М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Въ описываемый нами день, когда въ залѣ благороднаго собранія происходило засѣданіе экстреннаго земскаго собранія, низенькій барьеръ шелъ во всю ширину залы и раздѣлялъ ее на двѣ неравныя половины. По срединѣ меньшей половины залы стоялъ длинный столъ, покрытый краснымъ сукномъ съ золотою бахромой, а кругомъ стола — нѣсколько рядовъ стульевъ; большая же половина залы почти сплошь была уставлена стульями, съ однимъ просторнымъ проходомъ по срединѣ.

День стоялъ прекрасный, солнце ярко свѣтило и въ залѣ было такъ же свѣтло и ясно, какъ и на дворѣ. Открытіе собранія назначено было ровно въ полдень, но къ одиннадцати часамъ почти всѣ гласные были уже въ той части залы, гдѣ стоялъ столъ, а стулья другой ея половины почти всѣ уже были заняты публикой, которая, обыкновенно, не любила посѣщать земскія собранія, но сегодня, возбужденная особенно интереснымъ предметомъ засѣданія, собралась въ числѣ не менѣе двухъ сотъ особъ.

Гласныхъ было человѣкъ до сорока. Какъ среди нихъ, такъ и среди публики не видно было ни одного представителя въ томъ своеобразномъ костюмѣ, который носятъ купцы, мѣщане, ремесленники и, особенно, духовные и крестьяне. Всѣ одѣты были въ сюртуки, визитки, пиджаки, а нѣкоторые и во фраки, — словомъ, въ тѣ костюмы, которые присущи и характерны для дворянства и интеллигентныхъ классовъ общества. Среди публики было десятка два дамъ, изъ которыхъ Софья Михайловна и Катерина Дмитріевна помѣщались въ первомъ ряду, у самаго барьера, а по сторонамъ ихъ возсѣдали Вороновъ, Орѣцкій и Львовъ.

Гласные, до открытія собранія, стояли группами, нѣкоторые прохаживались по два и по три въ рядъ, а нѣкоторые стояли у барьера и разговаривали съ знакомыми изъ публики. Большинство гласныхъ — народъ молодой, лѣтъ отъ 25 до 35, и, при разницѣ въ ростѣ, цвѣтѣ волосъ, наружныхъ очертаніяхъ лицъ и всей фигуры, они имѣли что-то общее между собою, почти одинаковый отпечатокъ души, ума и сердца на лицахъ, въ движеніяхъ, въ манерѣ говорить: какая-то естественность, простота, искренность, задушевность густо лежала на ихъ лицахъ, въ ихъ взглядахъ, слышалась въ ихъ говорѣ, замѣчалась въ ихъ движеніяхъ. Все это не было тождественному каждаго изъ нихъ было много своего, характернаго только ему; но полное отсутствіе рисовки, полное отсутствіе желанія хотя бы безсознательно представлять изъ себя человѣка съ извѣстными взглядами, убѣжденіями, привычками и вкусами, — было видно на каждомъ изъ большинства гласныхъ. Одѣты они были въ самые разнообразные костюмы — отъ сшитаго по модѣ чернаго сюртука и фрака, отъ старомодной и неловко-пригнанной визитки съ безчисленными карманами и до очень потертаго короткаго пиджака и не очень большой чистоты бѣлья, но модный черный сюртукъ и фракъ не носился ими такъ, какъ носятъ ихъ записные джентльмены и франты, при взглядѣ на которыхъ прежде всего невольно обращается вниманіе на ихъ костюмъ, благодаря особенной приспособленности всей фигуры франта въ костюму; но мѣшкообразная визитка не сидѣла на гласномъ такъ, какъ сидитъ, напримѣръ, старый и заношенный сюртукъ на соціалистѣ Бебелѣ, пріѣзжающемъ въ рейхстагъ въ каретѣ, и сюртукъ котораго, несмотря на его потертость, изящно обрисовываетъ благородную фигуру своего владѣльца… Большинство гласныхъ имѣли угловатыя движенія, некартинныя позы, неплавную рѣчь; но все это, благодаря своей естественности, искренности и простотѣ, было привлекательно, не отталкивало отъ себя, не рѣзало глаза и слухъ.

Но среди гласныхъ было человѣкъ пять-шесть особенно выдававшихся. Во-первыхъ, Король-Кречетовъ съ своимъ некрасивымъ лицомъ и съ своимъ громкимъ и горячимъ разговоромъ въ одной изъ самыхъ большихъ группъ гласныхъ. Во-вторыхъ, Рымнинъ съ своею патріархально-внушительною наружностію и еще одинъ гласный, очень близкій въ Рымнину по лѣтамъ, но худенькій, безъ бороды и съ торчащими вверхъ усами, который держалъ Рымнина подъ руку и постоянно кивалъ головою, какъ бы поддакивая тому, что тихо говорилъ Рымнинъ стоявшему около него кружку гласныхъ. Въ-третьихъ, пожилой, худощавый, высокій и бодрый на видъ гласный, съ быстрыми маленькими глазами, косо посматривавшими по сторонамъ, и съ тонкою усмѣшкой большаго рта; онъ сидѣлъ одиноко, поза его была небрежно-вызывающая, а когда въ нему подходилъ кто-либо изъ гласныхъ, онъ говорилъ сильно жестикулируя руками и часто ворочая головой. Въ-четвертыхъ, бросалась еще физіономія брюнета, лѣтъ за тридцать, но съ порядочно сѣдыми уже волосами на головѣ, съ длинной черною бородой, съ большими близорукими глазами, но безъ очковъ; онъ постоянно переходилъ отъ одной группы гласныхъ къ другой, прислушивался, записывалъ что-то въ большую записную книжку, сосредоточенно всматривался во все и пристально впивался глазами въ глаза говорившихъ съ нимъ. Наконецъ, выдавалось человѣкъ пять гласныхъ, изящно, щегольски одѣтыхъ во фраки, съ картинными движеніями, самоувѣренными взглядами, любезными улыбками при разговорахъ и съ громкою, правильно-округленною рѣчью.

