Борис Лавренёв - Рассказ о простой вещи
Утром Бэлу разбудил его голос, странный, твердый, как палка.
– Вст-тавайте! Я узнал! Арест-тован в-вчера веч-чером. Я т-так и думал. Имейте в виду, – он остановился и взглянул прямо в глубь глаз Бэлы, – что Орлов б-больше не с-существует ни для в-вас, ни для меня, ни для партии. Он совершил п-предательство…
Бэла смотрела непонимающими глазами.
– Да, п-ппредательство!.. Он б-был вчера у м-меня и заявил, что он сдастся, чтоб-бы сп-ппасти эт-того арест-тованного муж-жика. Я запретил ему это от имени п-партии и ревкома. Он дал ч-честное слово и нарушил его… Он п-ппредатель, и мы вычеркиваем его!..
Бэла поднялась.
– Орлов сдался?.. Сам?.. Не поверю! Этого не может быть!
– Я лгать не с-стану. Мне это т-тяжелей, чем вам.
Бэла вспыхнула.
– Вы, Семенухин, дерево, машина!.. Я не могу!.. Поймите. Я… люблю его! Я для него пошла на это… на возможность провала… на верную смерть.
– Тт-тем хуже, – спокойно ответил Семенухин, – оч-чень жаль, чт-то вы избрали себе т-такой объект. Сейчас я с-созову экстренное соб-брание ревкома, для суда над Орловым… П-партии не нужны слаб-бодушные Маниловы! Вот!
Бэла спросила, задохнувшись:
– Это правда?.. Вы не шутите, Семенухин?
– Мне к-кажется время не для шут-ток!
Бэла отошла к окну. По вздрагиваниям спины Семенухин видел, что она плачет. Но молчал каменным молчанием.
Наконец, Бэла повернулась. Слезы заливали глаза.
– Что? – спросил Семенухин.
И сам вздрогнул, услыхав напряженный, тугой и неломкий голос.
– Если это правда… я отказываюсь!.. Я презираю свою любовь!
Госпомилуй.Капитан Туманович пришел в комиссию вечером и, взявши ручку, раскрыл дело «Особой Комиссии по расследованию зверств большевиков, при Верховном Главнокомандующем вооруженными силами Юга России».
Уверенным, круглым и размашистым почерком вписал несколько строк, потом отложил перо, рассеянно поглядел в синюю муть окна и, подвинув удобнее стул, стал писать заключение.
Тонкий нос капитана вытянулся над бумагой, и стал он похож на хитрого муравьеда, разрывающего муравьиную кучу.
Когда скользили из-под прилежного пера последние строки, в дверь осторожно постучались. Капитан не слыхал. Стук повторился.
Туманович нехотя оторвался, и синие ледяшки были одно мгновение тусклыми и непонимающими.
– Войдите, – сказал он, наконец.
Вошедший прапорщик приложил руку к козырьку и сказал с таинственностью романтического злодея:
– Господин капитан, арестованный Орлов доставлен по вашему приказанию.
– Приведите сюда… И, пожалуйста, приведите сами. Вчера солдаты завоняли весь кабинет махоркой, а я совершенно не переношу этого аромата. Будьте добры и не обижайтесь.
Орлов сидел в приемной на скамье. Солдаты двинулись вести его, но прапорщик взял у одного винтовку.
– Я сам отведу! Пожалуйте, господин Орлов!
Они вышли в коридор.
– Видите, какой почетный караул, – конфузясь, сказал прапорщик, – капитан приказал, – и добавил смешливо:
– Ну как, вы еще не надумали удрать?
– Для вашего удовольствия постараюсь не задержать.
– Ах, мне очень хотелось бы посмотреть!.. Вы знаете, по секрету, ей богу я даже хотел бы, чтоб у вас это вышло. Я очень люблю такие штуки!
Орлов засмеялся.
– Хорошо! Я вас не обижу! Будете довольны!
В кабинете Туманович подал Орлову лист бумаги и перо.
– Я вызвал вас только на минуту. Распишитесь, что вы читали заключение.
– Какое?
– Следственное заключение.
– И только? А если я не желаю?
Туманович пожал плечами.
– Как хотите! Это нужно для формальности!
Орлов молча черкнул фамилию под заключением.
– Все?
– Все! Прапорщик! Уведите арестованного!
Фраза, брошенная прапорщиком на ходу в коридоре, всколыхнула Орлова.
И, выходя из кабинета капитана, он успокаивал себя, сжимая волю в тугую пружину.
В длинном коридоре было три поворота между комнатой прапорщика и кабинетом Тумановича. Тускло горела в середине, засиженная мухами, лампочка.
Орлов неспешно шел впереди прапорщика. Поравнялся с лампочкой.
Мгновенный поворот… Винтовка вылетела из рук офицера, перевернулась, и штык уперся в горло, притиснув прапорщика, слабо пискнувшего, к стене.
– Молчать!.. Ни звука!.. Веди к выходу, – или подохнешь!
– На улице часовые, – шепнул офицер.
– Веди во двор! Хотел видеть, как удеру, – получай!
