Дмитрий Мамин-Сибиряк - В камнях.Из путешествия по реке Чусовой
— Эх, ешь-те мухи с комарами! — ругался Прошка, бросая свой шест. — Точно руками кто ее держит.
— Маленичко подалась, братцы, — одобрял Окиня, и сам затянул «Дубинушку».
Что-то такое необыкновенное было во всей этой картине: эти люди, стоявшие чуть не по горло в воде, шум бурлившей воды, эта дружная песня, гулким эхом катившаяся вниз по реке… А снег продолжал все идти, точно белым саваном, покрывая все кругом. Несколько раз уж пропели «Дубинушку», у бурлаков давно стучали зубы. Прошка в эту критическую минуту опять появился с магическим стаканчиком и бочонком.
— По два стакана на брата, — распорядился Окиня.
Бурлаки, не вылезая из воды, выпили свою порцию. Грянула опять «Дубинушка», и на этот раз барка начала медленно сползать с камня, на котором видела.
— Сильно-гораздо, молодцы! Сильно, молодцы!.. — неистово орал Окиня, бегая по палубе как сумасшедший.
Бурлаки с дружным криком подхватили барку чегенями, и она, наконец, сползла с таша. Все бросились из воды и карабкались по бортам. Минеича при этом чуть не утянуло под барку, но Прошка вовремя ухватил его и, как мокрого котенка, выдернул из воды.
— Поживи еще, Минеич, — шутил Прошка, опуская свою добычу: — рано собрался ершей-то ловить.
— Чуть было не засосало… — шептал Минеич посиневшими губами; он теперь был рядом с другими бурлаками неизмеримо жалок и едва попал ногами в свои ветхие порты.
Барка точно обрадовалась своему освобождению и, казалось, плыла как-то необыкновенно легко и ходко. Бабы равнодушно смотрели на бурлаков, как они одевались в свои лохмотья, и ни на одном лице не промелькнуло ни улыбки, ни тени стыдливости. Да и чего было стыдиться, когда продрогшие, окоченевшие люди спасали себя от холода.
— Ну-тко, погрейся, братцы! — командовал Окиня, затягивая свое бесконечное «нос направо», «поддоржи корму», «наконь корму», «корму на порубень» и т. д.
Бурлаки с особенным усердием налегли на поносные и выбивались из последних сил, чтобы согреться. Этот маневр все-таки был лучше, чем дрогнуть где-нибудь под палубой. К огню никто не подошел, кроме солдата, который не знал приемов бурлацкой гигиены.
— Ступай ты к поносному, — говорил Прошка несчастному воину. — Охота человеку задарма пропасть… Вот согреешься, тогда и к огню.
Хорошо это было советовать, но каково терпеть!
— Шабаш! — скомандовал, наконец, Окиня и, сняв шапку, проговорил: — Спасибо, други сердечные… Вызволили!.. Прош, закати им ишо плепорцию!
Бурлаки выпили свою «плепорцию» и только теперь собрались вокруг огня, подставляя промокшие спины и бока под самое пламя. Водка на них не производила никакого опьянения, хотя на каждого выпало чуть не по полуштофу. В котелках варево было уже готово, и все принялись за него с особенным ожесточением. Бабы суетились и помогали. Теперь барка походила на большую семью. Моралист мог еще раз убедиться в очевидности той истины, как страдания сближают людей.
— Ох, уж эти мне камешки! — говорил Окиня, когда мы пили чай в балагане. — Нет того хуже, как плавать по межени: в камнях таши, а выбежишь из камней, пойдут огрудки.
Вечером барка схватилась немного повыше Кыновского завода, потому что плыть в темноте дальше было опасно. Мне больше нечего было делать на барке: из Кына приходилось ехать в Пермь по гороблагодатскому тракту. Я распрощался с бурлаками, с Окиней и с Прошкой. Мой чемодан лежал уже в лодке, где ждали Васька, Афонька и Мамко, которые вызвались отвезти меня в Кын.
— Ты, барин, весной к нам приезжай, на Чусовую-то, — говорил мне на прощанье Окиня: — изуважим… Долго будешь помнить!
— И теперь не забуду.
— Теперь чего: раков давим.
