Алексей Писемский - Взбаламученное море

– Приехал, – отвечал Валерьян.

В голосе его Бакланову тоже послышались как бы насмешка и неудовольствие.

Евпраксия, видимо утомленная дорогой, села. Бакланов осмелился взглянуть на нее повнимательнее и хоть бы малейшее заметил в чертах лица ее снисхождение к себе.

– Что ж, ты здоров? – проговорила наконец она.

– Здоров! – отвечал Бакланов какою-то фистулой.

– Как же ты писал, что болен?

– Выздоровел.

В это время в номер вошел лакей.

– Ваши гости спрашивают, возвратитесь вы к ним или нет? – сказал он Бакланову.

– Убирались бы к чорту! – отвечал тот.

Лакей с улыбкой вышел.

Сабакеев обратился к сестре.

– Ну, так я пойду, – сказал он.

– Ступай! – отвечала ему та с ласковой улыбкой.

– Куда это, мой милейший? – спросил его Бакланов.

– Нужно! – отвечал Сабакеев и ушел.

Оставшись с женою вдвоем, Бакланов решительно не находился, что ему делать.

– Куда это брат пошел? – поспешил он о чем-нибудь заговорить.

– К невесте своей, – отвечала односложно Евпраксия.

– Вот как!.. Кто же она такая?

– Елена, дочь madame Базелейн.

– Ах, Боже мой! – воскликнул Бакланов, как бы и с живым участием: – девочкой еще маленькою помню!.. Как же она в Париж попала?

– Приехала с матерью, с вод.

– Что ж, милая особа?

На этот вопрос Евпраксия ничего не ответила.

В коридоре между тем раздался русский говор.

– Резню хорошую устроить, так… – говорил Басардин.

– Д-да! – подтвердил Галкин.

Евпраксия посмотрела на мужа.

– Это у тебя, верно, были? – спросила она.

– У меня!

– Кто такие?

– Так, шуты одни гороховые! – отвечал Бакланов.

Он разрывался в душе от стыда: лучше бы Евпраксия сердилась, укоряла, бранила его, чем устремляла на него этот холодный и презрительный взгляд.

13. Еще новая героиня

Прошел день, два. Положение Бакланова продолжало оставаться очень неловким: Евпраксия ездила с ним по Парижу, все осматривала, всем очень интересовалась, но о прошедшем его поступке хоть бы слово. Бакланов однако очень хорошо видел, что это было не прощение, а скорее равнодушие и невнимание к тому, что он делал и даже впредь намерен был делать.

Он решился наконец сам заговорить:

– Я, конечно, виновать против тебя; но что делать. Первая любовь!

– Первая любовь… к содержанке! – повторила насмешливо Евпраксия.

– Какая же содержанка! – сказал Бакланов.

Ему показалось уж обидно, что Евпраксия таким образом третировала Софи. Ему хотелось, чтоб она в этом случае видела некоторое торжество и победу с его стороны.

– Ты сама тоже неправа: хоть бы слово мне написала и намекнула, что тебе это неприятно… Я и думал: что ж?.. Значит, для нее все равно.

Евпраксия с насмешкой пожала плечами.

– Я никак не предполагала в человеке столько низости душевной: бужать с одною женщиной и в то же время жене писать нежные и страстные письма, – проговорила она.

– Это не низость душевная, – сказал, покраснев Бакланов.

– Что же это такое? – спросила Евпраксия.

В тот же день, когда супруги возвращались часу в четвертом с прогулки из Булонского лесу, превосходный воздух, чистое голубое небо, прелестный Париж так разнежили Бакланова, что он непременно решился помириться с женой. Все время по приезде ее в Париж она ужасно казалась ему хороша собой. Войдя в номер и видя, что Евпраксия уселась в кресла, с своим, по обыкновению, спокойным лицом, он подошел к ней и стал перед ней на колени.

– Прости меня! – проговорил он, склоняя голову на ее колени и ловя ее руки.

Евпраксия отодвинулась от него.

– Не унижайте себя, по крайней мере, этим! – сказала она.

– Но ты еще любишь меня, Евпраксия! – умолял ее Бакланов: – ты приехала по первому моему зову!

– Я приехала к отцу моих детей, но не к мужу! – проговорила строго Евпраксия.

Бакланов сейчас же встал, гордо тряхнул своими красивыми и начинавшими уже седеть кудрями, прошелся несколько раз по комнате, потом опустился в небрежную позу на первый попавшийся стул и проговорил:

– Стальная, бездушная вы женщина!.. Вы даже не стоите минуты раскаяния, которой я предался теперь.

Евпраксия хоть бы бровью повела и только кинула взгляд на домашнюю чудотворную икону, привезенную ею даже в Париж.

– Во всю жизнь, – продолжал Бакланов: – хоть бы одному чувству, одному порыву вы ответили, и после этого требовать, чтобы муж оставался вам верен!

