Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец
Иноческая одежда уже была принесена в почивальню государя. Священники обступили одр и стали облекать царя Бориса в рясу, а патриарх совершал чин пострижения. Умирающий царь ‹был› наречен Боголепом. Врачи еще хотели остановить кровь, но Борис поднялся быстро и воскликнул громко:
– - Он зовет меня на суд!.. Иду! -- Потом примолвил тихо: -- Господи! в руце твои предаю дух мой! -- Упал навзничь, испустил пронзительный стон -- и Богу душу отдал. Царица и Ксения не могли долее удержать снедавшей их скорби и громко зарыдали. Царевич упал без чувств на руки Басманова. Вбежали женщины и вынесли на руках царицу и царевну. Врачи бросились помогать царевичу. Патриарх залился слезами, а митрополит Иона стал совершать литию. Бояре усердно молились. В царских палатах раздался стон и плач.
– ----
Бренные останки знаменитого царя погребли в церкви святого Михаила и воздвигнули гробницу рядом с законными владетелями России племени Рюрикова. Окружными грамотами от имени патриарха и синклита приглашали народ целовать крест царице Марии и детям ее, царю Феодору и царевне Ксении, обязывая страшными клятвами не изменять им и не хотеть на государство Московское ни бывшего князя Тверского Симеона, ни злодея, именующего себя царевичем Димитрием; не уклоняться от царской службы, но служить верою и правдою, не страшась ни трудов, ни смерти (80). Духовные, бояре, дворяне, стрельцы и народ присягали беспрекословно; однако ж ни в Москве, ни в городах не видно было ни печали о смерти Бориса, ни радости о восшествии на престол юного, добродетельного Феодора. Хладнокровие народа в важных событиях отечества есть то же, что тишина перед бурей.
Юный Феодор, хотя неопытный, но умный и наученный книжной мудрости, ревностно занялся делами государственного управления. Назначил немедленно главным воеводою над войском боярина Петра Федоровича Басманова вопреки уставу местничества, придав ему в помощники боярина князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского, для того единственно, чтоб избранием знатного человека успокоить гордость боярскую; князьям Федору Ивановичу Мстиславскому, Василию Ивановичу Шуйскому и брату его Дмитрию повелел прибыть из войска и правительствовать в синклит. Народу нравился сей выбор: князь Мстиславский уважаем был боярами по своей знатности и добродушию; князь Василий Иванович Шуйский был обожаем народом за свою приветливость с низшими и связи с именитым купечеством, которое управляло народным мнением. Войско еще не присягало; царь Феодор велел воеводе Басманову привести его к присяге при себе и приказал Новгородскому митрополиту Исидору сопутствовать воеводе, чтоб своим присутствием и пастырским убеждением рассеять всякие сомнения. Все было тихо и спокойно в Москве: страсти молчали и только ждали искры, чтоб вспыхнуть. Смерть царя, которого все боялись, наложила какое-то оцепенение на умы.
Царь Феодор призвал Басманова во дворец и принял его в тереме матери, где находилась также и царевна.
– - Петр Федорович! -- сказал юный царь,-- почитаю тебя семьянином нашим и хочу побеседовать с тобою в присутствии милых сердцу. Завтра ты отправляешься к войску и там должен решить участь России. Служи нам, как ты служил отцу моему. Клянусь тебе, что награжу тебя свыше твоих надежд…
Басманов бросился на землю и пред святыми иконами поклялся страшною клятвою служить верно царю законному и царице матери.
– - Петр Федорович! -- сказал царь,-- не как от слуги, но как от верного друга требую от тебя советов. Скажи откровенно, смело, что я должен сделать, чтоб привлечь любовь моего народа. По несчастью, уверился я, что есть много недовольных правлением моего родителя, хотя он любил Россию и всегда помышлял и трудился для ее блага!
– - Государь! Народ всегда расположен любить царя,-- сказал Басманов,-- и ничего нет легче для царя, как приобресть любовь народную. Вся трудность и вся мудрость царствования состоит в выборе мужей, которым вверяется исполнение воли царской и которые допускаются к доверенности государя. Выбор вельмож есть гласная исповедь Царя -- мерило, которым народ измеряет любовь царскую к себе и воздает царю своею любовью. Ненавистный народу вельможа, облеченный властью или пользующийся доверенностию царя, гасит в сердцах народа любовь и приучает не любить всякое величие. Напротив того, вельможа, любимый народом, насаждает и утверждает любовь к царю. Государь! один человек обманывается, но целый народ хотя видит иногда неправедно, но чувствует всегда прямодушно. Мудрыми и добрыми вельможами держится царство и питается любовь народная к престолу. Родитель твой на смертном одре завещал тебе быть правосудным. Помни же, государь, что сказано в Писании: "Яко не отринет Господь людей Своих, и достояния Своего не оставит: дондеже правда обратится на суд, и держащий ея вси прави сердцем" (81).