Примечания
Впервые опубликовано в журнале «Дело», 1882, книга 3. При жизни автора перепечатано в сборнике «В глуши», М., 1898. В советские издания не входил.[3] Здесь печатается по тексту сборника «В глуши», М., 1898 г. с исправлением опечаток по журнальной публикации.
Рассказ основан на личных впечатлениях автора. Мамину приходилось не раз плавать на барках по реке Чусовой до Перми в годы его обучения в Пермской духовной семинарии. Он подвергался всем случайностям этого опасного плавания, так как его родители не имели средств отправить сына в Пермь на лошадях. Опасность подобного рода путешествий станет ясной, если вспомнить эпизод с чиновником из рассказа «В камнях».
Плавать на барке от Межевой Утки до Перми Мамину приходилось по меньшей мере дважды. В письме к родителям от 17 сентября 1869 года он сообщает, что выехал с пристани 8 сентября утром, а «приехал в Пермь 16 числа утром, как раз ко классам». (Письмо не опубликовано. Хранится в Рукописном отделе Государственной библиотеки имени В. И. Ленина.) Через год он снова сообщал своим родителям о благополучном приезде в Пермь на барке: «В Левшину мы приплыли 19 числа в 4 часа утра, а к 8 были уже в Перми». (Письмо к Н. М. и А. С. Маминым от 22 августа 1870 г. Рукописный отдел Гос. библ. имени В. И. Ленина.)
Рассказ был написан автором быстро (в три дня), в нем заметны следы торопливости и недоработанности.
Автор высказал в одном из писем невысокое мнение о своем первом реалистическом рассказе, увидевшем печать. «16 марта прочитал свой первый напечатанный в толстом журнале рассказ, — давно желанная мечта, которая напомнила мне только об одном, — что этот рассказ еще лепет литературного ребенка, не больше», — писал он А. С. Маминой 2J марта 1882 года (Собр. соч., Свердловск, 1948, т. 1, стр. 364). Строгость отзыва может быть объяснена и некоторыми техническими недостатками рассказа, и требовательностью автора к самому себе, и, несомненно, тем, что автор сравнивал рассказ с теми романами («Приваловские миллионы», «Горное гнездо»), которые к этому времени были уже в значительной части написаны: «Странно только то, что за пустяки получаю деньги, а работы, которые я высиживаю 10 лет, не принесли пока ничего, за исключением того, что на них я выучился писать» (там же).
Критические отзывы на этот рассказ немногочисленны, но все они в общем положительно оценивали произведение молодого писателя. Критик газеты «Голос» Арс. Введенский писал: «Очерки г. Сибиряка отличаются большою искренностью и беспритязательностью и, сверх того, исполнены жизни и интереса» («Голос», 1882 г., № 98). Арс. Введенский отметил сочувствие автора к народу, знание им народной жизни и умение вызвать сочувствие читателя к людям труда: «Симпатичны и эти загорелые лица и трудовые руки… автор с любовью останавливается над этими людьми, да и нельзя иначе остановиться. Читатель невольно симпатизирует им» (там же). Об отзыве Аре. Введенского Мамин-Сибиряк писал А. С. Маминой: «На первый раз погладили по головке, но это еще и не велика честь, да и не за что, собственно говоря». (Письмо от 24 апселя 1882 г.)
На издание рассказа «В камнях» в составе сборника «В глуши», М., 1898 г., откликнулся журнал «Мир божий». «В камнях», — писал критик этого журнала, — превосходный очерк сплава, несколько напоминающий рассказ г. Мамина «Бойцы»… Г. Мамин изображает неподражаемо своих уральских героев, оставаясь всегда объективным, ни мало не стараясь их приукрасить или превознести… Благодаря именно этой особенности его рассказы производят впечатление необыкновенной свежести и цельности, чего-то здорового и живительного, как природа Урала, которую он умеет изобразить, как никто» («Мир божий», апрель 1898).
Стр. 147. Казенка — здесь каморка, клетушка.
Стр. 149. Косная — легкая остродонная лодка.
Стр. 151. Поземина — вяленая рыба.
Note1
От возвышенного до смешного — один шаг (франц.).
Note2
Для того, чтобы провести время (франц.).
Note3
В комментариях к первому тому собр. соч. Мамина-Сибиряка, Свердловск, 1948, Е. А. Боголюбов ошибочно пишет, что рассказ «В камнях» — одна из редакций «Бойцов».