– Прекратите, пожалуйста, ваши рассуждения; кто-то идет сюда, – перебила его Евпраксия.

Двери в самом деле отворились, и вошел Сабакеев с сияющим лицом, а за ним шла молодая девушка в черном, наглухо застегнутом платье, с обстриженными волосами и в шляпке a la mousquetaire.

– Bonjour! – сказала она, как-то резко пожимая руку у Евпраксии.

– Муж мой! – сказала та, указывая ей на Бакланова.

– Bonjour! – сказала и ему девушка, так же смело протягивая руку.

Героя моего, привыкшего к порядочному кругу, такие манеры в девушке странно поразили и даже показались ему несколько натянутыми и неестественными.

– А я недавно слышала, – начал она, садясь на диван: – что monsieur Бакланов спорил с одними молодыми людьми и был в этом случае совершенно неправ.

– Я спорил? С кем же это? – сказал Бакланов не без удивления.

– С Галкиным.

– А вы его знаете? – спросил он уже насмешливо.

– Он друг мой! – отвечала девушка.

– Друг ваш! – повторил Бакланов, склоняя голову.

Сабакеев во все это время не спускала пылающих глаз с своей невесты.

– Евпраксия! – обратилась она к Баклановой. – Мы с Валерьяном предположили заехать за вами и взять вас с мужем – ехать обедать к Дойену в Елисейские поля. Там есть русские щи; я их только и могу есть.

– Пожалуй! – отвечала Евпраксия и при этом не взглянула на мужа, как бы не желая и знать, хочет ли он ехать или нет.

Бакланов однако счел за лучшее ехать, и через несколько минут Сабакеев поехал с невестой в одной коляске, а он с женой в другой.

Бакланова заинтересовала невеста шурина.

– Что это за странная госпожа? – спросил он Евпраксию опять уже ласковым голосом.

– Ты знаешь ее мать!.. Что ж могло выйти от подобного воспитания? – отвечала та своим обыкновенным тоном, как бы ничего между ними не произошло.

– Но зачем же у нее рукава и воротнички грязные?

Что-то в роде усмешки показалось на лице Евпраксии.

– Собой-то нехороша, ну и хочет показать, что всем этим пренебрегает и занимается наукой и политикой.

– Чем ей заниматься? Она глупа, должно быть.

– Напротив, преумненькая и очень добрая девушка.

Бакланов пожал плечами.

– По крайней мере вся изломана, изломана в самом дурном тоне, – проговорил он.

14. Миросозерцание новой героини

Наступили сумерки. Елисейские поля осветились газом.

Евпраксия ушла с Валерьяном в cafe chantant.

Бакланов и Елена ходили по довольно темной аллее и спорили.

– Я не понимаю, как можно Галкина иметь своим другом, – говорил Бакланов.

– Да, он не умен, не даровит, это так! – возразила с ударением Елена: – но он человек с характером.

– С характером? – повторил насмешливо Бакланов.

– Да и да, – утверждала Елена. – У нас, например, – продолжала она, прищуривая глазки: – есть одно общее дело, и он в нем действует превосходно, смело, не отступая, а Валерьян – нет!

– Валерьян умный человек, образованный!.. – произнес Бакланов, разводя руками: – а это чорт знает что такое!

– Нам Бог с ними, с этими умниками!.. – воскликнула весьма настойчиво и в то же время ужасно мило Елена: – нам нужны люди с характером, с темпераментом, люди твердых убеждений, а не разваренные макароны!..

– Господи! где вы этаких фраз нахватались?.. Вас, вероятно, всем этим нашпиговала наша литература.

– Да, литература! Уж, конечно, не мое дурацкое институтское воспитание и не мать, у которой едва достало силы родить меня, а потом ее жизнь вы сами знаете! – заключила Елена с презрением.

– Что такое? – спросил Бакланов.

– Ее позорная интрига!

«Ну, это хоть бы и Галкину! Недаром они друзья!» – подумал Бакланов.

– За подобные отношения вы, по вашей собственной теории, не должны бы, кажется, винить ее, – сказал он.

– Я бы ее не винила, – подтвердила Елена, опять нахмуривая свой лоб: – если б она отдалась какому-нибудь бедняку, а не генерал-губернатору.

– Но если она любила его?

– Не должна была любить, потому что он лицо официальное, а собственно брак она могла и должна была нарушить.

– Должна?

– Да! Что вы меня так спрашиваете? Вы сами нарушили брак.

– Однако я опять к нему же возвратился, – отвечал Бакланов, конфузясь.

– Что ж, это оттого, что вас повертели? – спросила насмешливо Елена.

Вопрос этот несколько смешал Бакланова.

– Оттого ли или не оттого, я не знаю, но только мне было неловко в моем положении.

– Слабость характера, больше ничего! – сказала с гримасой Елена.