Максуд Ибрагимбеков - Концерт для баритона с оркестром
Я ее хотел еще раз послушать, тетя Франгиз мне говорит:
-Завтра. А то змея дома!
Змеей она тетю Валиду называет. У них общий коридор. Он только фанерной перегородкой разделен. Из-за нее все слышно. А Валида терпеть не может музыки. Как что, начинает стучать. Одно время она им назло петуха купила и привязала его в коридоре рядом с перегородкой; в пять часов утра петух начинал орать так, что в моей кометате на втором этаже было слышно, а она ведь не во двор выходит, а на улицу. Всем двором ее уговаривали зарезать петуха; она согласилась только после того, как тетя Франгиз обещала слушать музыку вечером до десяти часов, а по воскресеньям и днем, но лишь до обеда.
У Валиды-ханум дверь хлопнула, ушла куда-то. Мы только пластинку поставили, слышу, меня обедать зовут. Пришлось уйти.
Тетка на меня даже не посмотрела, только сказала, чтобы я руки вымыл. Значит, дяди дома нет. При нем она со мной1 все-таки разговаривает. А мне все равно, смотрит она на меня или нет. Даже удобнее, чтоб не смотрела. Я, прежде чем руки помыть, пошел на червей глянул. Корм у них еще оставался. Здорово они подросли за это время. И цвет у них изменился - совсем черные были, а теперь посветлели.
Прихожу на кухню, а там Валида-ханум сидит. Меня увидела, говорить перестала. Тетка поставила передо мной тарелку с супом и позвала Валиду в комнату. А я сижу на кухне и все прекрасно слышу, о чем они в комнате разговаривают, другой бы на моем месте, может быть, и не услышал ничего, а я все слышу. У меня слух такой - ненормально острый. Она про Адиля родителей рассказывала. Валида-ханум рассказывает, а я ем и слушаю. И вдруг я ложку отложил и тарелку отставил. Ушам своим не верю! Валида-ханум кончила рассказывать и попросила тетку, чтобы она никому больше не говорила, потому что страшная тайна. А чего говорить зря, это каждому дураку ясно, какая это ужасная тайна!
Утром тетка говорит мне:
- Вон твой приятель на ступеньке сидит чуть ли не с семи утра! Я выглянул в дверь, смотрю, Адиль и вправду на лестнице сидит. Я его позвал в дом, на часы показываю, всего двадцать пять минут восьмого! Это я к тому, что не опоздал. Мы в половине восьмого встретиться договорились, чтобы до школы успеть за листьями сбегать.
Его мама, как всегда, нам с балкона вслед помахала.
Мы пошли на 2-ю Параллельную и вдруг видим, что у дерева перед ЖЭКом никого нет. Значит, бородатого сумасшедшего не привели еще. Адиль говорит: давай здесь и нарвем.
Полезли мы на дерево, а я все вниз смотрю, думаю, как бы не пропустить, когда он из-за угла появится. Адиль смеется надо мной, как будто он сам не боится этого психа. Я же точно знаю, что боится.
- Ты, - говорит, - если так боишься, спустись вниз, я сам нарву! Спускайся, спускайся!
Я и не подумал спуститься. Собрали мы листочков, это уже, конечно, не почки, вполне их можно назвать листьями. И пошли домой. Я ничего не собирался ему говорить, когда мы из дому вышли, а тут вдруг спрашиваю, сам не знаю, с чего это мне в голову пришло. Я ему говорю:
- Ты своих родителей помнишь?
Он удивленно посмотрел на меня, только улыбнулся.
- Ты чего улыбаешься? - я спрашиваю. - Это уже не твои родители. С которыми ты сейчас живешь.
-А чьи же? - он усмехнулся.
- Ничьи. У них своих детей нет.
- Как нет? А я?
- А они тебя из детдома взяли, когда война началась. Ты не помнишь?
- Ты чего придумал? - он у меня спрашивает, и не то чтобы разозлился, но серьезно, и уже не улыбается.
- Честное слово, не придумал!
- Вранье все это! Когда война началась, мне почти два года было. Понял! Я бы все запомнил бы! А ты глупости говоришь - и мама моя, и папа мой!
Я ему говорю:
--Да пожалуйста! Мне-то что!
Больше мы об этом с ним не говорили. Червей накормили и побежали в школу.
Возвращаюсь, смотрю, он у ворот стоят, меня дожидается.
- Это правда, - говорит. - Я теперь все вспомнил.
- Что все?
-Точно я не могу вспомнить, помню только, что, меня из
детдома брали. Детдом помню.
Я ему говорю:
- Ты что, переживаешь?
Он покачал головой: мол, нет.
- И правильно, - говорю, - у меня тоже родителей нет; отец на фронте погиб, матери тоже нет. Я же не переживаю. Тем более что твои приемные родители к тебе лучше родных относятся.
Он кивнул толовой и ушел. В этот день мы с ним больше не встретились.
