Елена Ткач - Химеры
— Вот что, друг мой, — полуобернувшись к нему и прикрыв на минуту воду, заявила тетка, — мы с тобой немножко повольничаем, не станем мать твою во всем слушаться. А сделаем вот как…
И через минуту Сашка уяснил распорядок собственной жизни на ближайшие два дня — на тот срок, когда его мать ещё будет в больнице. Тетя Оля развила за вчерашний день бурную деятельность на предмет освобождения его, Сашки, из затворничества и получения путевки в жизнь! Сегодня ему одному, без конвоя предстояло сходить в поликлинику и получить справку от врача о своем полном и окончательном выздоровлении.
— И чтобы никаких мне стенаний и жалоб на болящую голову, сопли, температуру и Бог весть что еще! Ты, похоже, и не болел вовсе, только придуривался, чтоб от школы дурацкой своей отбояриться, в которой некоторые оголтелые классные руководительницы забивают голову некоторым мамашам о какой-то мнимой неадекватности их сынков… Так-то вот! Я тебя давно раскусила. И чтоб мне без симуляций, ахов и охов. Здоровый ты бык, только все в облаках витаешь, на тебе бы воду возить — вот это было бы дело!
Сообщив это оторопевшему племяннику, тетка продолжила, что если с этой задачей он справится, сегодня вечером они вместе идут в Большой театр — она сделала все возможное и невозможное и достала бесплатные входные билеты на концерт учащихся Московского хореографического училища, то бишь балетной академии, а это ведь не хухры-мухры! Такое не всякий смертный повидать может — билетов-то в Большой не достать даже теперь, когда стоят они несусветно…
Приобщившись к прекрасному, завтра племянничек отправится в школу, после этого они вместе навестят Ларочку, а к семи их ждет один человек. Человек этот — не кто-нибудь, а один очень известный в прошлом художник. И он согласился давать Сашке уроки живописи, а оплачивать эти уроки будет сама тетя Оля, потому что, раз у её единственного племянника талант, то негоже этот талант закапывать в землю…
От всего этого у Сашки голова пошла кругом. Он издал некий звук наподобие того, каким селезень подзывает любимую уточку, то есть попросту крякнул. Надо сказать, это у него получилось довольно гнусаво!
— Не крякай, не крякай! — откомментировала это его выступление тетя Оля. — Кто ж, кроме меня, из тебя человека сделает? То-то — никто. Потому как мать твоя со своим прыганьем вкруг сынули совсем с ума спятила, а после болезни её малость разгрузить надо, чтоб хоть чуть-чуть о себе подумала… Ею я тоже займусь. Но прежде попробую вправить тебе мозги! Все, бегу на работу, пока!
Шквал, цунами, землетрясение! Тетя Оля в это утро налетела как ураган. Сашка под столом ковырял заусенец и с унынием глядел в опустевшую чашку: это же невесть что получается — из одной неволи в другую! Только теперь ещё и по расписанию! И ещё этот балет хренов… нужен он ему как рыбке зонтик! При мысленном упоминании о зонте он весь похолодел: в памяти разом встали странные и пугающие события последних дней. Тетя Оля с её утренним появлением и последовавшей вслед за тем торпедной атакой на какое-то время вытеснила из его сознания все, что не относилось к ней лично и к её Наполеоновским планам. Но теперь… Теперь он очнулся.
Что ж это было — эта жуткая тень? Она явилась из потустороннего мира, где обитали химеры. Оттуда глянули они на него, пригвоздив этим взглядом, словно копьем, пронзив его душу насквозь. Пробив её, чтобы в ней поселился страх…
Но это был не сон, не фантазия, не мечтания на диване за книжкой… Это реальность! И от неё никуда не деться, не скрыться, не спрятаться за мамин подол. Реальность ещё незнакомая, новая, о которой он только читал и в которой с человеком может произойти все, что угодно. Такое, что не приснится и в страшном сне! И вот она настигла его, вошла в его жизнь вошла внезапно, словно он задал кому-то вопрос, и вот получил ответ…
И не Димка, который подставил его, был пособником Сашкиной встречи с тенью. Эта тень поджидала его, она бы не показалась, приди парни вместе. Это наказание… или испытание было послано только ему, и невидимое чудовище явилось за ним. Но почему, что он сделал такого, и куда это все его приведет?
На это Сашка не знал ответа.
И он вдруг порадовался кипучим теткиным планам. Ведь, пока они вместе, пока будут слоняться по театрам, да по больницам, никто больше к нему не явится. Он не один! И как это, оказывается, здорово!
