Борис Можаев - Тонкомер
- У Ефименко в домах, у Анисимова в бараках.
- Почему такая разница?
- Кто как умеет... Вкусы у людей разные, - усмехнулся Редькин и эдак прищуркой, как в первый день, поглядел на меня.
Ладно, думаю про себя, разберемся.
А бригада у Ефименко и в самом деле была передовая, и народ в ней подобрался крепкий, все из "старичков". "Старичками" у нас называли старожилов поселка. И занималась эта бригада валкой леса. Эти вальщики держались годами. Зато грузчики и раскряжевщики сплошь состояли из вербованных, которые работали не больше одного сезона или от силы двух. Помню, мне бросилась в глаза разница между теми и другими. Вальщики имели огороды почти по гектару, луга, скотину. А грузчики жили скопом в бараке. И вот я с горячей головы решил уравнять, так сказать, условия.
12
Пришел я, помню, на лесосеку Ефименко, посмотрел - и ахнул. Повалены деревья как бог на душу положит. Да на выборку, помощнее! Упадет кедр - и десяти ясеням да ильмам макушки посшибает. А потянет его трактор, и словно утюгом весь молодняк под корень сносит. И захламлено все - ноги не протащишь. Здесь, думаю, и за полвека ничего не вырастет. Да что ж это мы, в чужом лесу, что ли, орудуем? Смотрю - нет ни одного вальщика. Только трактора ползают, вытягивают хлысты к лежневке. Подошел я к одному трактористу и кричу: "Где Ефименко?" Тот сплюнул в мою сторону. "Да пропади он пропадом, - отвечает. - Ему лишь бы план выполнить, а после него хоть надорвись тут".
Куда они могли уйти, думаю, может, на лесном складе?
Зашел я сначала в бригадный барак. Ну, брат, обстановочка! Стены дымом прокопчены, в два ряда койки стоят, на которых где постель, а где голый матрац с пиджаком. В конце барака стоял длинный дощатый стол. В одном углу печь с вмазанными в нее двумя котлами для варки пищи, в другом углу чуланчик, в котором, как я потом выяснил, жила Варя. За столом сидел в черной расстегнутой рубахе Анисимов и пил очень крепкий чай, с похмелья. Варя возилась возле котлов.
Поздоровались. Анисимов эдак руками обвел и сказал:
- Это все наше. Жилье.
А я ему со смехом:
- Гостиница "Приют комара".
Он пробурчал:
- Для нас тоже. - Потом подозвал Варю. - Знакомься, - говорит, - это наш завхоз, общий товарищ, так сказать.
Варя поздоровалась со мной за руку, но перед этим так усердно терла о фартук свою ладонь, что Анисимов рассмеялся:
- Кожу не сдери, Варька!
А я спросил:
- Что значит "общий товарищ"?
Варя вдруг покраснела и отвернулась к котлам. Анисимов удивленно пожевал губами и сказал:
- Нас тут мужиков много, а она одна у нас... Ну и, понятное дело, зовем, значит. - Он покосился на Варю, загремевшую ведрами, и добавил: - В общем - это все наше языкоблудство. Так что вы не думайте насчет чего иного.
От Анисимова я узнал, что бригада Ефименко выполнила еще вчера недельную норму, сэкономила два дня и что теперь все вальщики разъехались за сеном по берегам озера.
"Что ж это получается? - думал я. - Одни пятистенные дома отгрохали, коров да свиней разводят, а другие в бараках вповалку спят. Ну нет, так не пойдет..." И такая решительность у меня появилась, такая злость. "Ну, думаю, - пусть я в бараке зимовать буду, но рабочим выстрою жилье перед носом твоим, товарищ Редькин".
- Женатые есть среди вас? - спрашиваю.
- Есть, - отвечает Анисимов. - Да семьи некуда вызывать - сам видишь.
- А почему не строите свои дома, как у Ефименко? Ссуды всем дают одинаковые.
- А зачем мне этот дом? Ведь поселок-то наш временный.
- Но так тоже нельзя жить, в бараках-то, - сказал я.
Он эдак поморщился:
- Да ты не волнуйся, тебе-то найдется дом.
- Не обо мне речь, - говорю. - Хоть бы общежитие построили. Живете как свиньи.
Тут он совсем ощетинился:
- Ты полегче, - говорит. - Строителей нам не дают, а самим некогда план выполняем.
А я ему:
- Надо уметь и план выполнять, и жилье строить.
- Экой ты умный парень! - усмехнулся он. - Ну что ж, давай, покажи нам.
Мы пошли на лесной склад. Возле одного штабеля сидели кружком грузчики и раскряжевщики. Рядом стоял кран, возле которого лежал, задрав ноги, крановщик и посвистывал.
Я поздоровался с рабочими. Ответили мне разноголосо, нехотя.
- Что, загораем? - спросил я.
- Да вот собрались купаться, - сострил Елкин, - да не знаем, кого первого в озеро опустить. Может, его, ребята? - Он показал на меня.
Все захохотали.
- Весело у вас, - говорю. - Тоже, видать, как у Ефименко, недельную норму выполнили? Они не работают, и вы тоже.
- Мы-то? - переспросил крановщик, вставая. - Да мы от совести этого Ефименко горим как от керосина. Ты был на лесосеке?
- Был, - говорю.
- Видел, как он там наработал? Мало того что одни кедры валит, да еще внахлест. Оттуда бревна не вытащишь.