Ночью я проснулся оттого, что меня разбудили. Открыл глаза, ничего понять не могу, сперва мне даже показалось, что это сон. В комнате родители Адиля стоят, моя тетка и дядя. У Адиля матери слезы текут не останавливаясь.
Дядя у меня спрашивает:
- Адиль тебе ничего днем не говорил?
- Что? О чем?
Дядя оглянулся на мать Адиля, снова ко мне:
- Ну, что он собирается из дому убежать? А я только об одном и думаю, знают ли они, что это я ему все рассказал.
- Нет, - говорю, - ничего он мне не говорил. - Он же мне и вправду ничего не говорил.
Тогда Адиля отец у меня спрашивает:
- Ты не заметил, может быть, он чем-то расстроен был? Или обидел его кто?
Тут я понял, что он им ничего не рассказал.
- Нет, - говорю. - Он мне ничего не говорил.
После этого они ушли. Тетя с дядей переглянулись, дядя
покачал головой и говорит:
- Каких только мерзавцев земля не носит! Тетка говорит:
- Я уверена, что Валида ему ничего не сказала. Уверена!
- Не Валида, так другой кто-то постарался! Своими руками удавил бы.
С утра во дворе только об Адиле и говорили. По-моему, в тот день все наши соседи опоздали на работу. Я, например, в школу опоздал, на второй урок пришел только. Валида-ханум чуть свет к нам прибежала. Говорит, что Адиля отец ночью связался с милицией, они по его просьбе устроили проверку во всех поездах и на всех дорогах из Баку поставили дежурных. Оказывается, отец Адиля-очень большой начальник в нефтяной промышленности. Это тоже Валида-ханум сказала. Все соседи гадали и думали, кто бы это мог Адилю рассказать о том, что он приемыш. Его отец домой еще не возвращался, как ушел с ночи на розыски, так и не вернулся. А мать одна сидела дома. К ней все соседки по очереди ходили успокаивать, только все без толку, она сидела молча, слушала, что ей говорят, по всему было видно, что она не слышит. Она утром приходила к нам, я завтракал, она села напротив меня и говорит:
- Я тебя прошу, ну, пожалуйста, ты вспомни, может быть, он говорил тебе, куда он собирается уйти, может быть, он говорил тебе, а ты забыл. Постарайся, сынок, вспомнить!
Ничего он мне не говорил. Что я ей скажу? Она встала и ушла.
Знал бы, что он из дому может уйти, да я бы слова ему не сказал бы! Он же всегда такой спокойный, а тут нате вам! И непонятно ведь, чего это он из дому убежал? Я же не убегаю! Это, наверное, от неожиданности. Куда это он, интересно, убежал? Все равно ведь найдут!
Я шел по улице и думал обо всем этом. И еще я думал, что будет, когда он вернется, ведь тогда все узнают, что это я во всем виноват. Целый день я только и думал, что тогда будет.
Я обрадовался, когда Эльмира пришла.
- Подожди, ты что, забыл?.. Ты же обещал мне пьеску сочинить!
А я не забыл. Я несколько раз пытался, ничего не получилось, только начинает казаться, что придумалось, начинаешь играть, и сразу же получается какая-нибудь знакомая мелодия.
- Ничего я не сочинил!
- Почему?
- Потому что не получается у меня. И не хочу я ничего сочинять. Не нравится мне.
Она на меня внимательно посмотрела и спросила:
- Тебе вообще не хочется музыкой заниматься?
- Не хочется! Это все дядя мой придумал. А я не хочу! Музыку я люблю. Мне музыкантом быть не хочется. Пусть меня в нормальную школу переведут!
- Знаешь, милый, - сказала она. - Я еще ни одного человека не встречала, которому бы нравилось музграмотой заниматься или сольфеджио. А вдруг когда-нибудь тебе захочется быть музыкантом? Вот тогда-то все эти занятия тебе пригодятся.
- Не хочу, - сказал я. - Я и дяде скажу. Сегодня же. Пусть что хочет делает!
- Случилось что-нибудь у тебя?
Я ей хочу ответить и не могу, комок в горле застрял. Уставился в пюпитр и молчу. Она погладила мне голову, потом вздохнула, обняла меня правой рукой.
- Что с тобой, Ушки?
Тетка вошла в комнату и так и осталась в дверях стоять. Сидим мы с Эльмирой перед роялем, я ей носом уткнулся в плечо, и оба молчим.
Эльмира говорит тетке:
- Мы сегодня занятия отменили. Тетка говорит:
- Да? - и больше ничего не сказала. А уж если моя тетка ничего больше, кроме одного слова, не сказала, это значит, что она здорово удивилась.
Адиля отец часов в пять пришел домой. Лицо серого цвета, это же не шутки, со вчерашнего дня он еще не спал. Он прошел мимо соседей, что во дворе стояли, они все замолчали, когда он появился и стал подниматься по лестнице. Дядя Шура спросил у него, слышно ли что-нибудь новое об Адиле. Он молча покачал головой.
