У чужих людей - Лора Сегал
Сеньора Феррати похлопала в ладоши, чтобы лак сох побыстрее.
— Я как раз вчера говорила про тебя с мужем; сеньорита, сказала я, станет одной из самых завидных невест в городе: она белая, хорошенькая и образованная. Будь она богата, перед ней не устоял бы никто.
Я поправила очки и возразила:
— Но я вовсе не хорошенькая.
— А по-моему, хорошенькая! — вполне искренне повторила сеньора. — Я и мужу сказала: какая же сеньорита одухотворенная!
У меня упало сердце.
— А-а, в этом смысле…
— Мне так часто хочется выглядеть более одухотворенной, — призналась сеньора Феррати, вешая себе на шею красивый крест на массивной серебряной цепи.
— И потом, кто его знает?.. — продолжала я, припоминая кое-какие нюансы вчерашнего вечера; тогда я их не осознавала, но они, как фальшивые ноты, преследовали меня, не давали покоя и на следующий день. — Может быть, он женат. Во всяком случае, он производит впечатление человека степенного.
Сеньора Феррати взяла квадратную косынку ярко-розового шелка и набросила ее на белоснежный костюм, отчего ее оливковая кожа сразу засияла.
— Ах, сеньорита, милая! Не говорите мне о женатых мужчинах! — Она встала. Наш урок закончился. — Знаешь, что я сделаю, пока мы будем играть в канасту? — У меня мелькнула, было, мысль, что она позовет меня с собой, но сеньора сказала: — Там обязательно найдется кто-нибудь из знакомых твоего дона Индалесио. Я про него все разузнаю. Стану твоим сыщиком.
На лестнице я столкнулась с «доктором» Леви. Он хотел ограничиться лишь поклоном, но я остановилась и спросила, как он поживает. Он поблагодарил меня за то, что я порекомендовала его сеньоре Феррати. Я тоже рада, что все так удачно сложилась, ответила я и спросила, не доводилось ли ему встречаться с человеком по имени дон Индалесио Нуньес Агирре. Нет, ответил «доктор» Леви, с таким господином он не знаком, зато ноги его сеньоры он обрабатывает регулярно.
— Вы имеете в виду сеньору Агирре? Жену дона Индалесио?
— Именно ее, — подтвердил «доктор», — а иногда меня зовут сделать педикюр ее старшей замужней дочери; между прочим, у нее растут две маленькие девочки. В следующий раз с удовольствием порекомендую вас как учительницу английского языка.
После обеда в гостинице было пусто. Все обитатели, включая даже саму фрау Бадер, расползлись по своим комнатам, спасаясь от палящего полуденного зноя. В соседнем дворе верещала индейка. Ну, конечно, я же с самого начала знала! Кто, как не я, сказал сеньоре Феррати, что дон Индалесио, возможно, женат?
В дверь постучала горничная.
— Сеньорита, вам опять звонила та дама.
— А, так-так. Ты передала ей, что я просила?
— Да, сеньорита. А она сказала: «Да хрен с ней, с этой проклятой шалью! Наплевать и растереть! Мне нужно знать, когда она снова приедет на ужин!»
— Ага. Спасибо, Хулия.
Но горничная застыла на пороге: изуродованные плоскостопием ступни, большой живот туго обтянут мало что прикрывающим платьем; мне сразу вспомнились женщины, которых я видела вчера в дверях жалких лачуг.
— Сеньорита, — сказала Хулия, — помните, вы обещали научить меня писать?
— Помню, помню. Ты имеешь в виду, прямо сейчас?! Ох! Ну ладно. Сядь сюда.
Я дала ей карандаш, тетрадь (которую купила с намерением написать сложившийся у меня в голове рассказ о девушке, которая живет на тропическом острове в гостинице для беженцев) и сказала:
— Хорошо. Открой тетрадь. Нет, нет! Зачем в середине-то? Открой на первой странице. Смотри, я напишу тебе строчку петелек, это маленькие буквы «е». А теперь ты сама напиши такую же строчку. Нет, Хулия, не там! Начинай слева! Я пойду прилягу, а ты позови меня, когда закончишь.
Жара стояла адская. Индейка продолжала верещать. Хулия склонилась над тетрадкой: ее нос был сантиметрах в восьми, не дальше, от судорожно зажатого в кулаке карандаша.
— Хулия, зачем ты переворачиваешь страницу? Ты же ее наверняка целиком не исписала. Дай посмотреть.
Нацарапав три петельки там, где я ей указала, она вывела гигантскую петлю посреди страницы, потом еще две и уже собралась страницу перевернуть. Я молча смотрела на девушку и думала: у бедняги ведь нет никакого представления о том, что такое страница, что такое книга или картина. Она понятия не имеет о жизни в Англии. Я пыталась поставить себя на ее место, но это было трудно, так же трудно, как вообразить, что я знаю то, о чем не имею понятия, — ту полную страсти жизнь, с которой Хулия наверняка хорошо знакома, предаваясь ей за черным дверным провалом ее домишки.
— Где ты живешь, Хулия? — спросила я.
— Далёко, сеньорита, за городом.
— В другом конце города, близ летного поля, да?
— Нет, сеньорита. Около летного поля живут плохие женщины.
— Постой, я имею в виду, за армейскими казармами.
— За казармами, с этого края летного поля они как раз и живут.
— Нет-нет. Там еще проложили новую дорогу, и дома идут вверх по склону.
— Ну да, там еще строят публичный дом, домики для девушек и дорогу для машин важных господ.
— Вот оно что… Понятно.
Тут меня, хотя и с запозданием, осенило; подобно кадрам уже однажды виденного фильма, передо мной возникла картина: вот шофер дона Индалесио склонился к багажнику машины, но только теперь я отчетливо увидела, что он снимает с заднего номерного знака закрывавший его щиток.
— Сеньорита, опять телефон!
Оторвавшись от канасты, звонила сеньора Феррати:
— Моя дорогая, у меня для тебя новости, да какие! Ты не представляешь! Нам необходимо встретиться. Ужасная досада, что я не могу рассказать все по телефону!
Голос сеньоры радостно звенел.
— Постойте, — прервала ее я. — Вы поедете в «Харагуа» сегодня вечером? Я могу прийти туда, и мы с вами встретимся.
— О, прекрасно! Дорогая сеньорита, жди меня там! Мне нужно бежать обратно к столу. Какой ужас, просто кошмар! До свиданья.
* * *
Вечером, когда я выходила из гостиницы, из темноты вдруг послышался голос Хулии:
— Хорошо вам повеселиться, сеньорита.
Я оглянулась и не без труда различила во мраке платье Хулии — оно было чуточку светлее непроглядных зарослей. Склонившись над живой изгородью, горничная провожала глазами прохожих, и меня как молнией поразило: чернокожая Хулия проводит субботние вечера так же одиноко, а ночи — так же невинно, как и я.
За стеклянным прилавком с сигаретами стояла новая продавщица, в платье с глубоким вырезом и волосами до плеч.
