Михаил Шолохов - Судьба человека. Поднятая целина (сборник)
– Ну, ты без шуточек! Шутить я и сам умею, когда надо…
– А чем он помешал тебе, мой петух? – уже нетерпеливее спросил Менок. – Дорогу тебе перешел или что?
– Дура он у тебя, никакого порядку не знает.
– Какого же это порядку? На огород к твоей хозяйке летает или что?
– На огород он не летает, а так, вообще…
Макару было неудобно объяснить, о каком порядке он ведет речь. С минуту он стоял молча, широко расставив ноги, бросая на петуха уничтожающие взгляды, а потом его осенило.
– Знаешь что, сосед, – оживившись, сказал он Аркашке, – давай меняться петухами?
– А откуда в твоем безлошадном хозяйстве может оказаться петух? – спросил заинтересованный Менок.
– Найдется, и не такой защипанец, как этот!
– Что ж, неси, сменяемся, ежели петушок будет подходящий. Я за своего не стою.
Через полчаса, как бы мимоходом, Макар заглянул во двор Акима Бесхлебнова, у которого в хозяйстве было изрядное число кур. Разговаривая о том и о сем, Макар пытливо присматривался к бродившим по двору курам, вслушивался в петушиные голоса. Все пять бесхлебновских петухов были как на подбор рослые и внушительной расцветки, а главное, все они были в меру горласты и по виду очень степенны. Перед тем как распрощаться, Макар предложил:
– Вот что, хозяин, продай-ка мне одного петушка, а?
– Изволь, товарищ Нагульнов, но ведь курица во щах слаже, выбирай любую, у бабы их до черта!
– Нет, мне только петуха надо. Дай мне на время мешок, чтобы упрятать его.
Спустя немного Макар уже стоял во дворе Аркашки Менка, развязывая мешок. Аркашка, страстью которого, как известно, была любая мена, в предвкушении предстоящего обмена довольно потирая руки, приговаривал:
– Поглядим, что у тебя за козырь, а то, может, ишо и додачи попросим. Развязывай скорее, чего ты возишься! Сию минуту я поймаю своего кочета, и мы их стравим на драку, чей кочет побьет, тому и магарыч требовать. Ейбогу, так, иначе я и меняться не буду! Твой, каков он из себя с виду? Ядреный ростом?
– Гвардеец! – коротко буркнул Макар, развязывая зубами затянувшийся на мешке узел.
Аркашка, на бегу поддерживая сползающие штаны, рысью бросился к курятнику. Через минуту оттуда уже неслись дикие петушиные вопли. Но когда он вернулся, прижимая к груди перепуганного до смерти, часто дышавшего петушка, Макар стоял, склонившись над развязанным мешком, и озадаченно почесывал затылок: «гвардеец» лежал в мешке, тяжело распластав крылья, и в предсмертном томлении закатывал круглые оранжевые глаза.
– Это что же с ним такое? – спросил изумленный Аркашка.
– Осечка!
– Хворый оказался?
– Говорю тебе, что осечка с ним получилась.
– Какая же у петуха может быть осечка? Чудно ты говоришь!
– Да не у петуха, глупый ты человек, а у меня осечка вышла. Нес его, а он вздумал в мешке кукарекать, срамить меня при народе – дело было возле правления, – ну, я самую малость ему голову на сторону повернул… Понимаешь, самую малость, а видишь, что оно получилось. Неси живей топор, а то издохнет без всякого толку.
Обезглавленного петуха Макар перебросил через плетень, крикнул возившейся возле крыльца хозяйке:
– Эй, мамаша! Щипи его, пока он тепленький, завтра лапши сваришь!
Ни слова не говоря Аркашке, он снова направился к Бесхлебнову. Тот вначале заупрямился, говоря: «Этак ты у меня всех курочек повдовишь!» – но потом все же продал второго петуха. Обмен с Аркашкой состоялся, а через несколько минут Аркашкин петух без головы уже летел через плетень и вслед ему донельзя довольный Макар кричал хозяйке:
– Бери эту заразу, мамаша! Щипи его, недисциплинированного черта, и – в котел!
Он вышел на улицу с видом человека, сделавшего большое и нужное дело. С горестным сожалением, покачивая головой, провожала его глазами Аркашкина жена, без меры удивленная кровопролитной расправой над петухами, которую учинил на их дворе Макар. На ее молчаливый вопрос Аркашка приложил указательный палец ко лбу, повертел им из стороны в сторону, сказал шепотом:
– Тронулся! Хороший человек, а тронулся. Бесповоротно сошел с ума, не иначе. Сколько ему, бедняге, ни сидеть по ночам! Доконали его английские языки, будь они трижды прокляты!
С той поры мужественно переносивший одиночество Макар стал беспрепятственно слушать по ночам петушиное пение. Целыми днями он работал в поле на прополке хлебов наряду с женщинами и ребятишками, а вечером, поужинав пустыми щами и молоком, садился за самоучитель английского языка и терпеливо дожидался полуночи.
