Булат Окуджава - Новенький как с иголочки

- ...Она надо мной посмеивается. "Хорошо, - говорю я, - я тебе покажу..." А у меня - восемь классов образования. Нос брюквой.

Он замолкает.

- Я не сплю, - говорю я. - Просто у меня глаза устали.

- ...Тогда кругом голодно было. А у матушки моей - картофель. Я гружу его на подводу и - в Тулу. И - в институт педагогический. За аттестат зрелости на барахолке мешок отдаю. Два мешка - профессору привожу на дом. Он краснеет весь. Кричит на меня: "Это что, взятка? Взятка, да?!" А сам слюну глотает... "Да не взятка, - говорю я, - какая взятка? Вон у вас дети голодные, да и сами вы..." Одним словом, взял он картошку и заплакал... Вот так. После экзамен у меня принял.. Куда ж ему деваться? И поступил я в институт.

- Эээ, - говорю я, - вот вы как всех облапошили.

- Это для начала, - говорит он, - потом всё своим горбом брал. Диплом в кармане. Возвращаюсь. А здесь - три учителя и два ученика. Да и учителя-то все липовые, без дипломов. Назначают меня директором. А я люблю рыбу ловить... Но я помню эту гражданку. И соглашаюсь быть директором.

- Интересно! - говорю я.

- Начинаю командовать. Мне смешно: я - Мишка из-под сохи - за картошку аттестат купил. Директором стал! Дают мне оклад. Покупаю я драповое пальто. Иду к ней... к той самой...

- Ааа, - говорю я, - интересно.

- Ничего интересного: дура дурой...

- И ничего? - спрашиваю я.

- Что - ничего? Ну, переспал я с ней... раз, другой... Ничего... Так вот и ничего. Смешно и скучно. И удрал обратно. Чуть было пальто драповое не оставил... Работаю. Привожу первые сведения по успеваемости в район. Одни двойки... Они - на меня! Угрозы... Я думаю, зачем мне это? Выгонят... Теперь снова за картошку не купишь, не то время... Собираю своих инвалидов и говорю им, что за двойки не с учеников, а с них спрашивать буду... Ну куда им деваться?.. Они ставят тройки... Им-то что? Всё идет прекрасно.

- А женщина та?

- А черт ее знает. Я ее не встречал больше.

- А мать Веры Багреевой?

Он сверлит меня своими маленькими глазками.

- Сплетни это, - говорит он.

- Говорят, что вы эту школу создали, - говорю я.

- Говорят, - смеется он.

- Это что, враки? - спрашиваю я.

- Может быть, и не враки, - смеется он.

Он куда-то вдруг проваливается. Потолок бесшумно обрушивается и заслоняет от меня всё.

И я просыпаюсь.

Ночь. Лампа еще светит. Шулейкин читает книгу. Нос его выступает из темноты розовым таким уголком.

- Мне сны снятся или это явь? - спрашиваю я.

- Сны, - говорит он. - Это бывает при гриппе... Реальные картины.

- Вы мне свою жизнь рассказывали, - говорю я.

- Теперь такой грипп свирепствует, азиатский, - говорит он.

- Значит, мать Веры Багреевой - это сплетни? - спрашиваю я.

Он кивает и смотрит на меня внимательно.

- Здесь сплетни любят, - говорю я.

- Конечно, место маленькое. Все на виду.

- И в учительской что ни скажи - сразу везде известно.

Он смеется, потом говорит:

- Анекдот вспомнил. Один жалуется. Безобразие, говорит, вчера одному человеку сказал: так твою мать, а сегодня уже весь город повторяет!..

Он смеется. Действительно смешно. Так твою мать - и весь город повторяет.

- Вы еще молоды, - вдруг говорит он. - В учительской не нужно особенно откровенничать. Люди ведь разные бывают...

- А что мне люди?

- Так, на всякий случай.

- Да плевал я на всё.

- Вы ведь говорили, что в нашем просвещении сплошные подлоги?

- Ну и говорил. Плевать мне...

- И что колхоз в Васильевке развалился?

- А что? - спрашиваю я. - Разве не так? Ну и что?

- Ничего, - говорит он.

- А, наплевать, - говорю я.

- Надо поосторожнее, - говорит он.

- А я ничего не говорил! - кричу я. - Не говорил...

И просыпаюсь. Утро. В келье никого нет. Солнце заглядывает в окно. Как хорошо, что весна наконец! И грипп меня оставил. Только слабость - руки не поднять.

Вдруг Вера Багреева зайдет навестить. А может быть, приснилось... А может быть, и не приснилось...

КАРТОШКА

- Конечно, - говорит Маракушев, - без картошки мне нельзя. У меня четверо... Гы-гы... - И говорит Шулейкину благодушно: - Вот этот участочек мне подходит...

- Видите, как хорошо, - улыбается Шулейкин. - А в прошлом году вы все кричали...

- Гы-гы.. - говорит Маракушев, - чего вспоминать...

- А вы помните, как в прошлом году кричали? - говорит Шулейкин.

- Ну чего вспоминать, - говорит Маракушев. Шулейкин на плане участков делает пометки карандашом. Клара Ивановна записывает в блокноте.

- Мне бы вот этот участочек, - кто-то из учителей тычет пальцем в план.