Он быстро оделся и побежал в поликлинику. Врач без звука выписала его, найдя совершенно здоровым. Он вернулся домой, и буквально минут через пять пришла тетя Оля. Она по быстрому отметилась на работе, по пути на Остоженку накупила необъятную гору продуктов, чтоб и племянника как следует накормить, и сестре отнести передачу в больницу. И тотчас взялась за готовку — обед следовало сварганить на скорую руку дня на три-четыре, чтобы Ларочке по возвращении не пришлось стоять у плиты.
И только часам к трем дня тетя Оля впервые за весь этот суматошный день заглянула в Ларину комнату. Заглянула и ахнула. И тотчас кликнула племянника, который, поев, растянулся на кровати с томиком Гофмана.
— Сашка! Поди-ка сюда! Что тут за диво такое?
Он нехотя отложил в сторону Гофмана и явился на теткин зов. Та стояла перед бронзовой статуэткой с выражением отвращения на лице.
— Это? Да, я и сам не знаю… Это тут на днях появилось… наверное, мама где-то взяла. Купила, наверное.
— А зачем ей эта гадость понадобилась? Ты только погляди: и молочко-то налила в блюдечко, и печеньице положила! Это что, жертва, что ли? А это, выходит, божок ее? Ты погляди: молоко-то давно свернулось, пленка на нем заплесневелая… Ну и мерзость!
Одними кончиками пальцев, она как гадюку какую, взяла блюдечко и тарелку с печеньем и вынесла вон из комнаты. Молоко вылила, печенье выкинула в мусорное ведро, тарелочки вымыла с содой и протерла насухо полотенцем. Сашка маячил в дверях кухонки, наблюдая за её действиями.
— Ну и ну! — наконец изрекла тетя Оля, покончив с уничтожением всякого следа жертвенных даров. — В голове не укладывается… Я знаю, конечно, что на почве Востока и вообще суеверий всяких твоя мать немного поехала. Но, чтобы настолько всерьез! Нет, похоже, её спасать надо! От этого можно в такое болото угодить, что не вытащишь! А не знаешь, кто её надоумил? Может, на днях приходил к вам кто?
— Приходила одна… мамина давняя подруга — ещё по мюзик-холлу. Кажется, Валя, не помню точно. Но теть Оль, вы по-моему в одном не правы, он одернул свитер и взглянул на неё так серьезно, что она враз перестала охать и всплескивать руками. — Понимаете, Восток — это Восток. Он, по-моему, разный — много там разных народов, а у них до кучи философий и верований. И у них… в них все связано и одно из другого вытекает. А суеверие — это, по-моему, совсем другое… просто дурь, всякие пустые выдумки, которые придумывают от страха перед тем, чего не понимают…
Тетя Оля как стояла, так и села.
— Сашка! Вот ты, оказывается, какой… Извини, я тебя недооценила. У тебя ж мышление-то… — она недоговорила, настолько её сразил взрослый ход Сашкиных мыслей.
— Да, чего вы, теть Оль… Это ж каждому нормальному человеку понятно. Сейчас ведь столько об этом пишут. И передачи по телевизору, и вообще… в школе вот у нас учитель истории — он часто на эти темы распространяется, говорит: важно очень, чтоб у нас по поводу веры и всякого такого не каша в голове была, а… — он вдруг запнулся.
— А что? — очень тихо спросила тетка.
— Свет. Чтобы свет человеку светил и чтоб не заблудились мы, потому что время такое… растерянное. Вот.
Он вдруг уставился прямо перед собой невидящими глазами — эти слова Михаила Игнатьевича, их учителя — вдруг обрели для него ясный смысл. Новый смысл. Как будто он их впервые услышал. Свет должен освещать путь — свет, который внутри, ясность такая в душе, когда мир не барахтается вкруг тебя, а лежит перед тобой, спокойный и светлый, как полоса чистой воды. Живой воды. Так говорил «Михалыч», как они прозвали историка.
«А во мне не свет — тьма. Бодлер с его дикими выходками. Химеры… Черная тень. Что ж мне делать, чтоб к свету пробиться?» — подумал он, и мысль эта показалась неожиданной и… долгожданной. Да, долгожданной, потому что в ней Сашке почудился выход. Надежда на спасение.
— Ну, удивил ты меня, племянничек! — тетя Оля подошла к нему, обняла, прижала к себе. — Милый ты мой, вот ведь как, можно оказывается рядом с человеком всю жизнь прожить, а что в мыслях его — и вовек не узнаешь… Ну ладно, нам уж собираться пора. Показывай свой гардероб — подбирать тебе смокинг будем!
Она перетряхнула нехитрые его одежонки, из которых и выбирать-то было особенно нечего, потому что костюм у Сашки в шкафу висел один-единственный, да и тот был ему уже маловат.
Они отправились в театр пешком — вниз по Тверской, и пришли загодя до начала концерта оставалось почти сорок минут.
