В открытое небо - Антонио Итурбе
И думает, что каждый человек – это чудо.
Глава 48. Кап-Джуби (Марокко), 1929 год
Тони идет к загону навестить Нефертити. В эти последние недели он так закрутился в делах, связанных с вызволением попавших в плен испанских пилотов, что не жаловал ее вниманием. Она совсем выросла – теперь это стройная красивая газель. Подойдя к загону, он видит, что животное толкает лбом деревянную ограду, безуспешно пытаясь пробить себе дорогу своими смешными рожками.
– Нефертити!
Но она на его зов не откликается. И продолжает настойчиво бодать ограду.
– Не дури! Там, за оградой, охотники. Там водятся ядовитые змеи, есть лисы, да и лев может попасться. А здесь у тебя есть все: еда, вода, безопасность.
И вдруг понимает, что говорит совсем как месье Шаррон, начальник бухгалтерии на черепичной фабрике, когда он сообщил ему о своем уходе. Тони идет к ней и гладит ее шею, а она с прежним упорством толкает лбом ограду. Он глядит на линию горизонта, где в этот вечерний час свет уже смягчается.
– Ты услышала зов.
Тони гладит ее мордочку, а она глядит на него с грустью, прекрасной грустью оленей. Он идет к воротам и снимает жердину, подпирающую грубую деревянную загородку.
– Там ты будешь страдать, тебе придется убегать от страшных хищников, придется добывать себе пищу в поте рогов твоих… Но ты хочешь быть свободной.
Нефертити смотрит на него.
– Ты храбрая девочка.
Как только он поднимает загородку, газель молнией бросается вперед. Без капли сомнения. Не останавливаясь. Не оглядываясь. Вскоре это уже только точка, теряющаяся вдали: она бежит навстречу своей судьбе.
Он так долго глядит ей вслед, что опускается ночь, и его пробирает дрожь.
«А что с моей собственной судьбой? – спрашивает он себя. – Этот аэродром в глуши, далекий от всего на свете, разве не тот же загон, что защищает меня от настоящей жизни?»
Что стало с любовью? Лулу убежала так же стремительно, как и газель. Нужно ли ему нестись за ней галопом? Нужно ли бежать в противоположную сторону в поисках другой любви? Ответа он не знает. А еще спрашивает себя, должен ли он довольствоваться тем, чтобы жизнь описывать, или стоит броситься в жизнь с головой, чтобы жить.
Солнце садится в море за той полуразрушенной морской тюрьмой, где стражу несут уже только акулы, и он чувствует, что настал час возвращаться. Хотя и не знает куда.
Утром он посылает телеграмму директору по эксплуатации с просьбой освободить его от должности начальника авиабазы в Кап-Джуби.
Ни разу даже не намекнув об этом – он никогда не говорит таких вещей, чтобы работники не расслаблялись, – Дора доволен его работой и понимает, что лучшего человека на это место ему не найти: Тони удалось завоевать доверие и уважение испанцев, он установил дружеские отношения с местными племенами, да и его личные качества позволили сделать так, что один из самых нелюбимых пилотами перевалочных пунктов, пугавших перспективой застрять на пару дней на этой жаровне, стал не таким страшным. Никто не выдерживал ссылки в Кап-Джуби более чем на три месяца, а он там полтора года, так что Дора уже месяцами ждет от него заявления об увольнении.
Ответ Дора не заставляет себя долго ждать: «Назначить начальником линии в связи с расширением „Аэропостали“ в Южной Америке».
Тони скачет от радости и требует поставить на стол последнюю бутылку вина, оставшуюся в кладовой. И сразу же шлет ответ Дора: «Сможете предоставить мне месяц отпуска навестить мать и сестер до отъезда в Америку?»
Ответ Дора столь же скор: «Неделю».
Через несколько дней прибывает его сменщик, пилот-ветеран, которого Тони пылко обнимает и вводит в курс дел. А потом упаковывает свой бурнус, двое брюк и пару рубашек, выживших в пустыне. Самая ценная часть его багажа – двести машинописных листов романа, который пока еще не имеет названия.
И идет прощаться с Абдуллой Мухтаром.
– Помнишь газель, которую я приручил?
– Да.
– В конце концов она пожелала уйти.
– Так и должно было быть.
– Но все мои старания ее приручить пошли прахом.
– Конечно же, они не пошли прахом. Теперь ты всегда будешь любить газелей, каждую из них. Потому что в каждой из них ты будешь видеть свою газель.
В испанском форте военные, которые вечерами играли с ним в шахматы, прощаются по-дружески. Даже те офицеры, которые обращались с ним свысока, прониклись добрыми чувствами и по очереди ставят всем присутствующим рюмку за рюмкой в баре, потому что без выпивки испанцы ничего не отмечают. У всех уже блестят глаза. Полковник Де-ла-Пенья организует ему неожиданный прощальный подарок: когда Тони направляется к выходу из форта, сильно перебрав и выписывая ногами восьмерки, караул берет под козырек и отдает ему маршальские почести.
В Тулузу он летит пассажиром, вместе с почтой. Высадившись в Монтодране, в своем единственном костюме, пыльном, но вполне приличном, Тони наблюдает за разгрузкой почтовых мешков рабочими. Мешки моментально оказываются на земле в ожидании тележки, и он читает проштампованную надпись на мешковине: «Южный почтовый».
– Южный почтовый.
И тут же решает, что таким будет название его романа.
В Париже он чувствует себя призраком. Большинства его друзей здесь нет: кто-то в отъезде, кто-то перебрался жить в другие места. Город полон
