Владимир Мегре - Сотворение (Звенящие кедры России - 4)

- Ну да, и в престарелых дамах. Да ты ещё о бабках пенсионерках расскажи! Они, по-твоему, что, тоже прекрасные богини?

- По-своему прекрасны и они. И несмотря на череду житейских унижений, надломов множества судьбы, любая женщина, которую бабулей стали звать, однажды утром может осознать, проснуться с зорькой, по росе пройтись, лучом осознанности восходу солнца улыбнуться, и тогда...

- И что тогда?

- Вдруг полюбить себя кого-нибудь заставит. Сама любима будет, и ему отдаст тепло своей любви.

- Кому ему?

- Тому, единственному своему, который в ней богиню осознает.

- Такого не бывает.

- Бывает. Ты спроси у пожилых. Узнаешь, пылких романов сколько бывает и у них.

- И ты уверена, что женщины способны мир менять?

-Способны! Способны без сомнения, Владимир. Приоритеты изменив своей любви, они творенье Бога совершенное, вернут земле прекрасный первозданный вид, всю землю превратят в цветущий сад Божественной мечты. Они - творенья Бога! Прекрасные богини божественной земли!

ТРИ МОЛИТВЫ

- Вот ты о Боге говоришь, Анастасия, а как ты молишься? Или не молишься совсем? Многие люди в письмах своих об этом просят у тебя спросить.

- Владимир, что за словом "молишься" подразумеваешь ты?

- Как что? Ну разве непонятно? Молиться... это значит молиться. Ты что, не понимаешь значения этого слова?

- Слова одни и те же по-разному воспринимают люди и разный чувствуют за ними смысл. Чтоб говорить самой понятнее, тебя я и спросила, как понимаешь смысл молитвы ты?

- О смысле как-то я не очень думал. Но всё равно одну молитву главную я знаю наизусть и иногда её читаю - так, на всякий случай. Какой-то, видно, есть в ней смысл, раз многие её читают.

- И что ж? Ты выучил молитву, а смысл познать не захотел её?

- Не то чтобы не захотел, а просто не задумывался как-то над смыслом. Думал, всем он ясен, для чего задумываться? Молитва - это просто с Богом как бы разговор.

- Но если в молитве главной с Богом подразумеваем разговор, скажи, как можно с Богом, Отцом своим без смысла говорить?

- Не знаю как. Да что ты, в самом деле, с этим смыслом! Наверное, он был известен тем, кто написал молитву.

- Но ты ведь от себя с Отцом своим хотел бы говорить?

- Конечно. Каждый с отцом хотел бы от себя общаться.

- Но как же можно "от себя", при этом слова произносить чужие, ещё и не задумываясь, что стоит за ними?

Меня сначала немного раздражала дотошность Анастасии относительно смысла выученной мной молитвы, но потом самому интересно стало определить заложенный в молитве смысл. Потому что мысль как-то сама собою в голову пришла: "Как же так получается? Молитву выучил, повторял её не раз, а вот над тем, что в ней, почти не думал. А интересно было бы разобрать, раз выучил". И я сказал Анастасии:

- Ну ладно, я как-нибудь подумаю над смыслом. А она в ответ:

- Зачем же "как-нибудь"? Разве сейчас, вот здесь, не мог бы ты свою молитву прочитать?

- Да почему не мог? Могу, конечно.

- Тогда, Владимир, прочитай молитву ту, из всех которую ты главной называл, и с помощью которой говорить с Отцом пытался.

- Так я одну всего и знаю. Её и выучил потому, что главной вроде бы другие все её считают.

- Пусть так. Прочти свою молитву, а я за мыслью послежу твоей.

- Ладно. Слушай.

Я прочитал Анастасии молитву "Отче наш", где, если помните, слова такие:

Отче наш, Иже еси на небесах!

Да святится имя Твое.

Да приидет царствие Твое.

Да будет воля Твоя,

Яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь,

И остави нам долги наша, якоже

И мы оставляем должником нашим,

И не введи нас во искушение,

Но избави нас от лукавого.

Яко Твое есть царство, и сила, и слава

Отца и Сына и Святаго Духа

Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Я замолчал и посмотрел на Анастасию. А она вниз опустила голову, не смотрит на меня, тоже молчит. И так сидела молча, грустная, пока не выдержал я и не спросил:

- Ты почему молчишь, Анастасия? Она, не поднимая головы, произнесла:

- Каких же слов моих ты ждёшь, Владимир?

- Ну как "каких"? Я даже без запинки молитву прочитал. Понравилась она тебе? Могла б сказать, а ты молчишь.

- Когда читал молитву ты, Владимир, пыталась я за мыслью проследить твоей, за чувствами, за смыслом обращенья. Смысл слов понятен мне молитвы, но ты не все в ней понимал слова. Твоя едва родившаяся мысль рвалась, терялась, чувств не было совсем. Ты не познал значенья многих слов молитвы, не обращался ни к кому. Ты просто бормотал.

- Так я ж, как все, её читал. Я в церкви был, там ещё больше непонятных слов. Другие, слышал, как читают люди. Бормочут скороговоркой, да и всё. А я всё чётко, медленно тебе читал, чтоб поняла.