. . . . . . . . .

. . . . . . . . .

Въ половинѣ двѣнадцатаго въ залу собранія вошелъ полицеймейстеръ и, направляясь по проходу въ отдѣленію гласныхъ, раскланивался направо и налѣво съ публикой. Однимъ онъ подавалъ руку, другимъ только кланялся съ улыбкой по два раза, третьимъ — по разу и безъ улыбки, около дамъ непремѣнно останавливался и шаркалъ ногами, а проходя возлѣ Воронова онъ поклонился ему, немного постоявъ во фронтѣ. Для гласныхъ у него тоже было нѣсколько манеръ здороваться и говорить. Для щегольски одѣтыхъ лицо его было съ слабой, почтительной улыбкой, для большинства гласныхъ — сочувственно-товарищеская улыбка, для Кречетова — усмѣшка съ проглядываніемъ грусти, для представителя стараго дворянства улыбка пропадала и замѣнялась миной строгаго уваженія и почтенія, для нѣкоторыхъ — добродушная гримаса и т. д.; но все это было въ немъ естественно, неподдѣльно, пріятно для глазъ, какъ искреннее проявленіе нѣкотораго характера. За этотъ нѣкоторый характеръ, при оригинальной философіи мысли и своеобразныхъ взглядахъ на службу, дворянство губерніи не очень уважало полицеймейстера; но онъ нравился рѣшительно всѣмъ и всѣ рѣшительно считали его прекраснымъ блюстителемъ порядка въ городѣ, «конечно, принимая въ соображеніе положеніе администраціи къ обществу», какъ добавлялось всѣми и всегда при похвалахъ Филарету Пупліевичу.

— Неужели боитесь безпорядковъ и для предупрежденія оныхъ изволили пожаловать, какъ въ мои времена въ гимназіяхъ стояла розга въ углу? — спросилъ у него Рымнинъ.

— Честь имѣю кланяться! Какъ ваше здоровье, Дмитрій Ивановичъ? Какой можетъ быть безпорядокъ среди господъ помѣщиковъ-дворянъ и… при вашемъ присутствіи, и подъ предсѣдательствомъ его превосходительства? — серьезно отвѣтилъ полицеймейстеръ, почтительно кланяясь и какъ-то бережно пожимая руку Рымнина.

— Значитъ, какъ землевладѣлецъ и дворянинъ изволили пожаловать? — обратился въ нему одинъ изъ франтовски одѣтыхъ гласныхъ.

— Засвидѣтельствовать мое почтеніе уважаемому Николаю Николаевичу прежде всего, а потомъ есть у меня просьба въ тѣмъ изъ господъ помѣщиковъ, у которыхъ непугливое сердце, — отвѣчалъ полицеймейстеръ, ставъ во фронтъ предъ Николаемъ Николаевичемъ.

— Какъ у васъ?… Смѣлъ и отваженъ, какъ орелъ! — кладя руку на плечо полицеймейстера, — шутилъ Николай Николаевичъ.

— Я смѣлъ и отваженъ, насколько повелѣваетъ полицейскій уставъ. Полиція не шутитъ!

Рымнинъ, Николай Николаевичъ и человѣкъ восемь гласныхъ, сгруппировавшихся въ это время около полицеймейстера, отъ души смѣялись надъ фразою: «полиція не шутитъ», произнесенною полицеймейстеромъ внушительно и съ самою тонкой улыбкой.

— Въ чемъ дѣло, если не позволите шутить съ полиціей? — спросилъ все тотъ же Николай Николаевичъ.

— Есть у меня опасный, но способный молодой человѣкъ. Онъ ищетъ работы и я взялся порекомендовать его господамъ строителямъ желѣзной дороги. Онъ лекціи въ институтѣ изучалъ насчетъ дорогъ, да и вотъ какую усадьбу для меня нарисовалъ, — отвѣтилъ полицеймейстеръ и развернулъ предъ гласными чертежи Могутова.

— А кто мастеръ сихъ дѣлъ? — спросилъ Рымнинъ.

— Присланный къ намъ подъ надзоръ изъ Питера студентъ, Могутовъ, — какъ бы рапортуя, отвѣтилъ полицеймейстеръ. — Малый, кажется, способный, только молодъ и зеленъ. Но я ему сегодня этакую нотацію прочелъ, отцовское внушеніе, что онъ далъ слово держать языкъ за зубами.

— Но какой вы, право, молодчина! Успѣетъ со всего и на первыхъ же порахъ пользу извлечь!..

— А очень способный этотъ поднадзорный?

— Понимаетъ дѣло и не нигилистъ?

— Драться не будетъ?

— Какъ насчетъ руготни? — спрашивали гласные полицеймейстера, разсматривая чертежи.

— За этого юношу меня уже просили и я приму его на работу къ себѣ,- громко сказалъ Кречетовъ, когда, подойдя къ столу, онъ мелькомъ посмотрѣлъ на рисунки и разобралъ, о чемъ идетъ разговоръ.