня в гости на косу д’Эсни, где находилось его поместье, добавив, что