- Но перед этим ты сказал: "Молитва - к Богу обращенье".

- Да, сказал.

- Но Бог Отец наш, Он личность, Он субстанция живая. Способен чувствовать Отец и понимать, когда нормальное рождается общенье. А ты...

- Что я? Ну говорю ж тебе, так все читают, к Богу обращаясь.

- Представь, перед тобою дочь твоя, Полина, вдруг что-то станет монотонно говорить, а во фразы непонятные даже самой себе слова вплетает. Тебе, отцу, понравится ли дочери такое обращенье?

Я как представил ясно ситуацию такую, так прямо жутковато стало. Стоит передо мною дочь моя, бормочет что-то, словно полоумная какая, и сама не понимает, что хочет. И решил про себя: "Нет, надо разобрать осмысленно молитву. Нельзя бессмысленно твердить слова. А то что ж получается, я словно полоумным придурком перед Богом предстаю. Пусть кто угодно так её бормочет. Я обязательно молитву эту всю пойму. Словам неясным только где-то надо перевод найти. И почему в церквях каким-то языком неясным говорят? Вслух же сказал Анастасии:

- Ты знаешь, тут, наверно, перевод неполный и неточный. Потому, как ты сказала, мысль моя терялась.

- Владимир, можно смысл понять и с этим переводом. Конечно, в нём слова, ушедшие из обихода речевого, есть. Но ясен смысл, когда над ним подумать, определить, что для тебя всего важней и для Отца приятней. Что хочешь ты, произнося к Отцу молитвенное обращенье?

- Ну, что в словах там сказано, того, наверное, и я хочу. Чтоб хлеба дал, грехи простил и долги, и в искушение не ввёл, а избавлял от лукавого. Всё ясно там.

- Владимир, пищу Бог для сыновей и дочерей своих всю отдал до рожденья их. Вокруг взгляни, давно содеяно всё для тебя. Грехи родитель любящий без просьб прощает всем, и в искушенье никого вводить не мыслит. Способность каждому Отец вложил не поддаваться на лукавые посулы. К чему же обижаешь ты Отца неведением того, что им давно претворено? Вокруг тебя все вечные дары Его. Родитель любящий, отдавший всё ребёнку своему, что может ещё дать?

- А если Он ещё чего-то не додал?

- Бог максимален. Сынам и дочерям Своим всё изначально предоставил. Всё! Сполна! Он как родитель, беззаветно любящий своё дитя, себе не мыслил блага большего, чем радости от радостного бытия своих детей! Своих сынов и дочерей!

Скажи, Владимир, какие чувства может испытать Отец, отдавший детям изначально всё и видящий стоящих перед ним детей и безустанно внемлющих к нему: "Ещё, ещё, убереги, спаси, все мы беспомощны, все мы ничто"? Ответь, пожалуйста. Вот ты, родитель, иль кто-то из твоих друзей хотел бы заиметь таких детей?

- Не буду я тебе здесь сразу отвечать. Сам разберусь, когда подумаю спокойно.

- Да, да, конечно, хорошо, Владимир. Только, пожалуйста, когда найдётся время, подумай, что хотел бы слышать от тебя Отец, помимо просьб твоих.

- А что, и Бог от нас чего-то может захотеть? Чего?

- Того, что каждый от своих детей услышать хочет.

- Скажи, Анастасия, ты сама в молитве к Богу обращаешься когда-нибудь?

- Да, обращаюсь, - прозвучал её ответ.

- Так прочитай молитву мне свою.

- Тебе, Владимир, не могу. Молитва Богу предназначена моя.

- Пусть к Богу, я её услышу.

Анастасия встала, расставив руки, повернулась от меня и первые слова произнесла. Обычные слова молитвы, но... внутри меня как будто вдруг всё встрепенулось. Она произнесла их так, как говорим мы не молитву. Она их говорила так, как люди все к своему близкому, любимому, родному обращаются. Все интонации общения живого в её речи были. И страсть, и радость, и отчаянный восторг, и будто рядом находился тот, к кому Анастасия обращалась пылко:

Отец мой, существующий везде! За жизни свет Тебе спасибо, За явь спасибо царства Твоего, За волю любящую. Быть добру.

За пищу каждодневную Тебе спасибо! И за Твоё терпенье,

И за прощенье прегрешений на Твоей земле. Отец мой, существующий везде, Я дочь Твоя среди Твоих творений. Не допущу греха и слабости в себе, Стану достойной я Твоих свершений.

Отец мой, существующий везде,

Я дочь Твоя, для радости Тебе.

Твою собою славу преумножу

Грядущие века все будут жить в Твоей мечте.

И будет так! Я так хочу! Я дочь Твоя,

Отец мой, существующий везде.

Анастасия замолчала. Со всем, что было вокруг неё, общаться продолжала. Вокруг неё, казалось, свет светился. Когда она слова своей молитвы произносила и рядом была, вокруг невидимое что-то происходило. И это что-то невидимое коснулось и меня. Не внешним - внутренним прикосновением. От него вдруг стало хорошо, успокоенно. Но по мере удаления Анастасии это состояние прошло, и я сказал ей, отошедшей, вслед: