На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
— С нас и душа хватит, — усмехнулся Вадим.
Инна глянула на него и выронила полотенце. Мокрая рубашка обтянула широкую спину, обнажив страшный «рисунок». Ответив Валерию, Вадим стал поворачиваться к нему спиной, наклоняясь за пультом, что лежал на диване. Еще не до конца оценив ситуацию, еще не успев всё проанализировать и просчитать, Инна стремительно — едва ли не бегом — пересекла комнату и обняла его, прижавшись к спине. Вадима качнуло по инерции вперед, и он в ту же секунду замер. Даже скосил глаза. Инна прижималась к его плечу, и лица он рассмотреть не мог. Его пальцы легли поверх ее руки.
«А ведь крепко прижалась—мелькнуло в голове, —что это с ней?»
— Ты чего это? — шепнул он. Со стороны смотреться должно весьма интимно.
— Соскучилась, — проговорила она, не задумываясь ни на секунду.
— Вот что значит молодожены! — усмехнулся Валерий. — Все мысли только о сексе!
— Валер! — воскликнула Кристина возмущенно.
— А что такого-то? Это ж констатация факта! А, Вадим?
Тот в ответ лишь улыбнулся.
— Идем наверх? — спросил он у Инны.
Она кивнула и отпустила его, накрыв полотенцем. Муж сдернул его.
— Мокрое ведь, — возмутился он.
— Ну и что! В комнате снимешь.
Инна подошла к нему вновь почти вплотную и заботливо поправила полотенце на плечах.
— За пять минут с тобой ведь ничего не случится, — сказала она серьезно, и Романов подчинился.
Он смотрел ей в спину, поднимаясь следом по лестнице. Она лишь раз оглянулась через плечо, словно хотела убедиться, не снял ли Вадим полотенчико с плеч.
— Да иду, иду, — пробормотал он и тут же споткнулся, полотенце свалилось с плеч. Вадим подобрал его. Почесывая ушибленные пальцы одной рукой, а второй держась за перила, он вдруг увидел свое отражение в висевшем между этажами зеркале. Глянув раз на собственную перекошенную от боли физиономию, он даже улыбнулся и тут… Холод хлестнул его от макушки до пяток. Он замерз мгновенно, словно вся кровь от конечностей хлынула к голове и застряла где-то посреди горла. Ему даже, как когда-то, почудился ее металлически-солоноватый вкус во рту.
— Так вот значит как, — только и смог сказать он.
Стилист выпрямился, напрочь забыв про ушибленные пальцы, про мокрую одежду, про полотенце. Руки–ноги, как всегда в подобных ситуациях, одеревенели. Вадим кое-как доковылял до комнаты и распахнул дверь.
Инна сидела на кровати, так и не включив свет. Ее силуэт угадывался на темном фоне окна, и на мужа она не смотрела. Даже головы не повернула. Вадим с досады скрипнул зубами. Бросил полотенце на кресло и стащил мокрую рубашку через голову — Инна даже не шелохнулась. И он, сам не зная почему, разозлился.
— Видала красоту мою? — усмехнулся он, роясь в шифоньере.
Молчание…
— Хоть на выставку оформляй! — с досадой воскликнул Романов.
Но и это девушка оставила без внимания. Сидела словно неживая. Даже не оглянулась.
— Ну, ясно, — вдруг устало проговорил Вадим. — Уродство... Мне самому-то противно, что уж говорить о те…
Но договорить он не успел. Она вдруг оглянулась на него. Молния разорвала пополам ночное небо, и муж увидел лицо жены. Нет, она не плакала. Она сдерживалась из последних сил. Даже дышала через раз, чтоб не разреветься.
— Это… страшно, — кое-как разлепив губы, проговорила Инна. — Мне… Как? За что? Картина, говоришь… Красота? Это же… Это же… Это ведь почти двенадцать лет назад произошло, тебе двадцать было? Меньше, чем мне сейчас. Тот человек… Нет, тот, кто сделал это, он ведь ненавидел тебя! За что? За что можно ненавидеть человека в двадцать лет, чтоб желать ему смерти? Какая страшная, чудовищная ненависть!
Вадим стоял с майкой в руках, смотрел на жену и понимал, что та видела его «красоту» раньше. До этого дождика. И в тот, первый раз, у нее была похожая реакция. Точно! Когда закрывали окно на балконе и вымокли оба, тогда она и увидела это впервые. Вот почему обняла! Ей просто жаль Вадима.
На жалость он реагировать так и не научился…
— У него была причина, — сказал равнодушно Романов и натянул майку.
— Чтобы … убить? — прошептала Инна с ужасом.
— Инн, я не стану рассказывать и вновь ворошить… прошлое, — у мужа было другое слово на языке, но он в последний момент заменил его более нейтральным, видя, как сильно переживает жена. А она действительно переживала. Он понимал, что всё то, что случилось с ним, не укладывается в нормальные рамки. В рамки обычной нормальной жизни. Да, где-то там есть какие-то маргиналы, издевающиеся над детьми, но это в другом мире. Не здесь.
— Я и не прошу… Мне просто страшно. Неужели, в нашем мире есть такая ненависть, чтоб вот так… кромсать другого человека…
И тут она покачнулась. Он шагнул к ней и обнял, опустившись рядом. Она часто дышала, держась за горло, будто ей не хватало воздуха. Вадим шарил глазами по комнате, утопающей в полумраке, и силился вспомнить, есть ли здесь вода. Как на грех стакан на прикроватной тумбочке был пуст.
— Не думай об этом, слышишь? — только и смог он произнести.
Она кивнула, а по щекам скользнули слезы.
— Сколько раз нужно ударить, чтоб утолить собственную ненависть? — прошептала она одними губами.
— Четырнадцать, — так же тихо ответил муж.
Она отстранилась от него и заглянула в глаза, не дыша.
— А сколько раз нужно умереть, чтоб потом вот так говорить об этом?
— Два, — прозвучало в ответ…
Вадим давно понял: можно сколько угодно раз прокручивать в голове события давно минувших дней — ни радости, ни успокоения, ни тем паче ответов на все вопросы они не принесут. Будет только горько. А еще больно. Очень больно. Как будто и не минуло столько лет с тех самых пор.
Ему иной раз снятся кошмары. Только они кажутся ему страшней действительности. Нет, он не умирает от полученных ран. Его даже не ранят. Он просто-напросто опаздывает. И всё.
Вот только в его конкретном случае это — хуже смерти. Во сто крат! Потому что он уже ничего не в силах изменить. Не в силах помочь, спасти. Если так, то уж лучше бы он умер там
