Михаил Волконский - Ищите и найдете
— Что можно?
Но Варгин уже не ждал ответа на свой вопрос и быстро стал водить карандашом по бумаге.
Несколькими штрихами изобразил он в карикатуре и главного, с бородой и обручем на голове, и трех синих, и четырех красных в их поднятых капюшонах, и даже девочку, делающую реверанс; все это было необыкновенно похоже и вместе с тем смешно, так что даже доктор Герье не мог не усмехнуться, увидев карикатуру.
Ужин был накрыт в столовой, убранство которой оказалось проще остальных комнат.
Стены были просто выбелены, и единственным их украшением служила большая картина масляными красками, изображавшая прием царем Соломоном царицы Савской.
В простенке стояли часы в длинном деревянном футляре с огромным, как тарелка, блестящим маятником. Стулья были простые, с соломенными сиденьями, такие, какие изображаются обыкновенно на гравюрах в избах французских крестьян.
Посредине комнаты был накрыт круглый стол, и его роскошь как бы была оттенена скромностью обстановки столовой.
XVIII
Стол был накрыт дорогою белоснежною голландскою скатертью, фарфоровые тарелки были французские, с широким голубым бортом, с толстою каемкой и венком из роз вместо вензеля.
Такой же венок был вырезан и на хрустале, блестевшим, отражая огни семисвечного серебряного канделябра, возвышавшегося посредине стола.
В хрустальных графинах искрилось красное и белое вино, свежий ананас стоял в вазе. Сыры, английские и французские, лежали на тарелках, страсбургский пирог, паштет из дичи, розовая пухлая семга, зернистая икра — все эти вкусные вещи так и манили к себе, в особенности Варгина, который любил поесть и, кроме того, чувствовал голод, потому что сегодня плохо обедал с доктором: им не до того было!
Сели за стол.
Степан Гаврилович как радушный хозяин стал потчевать гостей, но ел, собственно, один только Варгин. Глаза у него разбежались, он давно не пробовал таких вкусных вещей и, не зная, с чего начать, начал с первого, что попалось ему под руку, и затем, не стесняясь, отдал должную честь остальному.
Оказалось, Герье не только никогда не пробовал свежей икры, но и не видал ее. Он из учтивости отведал, но еще не попросил и ограничился куском швейцарского сыра, которого не ел с самой Женевы. По всему было видно, что ему не до еды и что даже стоявшие на столе отборные кушанья не могут соблазнить его.
Степан Гаврилович налил ему вина, он прикоснулся к рюмке губами и поставил ее на место.
Сам Степан Гаврилович тоже не ел ничего, кроме ухи, которую подали в чашках.
Он объяснил, что никогда не ест много и что стол его состоит всего лишь из нескольких кушаний, на которые он смотрит как на необходимость для утоления голода.
Варгин уплетал за обе щеки и с полным ртом один же главным образом поддерживал разговор, должно быть, продолжая подбадривать себя своей же веселостью, которая, впрочем, и на самом деле могла теперь явиться у него благодаря вкусному ужину и отличному вину.
Говорил он о посторонних вещах, не относившихся к сегодняшнему вечеру.
Степан Гаврилович усердно подливал ему вина, и под конец оно подействовало-таки, и Варгин, что называется, отяжелел.
Он плотно наелся, много выпил и, когда кончился ужин, грузно поднялся из-за стола.
Трофимов не отпустил своих гостей сейчас же после ужина, а провел в гостиную и попросил сесть.
Герье начал было прощаться, но Степан Гаврилович ласково удержал его за руку и сказал:
— Погодите немного, поговорим!
Они сели у стола с лампой под абажуром, а Варгина Степан Гаврилович устроил на софе в отдаленном темном углу комнаты, и, едва он опустился на мягкую софу, веки его закрылись сами собой, и он погрузился в сладкую дрему, которая охватывает человека, сытно упитавшегося после долгого недоедания.
— Я нарочно, — обратился Трофимов к доктору, — задержал вас, несмотря на поздний час, потому что, насколько могу судить, вы настолько взволнованы, что, если б я отпустил вас без объяснения, вы бы провели бессонную, тревожную ночь, стараясь найти объяснение виденным вами чудесам.
— Неужели вы хотите дать мне эти объяснения? — спросил Герье, сейчас же оживляясь.
— Я вам объясню все, что могу, — ответил Степан Гаврилович. — Спрашивайте!
