Анастасия Вербицкая - Иго любви
Они идут назад. Она впереди опять… Он догоняет. Что-то говорит. Делает умоляющие жесты.
Солнце село, и быстро темнеет. Они сейчас будут здесь. Вера инстинктивно прячется в тени дуба.
Шаги. Взволнованные голоса… Слух у Веры тонкий.
— Ты беспощадна… У тебя нет сердца…
— Тише! Не смейте мне говорить ты! Здесь Вера… Очнитесь, безумный вы человек!
— Неужели это ваше последнее слово?
— Да… да… Да!.. Я уже сказала… Никогда не просите… Забудьте все… если хотите сохранить мою дружбу… Я вас возненавижу, если вы еще раз заикнетесь о каких-то ваших правах… Я свободна… Понимаете?
— Я не требую… я только умоляю… Неужели из жалости…
— Молчите!.. Молчите!.. Не унижайтесь напрасно…
Охнув, Вера хватается за голову. Заткнув уши, она пригибается пылающим лицом к своим коленям. Словно хочет укрыться от настигшего ее удара.
Когда она поднимает голову, все тихо за оградой. Только издали доносится глухой стук отъезжающего экипажа.
Вера заперлась наверху. От ужина она отказалась. Горько плачет, лежа в постели. Она не пошла проститься с матерью.
Надежда Васильевна вспоминает об этом уже за полночь.
Она сама не ужинала, долго бегала по дорожкам сада, вспоминая эту тяжелую сцену… Каков?! Уехал, не простившись? Ну что ж?.. Если эти отношения ему дороже ее дружбы и привязанности, он может не возвращаться… Таким он ей ненавистен… Лучше не видеться.
Но гнев ее стихает, а тревога и раскаяние растут. Это надо было сказать мягче. Надо было облегчить ему ужасную правду… Зачем она так вспылила?.. Ах, эти глупые упреки в измене! Эти нелепые слова о каких-то правах…
Теперь они не увидятся. Завтра в шесть утра она уже будет в пути. Напишет ему с дороги… Все обойдется как-нибудь.
Она входит в дом, где Поля и Аннушка спешно укладывают ее сундуки.
«Верочка», — вдруг вспоминает она. Который час?
Уже заснула… Как заснула?.. Не простившись? Не может быть!
Надежда Васильевна спешит наверх. Она никогда не ляжет, не перекрестив Веру на ночь.
Вера слышит ее шаги и притворяется спящей.
Долго глядит Надежда Васильевна на прозрачное личико, на тень ресниц… Точно мертвая… Даже не дышит… Тихонько касается она губами ее лба и крестит ее, шепча молитвы… Пусть спит! И будить ее не надо… Когда Верочка встанет, она будет уже далеко.
На заре Вера открывает глаза.
Она прислушивается к тихой возне в доме, к громкому шепоту и быстрым шагам. Слышит мелодичное звяканье ложек в столовой. Это мамочка пьет чай. Сейчас уедет…
Ах, если б она ничего не видела вчера, ничего не слышала, если б не случилось это ужасное, чего нельзя ни забыть; ни вычеркнуть, — как быстро вскочила бы она и, накинув блузу, выбежала бы в столовую!.. Ведь мамочка уезжает. Целый месяц она не увидит ее.
Она лежит неподвижно. Пусть уезжает!.. Пусть целый месяц… Завтра приедет крестная, возьмет Веру к себе. Чем дольше она не встретится с матерью, тем лучше!
Дверь скрипнула. Вера замерла, сомкнув ресницы.
В бурнусе и дорожной шляпе с огромными полями, закрывающими все лицо, Надежда Васильевна тихонько подходит к постели, крестит и целует дочь.
Ушла…
Вера смотрит вслед скорбным, жгучим взглядом.
Звякнул колокольчик. Затопотали лошади. Мягко затарахтел экипаж. Залепетали бубенчики.
Вера стоит, прижавшись к окну.
Прислуга выбежала за околицу, кричит что-то, машет руками.
Вон экипаж повернул на дорогу и мчится, весь закрытый поднявшейся пылью.
Все меньше и меньше становится он. Докатил до ветряной мельницы. Повернул… Скрылся… Только столб пыли еще долго стоит по дороге, точно задумавшись.
— Мамочка… моя милая мамочка… Прощайте! — вслух лепечет Вера, а слезы бегут по лицу. И сама она не знает, что оплакивает она, с чем прощается.
Что-то ушло навсегда… Что-то радостное, большое и ценное скрылось навек из ее души, из ее жизни вместе с черной точкой, пропавшей за поворотом.