Прапорщик отделился от стены. Губы у него дрожали, но улыбались. На цыпочках он двинулся по коридору, чувствуя спиной тонкое острие под лопаткой.
Один поворот, другой. Почти полная темнота, смутно белеет дверь.
Орлов глубоко вздохнул.
– Здесь, – сказал прапорщик, берясь за ручку.
Дверь распахнулась мгновенно, блеснул яркий свет. Орлов увидел мельком маленькую уборную, стульчак и раковину.
И, прежде чем он успел опомниться, дверь захлопнулась за офицером и резко щелкнула задвижка.
Он оказался один в темноте коридора, обманутый, не знающий куда итти.
Из уборной ни звука.
Орлов тихо выругался и бросился назад, сжимая винтовку и прижимаясь к стене. Где-то хлопнула дверь, и он замер на месте.
В ту же минуту за его спиной оглушительно грохнуло, и, обернувшись, он увидел в двери уборной маленькую светящуюся дырочку.
Грохнуло второй раз.
И сразу захлопали двери в коридоре и забоцали бегущие шаги.
Тогда, вскинув винтовку, Орлов яростно крикнул:
– А, сволочь!.. Подыхай же в сортире!
И, спокойно целясь, выпустил все четыре патрона в дверь уборной, вздрагивая от невероятно гулких ударов винтовки в глухом коридоре.
Кто-то налетел сзади, схватил за руки. Орлов рванулся, но сейчас же треснули тяжелым по голове, и он упал на грязный пол, ударившись челюстью.
Тяжелый сапог наступил ему на затылок, другой уперся в живот.
Кто-то кричал: – Веревку… тащи веревку!
Его держали три человека, и, врезаясь в руки и ноги, опутывала жесткая веревка.
Подняли и посадили, прислонив к стене.
– Где Терещенко? – спросил высокий офицер.
– Чорт его знает! Ничего тут не разберешь в темноте! Наверно он его прихлопнул! У кого спички?
– На зажигалку!
– Нету!.. Нигде!..
– Да он в ватере!.. Смотри, дверь прострелена!..
– Ах ты, чорт!.. Убил мальчишку!
Высокий перепрыгнул через Орлова и рванул дверь уборной.
Она затрещала и подалась.
– Дергай сильнее!
Высокий рванул еще, задвижка не выдержала, и дверь с грохотом вылетела, хлопнувшись о стену.
На смывном баке под потолком, поджав ноги, вытянув руку с браунингом, вцепившись другой в водопроводную трубу, сидел черноглазый прапорщик, с мертвенно бледным лицом, дрожащей челюстью и остекленевшими, бессмысленными зрачками.
Губы его непрерывно и быстро шевелились, и замолкшие в коридоре явственно услыхали безостановочное бормотание:
– Господи помилуй… госпомилуй… госпомилуй… госпомилуй!
– Отупел парень! – сказал один из офицеров: – Терещенко! Слезай, чорт тебя подери!
Но прапорщик продолжал шептать, и вдруг офицеры оглянулись с испугом на лающие звуки.
Приткнувшись к стене коридора, неподвижно сидел Орлов и неудержимо хохотал отрывистым лаем.
– Здорово!.. Теперь и этот свернулся!..
– В чем дело?.. Что вы тут возитесь? Снимите прапорщика с его фортеции! Молодец! Догадался на бак влезть! А господина Орлова ко мне.
Капитан Туманович пошел к себе. Два офицера подняли Орлова и, пронеся по коридору, втащили в кабинет.
– Посадите на стул!.. Вот так! Можете итти! Выпейте воды, господин Орлов!
Капитан налил воды и поднес к губам Орлова.
Он с жадностью выпил, все еще вздрагивая от смеха.
– Однако, вы человек исключительной смелости и решительности! Не будь, по счастью, этот милый юноша столь сметливым – задали бы вы работку полковнику Розенбаху. Второй раз уж наверно не пришлось бы мне с вами увидеться. Хорошо было задумано, господин Орлов!
– Идите к чорту, – отрезал Орлов.
– Нет!.. Я совершенно…
На столе загнусил полевой телефон. Капитан снял трубку.
«К сожалению, невозможно».– Слушаю!
Трубка затрещала в ухо, и Туманович узнал ласковый барский баритон адъютанта комкора, корнета Хрущова.
– Туманович, собачья душа! Это ты?
– Я… Ты что в такую пору?
– Погоди, все по порядку. С Маем припадок. Как в Гишпании на арене озверел и землю рогами роет. Никому подойти невозможно, даже коньяк боятся денщики внести. «Убьет», говорят.
– Да почему?
– Два несчастья, брат, сразу. Во-первых, сегодня его пассия эта, ну, знаешь, Лелька, сперла брильянты и деньги и дала дряпу, и предполагают, что со Снятковским… Он и осатанел. А второе, получили радио, что дивизия Чернякова обделалась под Михайловским хутором, и сам Черняков… ау.
– Убит?
– Нет!.. Есть сведения, что в плену. Большевики предлагают обмен. Начальник штаба предложил Маю устроить обмен Чернякова на твоего гуся. Май и согласился. Так что прими официально телефонограмму.