- Вам ведь уже выделили, - говорит Мария Филипповна, и губы ее белеют.

- А мне бы вот этот, не этот, а вот этот...

- А у меня самый худший в прошлом году был, - смеется Виташа, - вот уж теперь я разговеюсь!

- А вам, Виктор Павлович, - говорит Шулейкин, - остается прошлогодний.

Картошка бессловесна? Это предрассудок. Виташа кричит. А перед моими глазами возникает желтоватое тело картофелины. Она таращит свой глазок. Кожура лохмотьями колышется на ее теле...

- Тише, - говорит Клара Ивановна и кивает на дверь учительской. - Там ведь учащиеся. Тише.

- Что тише? - говорит ей кто-то из учителей. - Себе лучший кусок забрали, а теперь - тише...

- Да с какой стати я опять ту же самую дрянь брать должен?! - кричит Виташа.

Он стоит у стола. Его растоптанные латаные валенки отбивают какой-то незнакомый танец.

- У меня тоже, разве это участок? - говорит Мария Филипповна словно сама себе. - Две березы посредине. Самый что ни на есть плохой участок...

- Давайте поменяемся, - говорит кто-то.

- А где у вас?

- У пруда...

- Ишь вы какой, - говорит Мария Филипповна. - Деловой какой!..

Шулейкин сидит, наклонив голову. Он делает вид, что углубился в план. У Клары Ивановны испуганное лицо. Растерянная улыбочка дрожит на губах.

- Тише, - просит она, - ну как вам не стыдно!

Желтая картофелина отскакивает от одного к другому. С нее срывают последнюю одежду. Она размахивает руками, пытаясь отбиться.

- Дверь, - говорит Шулейкин. - Закройте же дверь!..

А меня это не касается. Меня это не касается... А картофелина (еще сырая, еще не родившаяся даже) кричит душераздирающе.

- Перестаньте кричать, - морщится Шулейкин.

- Да перестаньте же,- почти плачет Клара Ивановна.

- Вы же учитель, - говорит Шулейкин.

- А чего же вы несправедливости...

- Что?

- Несправедливую...

- Что?

- Да дайте договорить! - кричит Виташа.

- Ну договаривайте, - мягко говорит Шулейкин, - ну договаривайте, пожалуйста...

- Ну? - говорит Клара Ивановна.

- Да брось ты, - говорю я Виташе. - Из-за картошки какой-то...

- Как не стыдно, - говорит Маракушев.

- Ты-то уж молчал бы, - говорит ему Виташа. - Мне бы твой участок...

- Гы-гы, - говорит Маракушев и уходит из учительской.

- Не умеют себя вести, - говорит Мария Филипповна и уходит следом.

И все расходятся постепенно. Только Виташа остается и я.

- Ну ладно, - говорит Виташа, - я ему припомню. Я о нем кое-что знаю... Ну ладно...

А в дверь учительской заглядывает Саша Абношкин.

- А тебе-то еще чего? - поворачивается к нему Виташа.

- А я не к вам, - говорит Саша.

И это как плевок. А мне хочется рассмеяться.

- Ты давно здесь стоишь? - спрашиваю Абношкина.

- Нет, - говорит он и краснеет.

И иду к нему туда, в коридор. Я ухожу совсем далеко. Но всё маячит перед моими глазами распростертая картофелина в изодранной кожуре...

ВДОЛЬ ПО УЛИЦЕ

Нас подобралась прелестная компания: председатель колхоза Абношкин, Шулейкин, Виташа, Мария Филипповна и я...

Мы идем на заём подписывать!.. Был я студентом, был я черт знает чем... Теперь включили меня в комиссию.

- Как это - чего тебе делать? - говорит председатель Абношкин. - Мы, стало быть, идем по избам... Все... Ну, стало быть, заходим...

- Да что он, не знает, как на заём подписывать? - говорит Виташа.

- Надо научить человека, - мягко говорит Шулейкин.

- Вы знаете, - говорит Мария Филипповна, - это очень просто. Значит, так...

- Да бросьте вы, ей-богу! - смеется Виташа. - Он вас разыгрывает, а вы...

- Я не разыгрываю, - говорю я.

- Послушай, - говорит Абношкин, - пойдешь - всё увидишь, как и чего. Надо, главное, чтобы все побольше подписали.

- Ну, у нас все сознательные, - говорит Мария Филипповна белыми губами.

Шулейкин подбородок теребит. Виташа на дорогу сплевывает.

- А может быть так, что не захочет кто-нибудь? - спрашиваю я.

- Ну что вы, - говорит Мария Филипповна, - мы же не себе собираем...

- Ну а если?

- Вот, ей-богу, сколько вопросов! - смеется Виташа. - Ты-то сам подписался?

- Люди ведь понимают, на что они деньги дают, - мягко говорит Шулейкин.

А впереди - Васильевка. Чернеют ее избы... Сейчас мы перебираемся через овраг, потом узкой тропинкой между двумя усадьбами - и улица... Я член комиссии. Мне, наверное, придется молчать. Мне, наверное, придется молчать, потому что ну что я скажу? Они это делают не впервые... Хорошо, я буду молчать. Я погляжу на них, как они это делают.