Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
– Понимаешь, какая карта тебе выпала? Ты похож на генералиссимуса! Это заметил Президент! Срочно отпускай усы! Теперь это твой брэнд!
Сергей проснулся с усами генералиссимуса. Теперь уже все заметили его государственную осанку, медленный поворот головы, характерную ухмылку в усах.
– Боже, как он похож!
И пошло. Где бы ни был молодой бизнесмен, люди одинаково удивлялись:
– Как похож!
Сходство с историческим персонажем со временем стало приносить определенные дивиденды. Простые обыватели и государственные люди старались обменяться с ним незначащими фразами, сфотографироваться, просто постоять рядом. А высокому начальнику, в сопровождении которого был бизнесмен, говорили как о личной заслуге:
– Где вы его нашли? Вылитый!
Начальству было приятно, и Сергея охотно брали в самые ответственные поездки. Человек, похожий на генералиссимуса, стал вхож в любой кабинет, легко решал личные и корпоративные проблемы, помогал другим. Усы совершали чудеса.
Сергей Иванович давно хотел открыть какое-нибудь дело на родине, в хуторе Гривенном. Посоветовался кое с кем. Ему предложили несколько современных проектов. Бизнесмен снабдил особыми полномочиями и отправил на родину бывшего попа Дмитрия Редкозубова, своего специального представителя.
14
Бригадира хватил удар, потянуло левую сторону тела, отнялась речь. Прямо на ферме, на виду у рабочих. Пока ждали «скорую» из Загряжска, Иван Максимович неподвижно лежал на соломе, тяжело дышал, из открытых глаз скатывались слезы. Бабы плакали и говорили шепотом.
Из больницы парализованного бригадира выписали через неделю, снабдив рецептами и рекомендациями дальнейшего лечения на дому. Больному советовали, например, делать трехразовый ежедневный массаж и длительный моцион на свежем воздухе. Нина Кузьминична схватилась за голову и заплакала, услышав расценки услуг массажиста.
– Господи, что мне делать? Сама еле двигаюсь. Как мне его переворачивать, обмывать, переодевать?
На руках у Нины Кузьминичны был трехлетний внук, сын Анки. Дочь была далеко и сама нуждалась в помощи. Недавно опять вышла замуж и родила девочку…
Помощь пришла с неожиданной стороны. К Нине Кузьминичне пришла Настя и попросила отдать ей Ивана Максимовича.
– Я буду ухаживать за ним.
Настя говорила с простотой и твердостью, как о деле давно обдуманном.
– Я поставлю его на ноги.
Нина Кузьминична не ощутила обиды и ревности к сопернице, она как-то по-старушечьи сморщилась, плечи затряслись.
– Куда тебе, пигалице? Он тяжелый, неподъемный.
– Знаю. Справлюсь.
Настя перевезла больного в новый дом, коттедж, построенный сыном Сергеем рядом с турлучной хатенкой матери. Небольшой домик был игрушечно хорош. В просторном дворе под навесом стояла японская малолитражка, подарок сына. Машину Настя освоила довольно легко, сдала экзамены и получила удостоверение. Возила Ивана Максимовича в Загряжск на массаж и водные процедуры в Егорьевом Ключе. Каждый день они вдвоем совершали долгие экскурсии по степным дорогам. По окрестностям хутора Гривенного, вдоль речки Серебрянки, по лысым буграм с каменными идолами, вокруг леса. Настя говорила без умолку.
– Помнишь? – спрашивала она Ивана Максимовича. – На Троицу весь хутор в лес выходил? Как хорошо было! Песни пели, хороводы водили. Девчата в венках с цветами, ребята в белых рубашках. Дети землянику рвут, визжат, смеются…
Иван Максимович смотрел в открытое окно, шевелил губами, кивал головой, силился что-то сказать.
– Да, да-а…
Слезы катились по щекам.