XIX
Доктор Герье, получивший позволение спрашивать, не знал, с чего начать, и так и выразил это Степану Гавриловичу, сказав, что до сих пор совсем не верил в сверхъестественное, но теперь, после всего виденного, должен признаться, что сверхъестественное действительно существует.
Степан Гаврилович улыбнулся.
— Зачем, — проговорил он, — употреблять слово «сверхъестественное» там, где, в сущности, нет и помину понятия, которое оно выражает!
— Но сознайтесь, — перебил Герье, — что мы видели феномены или чудеса, которые не встречаются каждый день!
— Но и солнечные затмения не встречаются каждый день, между тем вы отлично знаете, что в них нет ничего волшебного!
— Солнечные затмения — явление физическое, известное нам!
— В том-то и дело, что известное! Когда же не знали, в чем оно состоит, то и его считали сверхъестественным.
— Значит, все явления сегодняшнего вечера могут быть объяснены?
— Ну, разумеется! Но для этого надобно немножко доброй воли, надо уметь слушать и уметь видеть.
— Но я, — воскликнул доктор Герье, — слушал, смотрел и при всем моем желании и доброй воле ничего не мог понять и не понимаю теперь.
— Это оттого, — пояснил Степан Гаврилович, — что вы не принадлежите к числу наших посвященных!
В то время мистические общества были очень распространены, и доктор Герье, давно догадавшийся, что провел вечер среди членов одного из таких обществ на их тайном собрании, нисколько не удивился, когда Трофимов сказал ему о "посвященных".
— А в вашем обществе, — спросил он только, — существует иерархия посвящения по степеням?
— Мы не требуем от вновь вступающего прохождения степеней; все зависит от его собственного развития и от его подготовки; ваши, например, познания и подготовка вашего ума позволяют мне говорить с вами так, как я говорю, то есть как с братом, уже выдержавшим искус первых степеней и получившим возможность узнать тайны более высших. А вот этот, — показал Трофимов на спящего Варгина, — никогда далеко не пойдет и всегда останется на низшей степени посвящения!
— Значит, вы принадлежите к одному из обществ франкмасонов?
— Только вы не найдете у нас смешных и ненужных обрядов, играя которыми так называемые франкмасоны затеняют истинное знание и настоящее дело детскою забавой таинственности. Наши двери открыты для всех.
— Неужели для всех?
— Конечно, для всех способных понимать, а не для грубой толпы, готовой из эмблем высшей мудрости сделать себе глупое и пошлое развлечение, как это было, например, с игральными картами! Пятьдесят два листа игральных карт не что иное, как символы, полные смысла, философских тезисов, выработанных еще учением египетских мудрецов. Ходит мнение, что карты были изобретены одним аббатом для забавы безумного короля французского, Генриха. Это неправда. Аббат был посвящен в тайны пятидесяти двух символов, понимал их мудрость и только понадеялся, что эта высшая мудрость вернет разум безумному королю. Но безумный король сделал пошлую игру из этих эмблем; так поступает безумие с тем, что недоступно его пониманию; вот почему мы допускаем к себе только людей, способных понимать.
— Но я все-таки слышал, что, для того чтобы понять тайны так называемых оккультных наук, которым, очевидно, предано ваше общество, необходимо посвящение.
— Посвящение, по правилам нашего общества, состоит только в изучении.
— В изучении чего?
— Истин, скрытых в природе и выраженных символами.
— В том, что я читал прежде, — сказал доктор Герье, — мне случалось встречаться с этими символами, но они слишком туманны и непонятны. Отчего, в самом деле, не сделают их более ясными и не изложат «истины», как вы говорите, оккультных наук языком более понятным и простым?
— Потому что знание тайн природы дает человеку такую власть, которую нельзя предоставить всякому, и люди, имеющие эти знания, не станут кричать о них на ветер.
— Вы в этом уверены?
— Безусловно.
— Хорошо, но откуда же произошли эти знания?
— Я вам дам книгу, в которой изложена история оккультных наук, древних, как самое существование человека на земле. Они изложены в "Индийских Ведах" и в книге Тота Трисмегиста, египетского мудреца.
— Неужели они не раскрыты, тайны "Индийских Вед"?
— Мы едва-едва начинаем разбирать их.
— Но разве не легче заняться раскрытием тайн природы тем путем, по которому идет современная наука, и не проще ли постараться двигать вперед ее, вместо того чтобы доискиваться смысла в непонятных и допускающих самые разноречивые толкования символах хотя бы тех же Вед?