- Я-то вижу, - говорю. - Но куда вы смотрите?
- А что нам делать?
- Шуметь! Говорить кому надо. Требовать, чтоб валка велась по правилам.
- Вот мы и говорим, - сказал Анисимов.
- Кому?
- Тебе. Ты же наш мастер.
- И я вам скажу вот что: отныне конец будет этой выборочной рубке, - и пошел.
А за спиной у меня: "Поет он хорошо". - "Видать, из театра?" - "Тенор!" - и опять гогот. Смеяться будем потом, думаю.
Сел я в лесовоз и поехал на озеро, Ефименко искать.
Уже под вечер мне показали его лодку, груженную сеном, по озеру шла. Я лег возле стожка на берегу. Тут у него и огородик был, и сарай, нечто вроде заимки, и все обнесено забором - без шеста не перелезешь. Вот он подогнал лодку, выпрыгнул на берег и крикнул бабе, стоявшей в корме: "Настасья, выгружай!" Я узнал хозяйку. Та стала бросать сено на берег, а он перебрасывал его в копну. Я подошел к нему и опять подивился его крепости: хоть и сед, но здоров, черт! Загорбина-то что у хорошего быка. "Здорово, дорогой!" - это он ко мне и руки развел - прямо обниматься лезет. Артист! Только что ворчал сердито на жену, а тут и улыбка во все лицо, и глазки блестят.
И знаете, кого я вдруг вспомнил? - Тещу! Только у нее так лицо менялось на глазах из аспидного в ангельское. "Ну, - думаю, - такой лаской меня не возьмешь. Я уж знаю, какова она на вкус". А он все суетится.
- Да вы садитесь, - говорит, - вот в копешку, что ли... Ай, может, в сарайчик пройдем, потолкуем? Я уж думал, где вам тут домик сладить...
А я ему в ответ так строго, официально:
- С завтрашнего дня самочинные отгулы отменяются...
- Понятно, - закивал он и губы поджал. - Значит, перевыполнение нормы не в счет?
- Да, не в счет! Вы нарушаете технологию, выборочная рубка запрещена, говорю. - И потом, придется вам выделить из бригады несколько человек общежитие строить.
- У моих рабочих есть квартиры, - ответил он угрюмо.
- Зато у грузчиков нет.
- На этих лодырей я работать не буду, - зло сказал он. - И какое мне дело до чужой бригады!
Меня взорвало, и тут я выпалил такую мысль, которая только еще зарождалась в моей голове.
- Запомните, - говорю, - товарищ Ефименко! Через месяц не будет вашей бригады, а будет одна - общая...
Я повернулся и пошел от него прочь.
- Ну, это мы еще посмотрим, - пробурчал он вслед мне.
А мысль у меня была вот какая: создать из трех бригад одну - значит, поставить их под контроль друг другу. Чтобы, к примеру, вальщик знал, что если он навалит деревья как попало - трелевщики и грузчики норму не выполнят, значит, вся бригада прогрессивки не получит... На курсах нас этому учили.
Ну, вы сами понимаете, взбунтовался Ефименко, а грузчики, трелевщики, раскряжевщики - все за меня. Теперь это обычное дело на лесных участках, оно циклом называется. А тогда это еще в диковинку было. И главное - я хотел запретить выборочную рубку леса.
- Да в чем смысл этой рубки? Почему она вредная? - перебил я Силаева.
- Выборочная-то? - переспросил он и глянул на меня с удивлением. - Вот тебе и раз! Что у нас в тайге растет? Кедр, лиственница, ясень, ну и всякое разнолесье: ильм там, пихта... При выборочной рубке кедр и пихту начисто вырезают, ясень и лиственницу оставляют, иное ломают. Подрост губят. Лес не восстанавливается: не растет, а гниет - шурум-бурум получается.
- А почему же не берут ясень и лиственницу?
- Да потому, что они тяжелые, в воде тонут. А вывозить - дороги нет. Не удосужились построить. - Он приостановился и, махнув рукой, словно возражая самому себе, досадливо произнес: - Да не в дороге дело! Лет тридцать назад сплавляли по этим рекам и ясень, и лиственницу - вязали в плоты вперемежку с кедром, и получалось. Лоцмана были по таким делам. И теперь бы наладить можно, да уж пообвыклись. Вот и выходит - в книжке, на курсах, одно, а здесь другое. То, говорят, - правило, а это - жизнь. Здесь план выполняй. Выполнил - герой! И никто с тебя не спросит, во что иной раз обходится этот план? А надо бы спрашивать.
13
Он закурил и с минуту смотрел на меня пристально и сердито. Потом покривился, как от зубной боли, и рукой махнул.
- Все это известные штучки; говорят - работать не хочешь или не умеешь, а потому, мол, прикидываешься законником. Ефименко после того разговора точно озверел, такое начал творить на лесосеке... Ну не валка, а разбой. Я его остановил, не соблюдаешь, говорю, технологию. Потолще выбираешь? А он мне: "Кубометры!" - "А сколько вокруг деревьев поломаешь? Сколько погубишь кубометров? Это ты считаешь?" А он дурачком прикинулся: "Кого?" - "Ты мне брось это дурацкое "кого"! Хватит за кедрами гоняться! Такую выборочную рубку запрещаю". А он мне: "За простой платить будешь ты". Бензопилу на плечо и пошел в контору...