– - Познаю мудрость твоих советов, но как мне взяться за это великое дело? Знаю, что есть много недостойных судей и вельмож. Избрать новых -- надобно отставить старых, а это произведет ропот и будет походить на то, будто я не уважаю воли и выбора моего родителя.
– - Роптать будут одни злые, а ропот злых есть похвальная песнь царю. Не вдруг надобно приниматься за дело, но постепенно. Начни с самых ненавистных народу.
– - Кого же ты почитаешь более ненавистным?
– - Государь, прости смелости моей: свойственников рода твоего -- Годуновых!
– - Помилуй, Петр Федорович! -- воскликнул царь, всплеснув руками,-- осуждая на опалу род мой, я произнесу приговор противу самого себя. Это невозможно!
– - Государь! у царя нет родни, а все -- слуги его. Он превыше всего земного: пред лицом его нет ни первого, ни последнего.
– - Я не могу подвергнуть опале моего рода! -- повторил Феодор.
– - Не подвергай опале, но удали некоторых из них от дел,-- сказала царица.-- Прежде всего надобно помышлять о благе неродном, и если для этого надобны жертвы, избери ненавистных, неправосудных.
– - Некоторых… согласен! -- сказал Царь, потупив взоры.
– - Чтоб не противиться воле твоей, государь, отступаюсь от моего совета и все предоставляю времени. Но прошу тебя, для блага рода твоего, удали от всех дел боярина Семена Никитича Годунова. Сердце его ожесте, аки камень, стоит же аки наковальня неподвижна (82). Об нем поистине можно сказать, что воспел царь-пророк в псалме: "Люди твоя усмириша, и достояние твое озлобиша. Вдовицу и сира умориша, и пришельца убиша" (83). Удаление Семена Годунова будет пир для народа, и все в радости воскликнут: "Господи, силою Твоею возвеселится царь!"
– - На это согласен и с радостью исполню дело, угодное тебе, Петр Федорович. Я просил еще родителя моего отставить от дел этого ненавистного человека. Радость его -- плач народный, пища -- слезы и кровь, забава -- угнетение! Да не является он никогда пред царские мои очи и да не узрит никогда светлого моего престола.-- В это время истопник дворцовый тихо постучался у дверей.-- Узнай, Петр Федорович, что там такое? -- сказал царь.
Басманов вышел и чрез несколько времени возвратился с бумагою.
– - Гонец от войска,-- сказал боярин и подал письмо государю. Царь стал читать, и вдруг краска заиграла на его лице, глаза воссияли радостью.
– - Федор Шереметев поймал в Ельце Гришку Отрепьева и прислал ко мне окованного в цепях. Он здесь, на дворе! -- сказал Федор.
– - Как, он пойман? -- воскликнул Басманов.
– - Слава Богу, слава Богу! -- сказала царица, крестясь.
– - Ах, Боже мой! я боюсь смертельно: не козни ли это чародея? Уйду, страшно! -- воскликнула царевна Ксения.
– - Не бойся, сестрица,-- примолвил царь.-- Сам Бог предает нам в руки нашего злодея. Слава Богу, слава Богу! Ах, как жаль, что родитель мой не дожил до этого!
– - Если б злодея поймали при его жизни, то, верно, с ним не приключилась бы и лютая болезнь,-- сказала царица.-- Он погиб от расстриги! Сердце-вещун говорит мне это.
– - Теперь все узнаем,-- сказал царь.-- Петр Федорович! Вели сей час привести злодея в нижнюю палату: мы сами его допросим. Не надобно разглашать этой вести, пока мы не поговорим с пленником. Пристава, который привез его, также задержи во дворце.
– ----
Царь Феодор сидел на скамье в нижней палате, а возле него стоял Басманов с мечом при бедре, с ножом в золотых ножнах за поясом. Дверь отворилась, и два воина ввели чернеца, окованного тяжкою цепью по рукам и по ногам. Волосы его были всклочены, впалые глаза и бледное лицо обнаруживали утруждение и бессонницу; одежда покрыта была пылью и грязью. От слабости и усталости он едва держался на ногах. Чернец поклонился государю, а воины вышли за двери.
– - Ты Гришка Отрепьев, назвавшийся Димитрием-царевичем? -- спросил царь.
– - Нет,-- отвечал чернец. Царь значительно посмотрел на Басманова, который сказал ему тихо:
– - Это другое лицо! Те, которые видели самозванца, описывают его иначе.