Настя гладила его руку, шептала:
– Мы будем говорить, будем ходить, радоваться. Сыночка нашего ждать из Москвы…
– Да, да-а…
Дома Настя пересаживала Ивана Максимовича в коляску, и он сам, с помощью одной здоровой руки, катался по двору и вокруг дома, выезжал поглазеть на улицу. Соседи здоровались, улыбались:
– Хватит отсиживаться, Максимыч, бригада ждет!
– Да-а!..
Бригадир крутил колесо, радостно мотал головой. Слез не было, в глазах светились упрямство, нетерпение, злость.
Через полгода Настя вывела бригадира под руку во двор, перекрестилась и громко произнесла:
– Ты вернул его мне, ты любишь меня. Вижу твою силу, твою правду, твой свет. Теперь они во мне.
Пришла Нина Кузьминична. Муж и жена сдержанно поздоровались, долго сидели молча за широким столом во дворе. Настя наблюдала сцену из дома, отодвинув штору в открытом окне.
– Выходила тебя девка… Совсем был колода неподъемная. Я бы не осилила. Видно, любит… Что ж, живи, Ваня, это судьба. О Насте плохого слова не скажу. Но чужие вы. Уж тебя-то я знаю, норов от бабки Оксаны. Наплачется девка. Ну, прощай, мне пора.
Нина Кузьминична, держась обеими руками за стол, медленно поднялась, твердо ступая, дошла до калитки, оглянулась напоследок:
– Лучше б ты умер, сокол, сразу тогда…
Бригадир возвратился в свою бригаду.
Молодые бабы обращались с ним, как и прежде, запросто и по-свойски. В обед ставили на стол бутылку, предлагали «дерябнуть» за здравие.
– Будь, Максимыч!
– Не кашляй!
– Что б как раньше…
Бригадир улыбался, почесывал затылок, оправдывался:
– Я теперь, девчата, на сохранении.
Бабы озоровали, пошучивали. С крепким словцом, с перцем. Жалели, вздыхая:
– Нам тебя на всех хватало. А вот молодые морды воротят. Зоотехник из Загряжска на третий день сбёг, когда девки его в сенник заманили…
Бабы постарше одергивали:
– Будет вам, кобылы бессовестные! У Ивана Максимыча Настя с машиной и сынок богатый в Москве. Ему на ваш самогон плюнуть и растереть! И на вас, матерщинниц!
Молодые лениво огрызались:
– Вот вы и заездили сивку, жалостливые да сердобольные!
Бригадир сидел в углу и безучастно слушал беззлобную перебранку.
Что-то выпало, сломалось в механизме общения. Сквознячок отчуждения постепенно выветрил из коллектива веселость и грубоватые шутки, праздничные посиделки с водкой и песнями, с бесстыдными любовными историями.
– Это Настя виновата!
– Из орла ворону ощипанную сделала!
Большегрудая белотелая Верка, любимица бригадира, решительно объявила:
– Кончилась бригада! Я ухожу на стройку в Загряжск.
Бывшие товарки по ферме отвернулись от Насти, перестали здороваться. Завидовали, осуждали.
– Разбогатела, из землянки в хоромы переехала!
– Сынок в Москве деньги лопатой гребет и матери тысячами шлет.
– Дай бог каждой такого сына.
– А Максимычу до лампочки теперь все богачества!
– Ни выпить, ни закусить как следует. Разве ж это жизнь?
– Я б на его месте каждый день чешское пиво пила. Люблю чешское пиво!
Недолго поработал бригадир. Уставать стал. Присядет в холодке и заснет, зайдет в сторожку – и на топчан, минуты не пройдет – храпит. Прикажет что-нибудь, и тут же забудет. Председатель Кайло позвал его в контору, в кабинет и сказал:
– Пора, Иван Максимович, отдохнуть. Ты теперь, как выражаются в нашем правительстве, в периоде дожития. Копти небо на всю катушку!
В периоде дожития у Ивана Максимовича возникла проблема, куда себя деть. Все крючки, шпингалеты, защелки, зажимы в новеньком доме были на месте, двор под навесом уложен плиткой. Два унитаза на этажах. Везде кресла,