Вскоре к нему присоединился и дед Щукарь. Как-то вечером он тихо постучал в дверь, спросил:
– Разрешите взойтить?
– Входи. Ты что явился? – встретил его Макар не очень-то ласковым вопросом.
– Да ить как сказать… – замялся дед Щукарь. – Может, я дюже соскучился по тебе, Макарушка. Дай, думаю, зайду на огонек, проведаю его.
– Да ты что, баба, что ли, чтобы обо мне скучать?
– Старый человек иной раз скучливей бабы становится. А мое дело вовсе сухое: все при жеребцах да при жеребцах. Осточертела мне эта бессловесная тварь! Ты к нему, допустим, с добрым словом, а он молчком овес жрет и хвостом махает. А что мне от этого толку? А тут ишо этот козел, будь он трижды анафема! И когда эта насекомая спит, Макарушка? Ночью только глаза закроешь – и он, чертяка, тут как тут. До скольких разов на меня, на сонного, наступал своей копытой! Выпужает до смерти, а тогда хучь в глаза коли, все равно не усну, да и шабаш! Такая проклятая, вредная насекомая, что никакого житья от него нету! Всею ночь напролет по конюшне да по сеновалу таскается. Давай его зарежем, Макарушка?
– Ну, ты убирайся с этими разговорами! Я правленческими козлами не распоряжаюсь, над ними Давыдов командир, к нему и иди.
– Боже упаси, я не насчет козла пришел, а просто проведать тебя. Дай мне какую-нибудь завлекательную книжечку, и я буду возле тебя смирно сидеть, как мышь в норе. И тебе будет веселее, и мне. Мешать я тебе и на порошинку не буду!
Макар подумал и согласился. Вручая Щукарю толковый словарь русского языка, сказал:
– Ладно, сиди со мной, читай, только про себя, и губами не шлепай, не кашляй, не чихай – словом, не звучи никак! Курить будем по моей команде. Ясная задача?
– На все я согласен, а вот как же насчет чиха? А вдруг, нелегкая его возьмет, приспичит чихнуть, тогда как? При моей должности у меня в ноздрях всегда полно сенной трухи. Иной раз я и во сне чихаю. Тогда как нам быть?
– Лети пулей в сенцы!
– Эх, Макарушка, пуля-то из меня хреновая, заржавленная! Я пока до сенцев добегу, так десять раз чихнуть успею и пять раз высморкаться.
– А ты поторапливайся, старик!
– Торопилась девка замуж выйти, а жениха не оказалось. Нашелся какой-то добрый человек, помог ей в беде. Знаешь, что из девки и без венца вышло? Хо-орошая баба! Вот так и со мной может получиться: потороплюсь, да как бы на бегу греха не нажить, тогда ты сразу меня отсюдова выставишь, уж это я как в воду гляжу!
Макар рассмеялся, сказал:
– Ты аккуратнее поспешай, рисковать своим авторитетом нельзя. Словом, так: умолкни и не отбивай меня от дела, читай и становись культурным стариком.
– Ишо один вопросик можно? Да ты не хмурься, Макарушка, он у меня последний.
– Ну? Живее!
Дед Щукарь смущенно заерзал на лавке, промямлил:
– Видишь, оно какое дело… Оно не очень, чтобы того, но, однако, старуха моя за это дело на меня шибко обижается, говорит: «Спать не даешь!» А при чем тут я, спрашивается?
– Ты ближе к делу!
– Про это самое дело я и говорю. У меня от грыжи, а может, от какой другой болезни, ужасный гром в животе бывает, гремит, прямо как из грозовой тучи! Тогда как нам с тобой быть? Это ить тоже отвлечение от занятиев?
– В сенцы, и чтобы никаких ни громов, ни молний! Задача ясна?
Щукарь молча кивнул головой, тяжело вздохнул и раскрыл словарь. В полночь он, под руководством Макара и пользуясь его разъяснениями, впервые как следует прослушал петухов, а через три дня они уже вместе, плечом к плечу, лежали, свесившись через подоконник, и дед Щукарь восторженно шептал:
– Боже мой, боже мой! Всею жизню этим петухам на хвосты наступал, возле курей возрастал с малых лет и не мог уразуметь такой красоты в ихнем распевании. Ну, теперь уж я уподобился! Макарушка, а этот майданниковский бес как выводит, а? Чисто генерал Брусилов, да и только!
Макар хмурился, но отвечал сдержанным шепотом:
– Подумаешь! Ты бы послушал, дед, наших генералов – вот это наши, настоящие голоса! А что твой Брусилов? Во-первых, бывший царский генерал – стало быть, подозрительная личность для меня, а во-вторых, интеллигент в очках. У него и голос-то небось был как у покойного Аркашкиного петуха, какого мы съели. В голосах тоже надо разбираться с политической точки зрения. Вот был, к примеру сказать, у нас в дивизии бас – на всю армию бас! Оказался стервой: переметнулся к врагам. Что же ты думаешь, он и теперь для меня бас? Черта лысого! Теперь он для меня фистуля продажная, а не бас!