Опять знойный бред. Опять жгучие восторги. Стихийные порывы и забвение прошлого. Полная оторванность от того, чем жила вчера. Полное игнорирование того, что ждет ее завтра… Жажда взять все от настоящего мига. Безумное ликование души и тела, так упоительно сплетающееся с впечатлениями от сцены, с творчеством, с овациями…
Он провожает ее из Нижнего. Опять едут в двух экипажах: они вдвоем, Аннушка с вещами позади. В Самаре долгая остановка. Взяв провизию, они целые дни проводят на берегу Волги, пьют кумыс. Кругом пустыня. Начались волшебные лунные ночи. Они берут лодку и катаются в тени Жигулей. Грозной стеной стоит над ними лес. Соловьиные песни несутся к ним. Дыхание могучей реки веет им в лицо. Серебряный мост перекинулся от берега до берега. Они видят, как гаснут звезды в небе, как занимается заря. Вера смотрит вслед. Сколько поэзии кругом! Сколько волшебства в этой близости с глазу на глаз! Точно кто заколдованным кругом отделил их от мира.
Кто она?.. Куда едет?.. Когда вернется? Кто ждет ее там, далеко?.. И кто этот спутник, к плечу которого она прижалась с блаженной улыбкой?
Что знает она о нем?.. Он сказал, что женат. Не все ли равно, раз он здесь и всегда будет с нею, когда она позовет? Разве мог он не кинуться на ее призыв? Разве мог он забыть ее ласки?
«Это ты говоришь, или я это думаю?..» Ах, все равно!.. Все равно… Не может быть иначе… Они встретились случайно. Но теперь их пути скрестились. И кто знает, что такое «случайно»?.. Нет в эту минуту для нее никого ближе, никого дороже.
И он чувствует так же. Он почувствовал это, получив ее письмо. Дрогнули все нервы в ответ на ее «хочу!..». Она кинула ему приказ, как царица рабу… Разве может не повиноваться влюбленный раб?
«Ты забыл обо мне… Не писал…» Она сказала это или только подумала?.. Но он уже угадал ее мысли… О чем было писать?.. Он ждал. Ведь, она обещала позвать… Неужели обещала?.. Ха!.. ха!.. ха!.. А ведь она забыла об этом сама… Да… да… Когда уезжала из Казани и чуть не плакала, она обещала… Как быстро, однако, исчезло все из ее памяти!
И какой-то тайный голос шепчет ей, что опять она первая забудет и эту ночь, и эти глаза, и эти уста, и эту ласку.
«Ну что ж?.. Пусть так!.. Но этот час мой!»
Они приехали, наконец, в Саратов, где ее ждали.
Две недели с лишком они не разлучались.
Внезапно разомкнулось волшебное кольцо. И оба они почувствовали, что свободны.
— Мне надо ехать, — говорит он, пряча письмо от жены.
Лицо у него деловое и озабоченное. И она не спрашивает: зачем? Куда? Служба или семья? Не все ли равно? Она твердо знает, что на этот раз не будет ни страдать, ни плакать от разлуки. «Точно отрезало…» Был сон. Разбудили. А теперь надо жить. И сама она такая трезвая, деловитая и озабоченная. Она тоже вспомнила о Вере, об Опочинине. Почему от них до сих пор нет известий?
Расстаются они спокойно, скорее дружески, чем влюбленно, благодарные друг другу за счастье, но без обещаний, без договоров и клятв.
В этот вечер она играет с увлечением, а вернувшись, сладко засыпает, радуясь одиночеству, чувствуя облегчение.
На другой день в театре ей подают письмо из N***. Адрес безграмотно написан незнакомой рукой. Сердце ее сжимается.
Это пишет Поля. Она извещает барыню, что дома у них все благополучно и барышня здорова. А Опочинина разбил паралич.
«Было это вскорости по вашем отъезде, на другой же день. И вот я барышню две недели, почитай, молила: «Отпишите да отпишите мамашеньке об этом…» А они уперлись, и хоть бы что! Вы их характер знаете… Сейчас их превосходительству лучше, а сначала думали, что помрут. Все еще лежат в постели, и на головке у них лед, и никого к ним не допускают».
Надежда Васильевна садится в кресло и плачет.
«Это я убила его… Я…»
Выплакавшись, она крупными шагами ходит по номеру гостиницы, обдумывая положение.
Да, бесспорно, здесь есть ее вина. Он много работал за этот год, сильно уставал и сильно волновался. Вместо того, чтобы отдохнуть в ее обществе, он ревновал, ссорился, мучился.
Но могла ли она поступать иначе? Отдаваться ему без любви, из жалости, из каких-то налагаемых давностью прав?
Нет!
Должна ли она была подавить свое влечение к Бутурлину, убить в себе жажду счастья?
Нет!
В чем же ее вина?
Лишь в том, что за свободу своей души она боролась слишком страстно. Она была резка и беспощадна в последнем объяснении.
Она уезжала, а он уже заболевал. Если б он мог встать, быть может, он проводил ее, и они помирились бы… Слезы опять навертываются на ее глаза.
Десять лет любви. Десять лет жизни — душа в душу. Преданность, верность, нежность… Боже, да можно ли это забыть!
Вдруг мысли ее принимают другое направление.
Он мог умереть, пока она наслаждалась и ликовала. И она не знала бы ничего… Но почему она узнала так поздно?
