Посох вечного странника - Михаил Константинович Попов
Тут изгой умолк.
– Что говорят? – потянулся к нему Кай. – Что?
Тот поднял голову. В уголках глаз силилась и не могла вскипеть слеза, настолько там всё высохло. Но лицо! Только что оно было наполнено торжественной важностью. Так, наверно, может быть исполнено торжества лицо королевского глашатая. И вдруг оно разом померкло. Это было не лицо. Это была сморщенная мордашка обиженного ребёнка, у которого отняли зеркальце. Вот только что он любовался им, гляделся в него. Но тут явилась сердитая фея, коснулась зеркальца палочкой, и оно превратилось в осколок бутылочного стекла. И личико исчезло. В один миг оно скукожилось, стало жалким, одряхлевшим, словно на глазах у Кая этот несчастный изжил всю свою человеческую жизнь.
3
Откинувшись в кресле, Мария плавно скользила по кругу. Это напоминало карусель. Она так любила в детстве кататься на карусельке. Синее небо, кусты чайной розы, побеги бамбука и дорогие сердцу лица – мама, папа и бабушка. Они ласково улыбаются, машут ей рукой, кивают, а её уносит вдаль – в тень, под кипарисовик, где немного страшно. Но вот проходит миг – и всё возвращается – и солнце, и розы, и родные глаза…
Где сейчас всё это? Куда исчезло и почему? Кто посмел лишить её этого – неба, земли и близких? И почему этого не видел и никогда уже не увидит её бедный сын?
Когда-то, сразу после катастрофы, Мария часами напролёт сидела на пульте и вслушивалась в эфир. Ей было одиноко на этой Уральской базе. Каю – год, он совсем ещё несмышлёныш. Перекинуться словом не с кем. С Бальтасаром, с его Альпийским центром контакт по графику. И наплакавшись в одиночестве, она и пускалась по радиоволнам. Увы! Эфир безмолвствовал. Не доносилось ни одного человеческого голоса. Только, как дятлы, долбили погодные передатчики да откуда-то с Ледовитого океана доносился зуммер радиомаяка.
Уже не чая кого-либо услышать, Мария безотчётно касалась ручки настройки. И вдруг однажды в её темницу ворвался живой человеческий голос. От неожиданности она оторопела. Что это? Может, померещилось? Может, слуховые галлюцинации? Ущипнула себя за руку. Может, хуже того – зов потустороннего мира? От страха она потеряла волну. Некоторое время приходила в себя. В конце концов заключила, что это ни то, ни другое. Просто это голос сумасшедшего из блуждающей в эфире старой радиопьесы… Найти волну не составило труда. Голос вновь проник в подземелье. Мария оцепенела. Возможно, он и впрямь принадлежал сумасшедшему или человеку, который теряет рассудок. Но только это была не радиопьеса. Потому что другие голоса не звучали. А монолог человека прерывался долгими, неестественными даже для театра паузами.
Говорил он по-английски. Однако смысл Мария разобрала не сразу. Она так скучала по человеческой речи, порой не в силах дождаться очередного сеанса с центром, что сейчас, одолев первый испуг, просто купалась в ней. Смысл стал доходить тогда, когда голос принялся расхваливать чудеса научной мысли и до небес превозносить яйцеголовых, как издавна окрестили учёных. Мария ничего не имела против – она и сама в своё время пропагандировала научный прогресс и, в частности, разработки Бальтасара. Но сейчас, после катастрофы, это казалось по меньшей мере неуместным. А голос не умолкал. У его обладателя, похоже, не было никаких сомнений. Или он и впрямь был без руля и без ветрил.
– Кто всегда давал миру компетентные заключения и развернутые прогнозы? Да уж не те с плакатами «Гринпис», у которых одни сплошные эмоции. То «китайский синдром» выдумают – мол, опара из ядерного котла прожжёт Землю насквозь. То напророчат ядерную зиму, от которой земля превратится в сплошной полюс холода… Это всё несерьёзно. В основе подлинной научной мысли лежит аналитический расчёт, многочисленные модели и варианты. И только такая мысль способна дать ответ на каждый вопрос. Вас интересует, что будет в эпицентре после взрыва водородной бомбы? Извольте. Десять в седьмой степени кюри. Это через год. Новый потоп? Глобальная засуха? Это выдумки дилетантов…
Марии показалось, что заплакал Кай. Она пошла проведать его. А когда вернулась, радиоголос не узнала. Куда исчез тот бравурно-победительный тон, который ещё несколько минут назад она слышала. Голос стал глуше и напряжённее.
– Вы всё просчитали, всё смоделировали. Все катаклизмы, все глобальные перетряски, все тектонические сдвиги… Вы уже вовсю копались в брюхе Вселенной… Давали прогнозы, сеяли пророчества… Одного вы не учли, – голос понизился до шёпота, – Бога!
После этого наступила пауза. Она длилась долго. Мария уже не чаяла что-либо услышать ещё. Но голос всё же вернулся.
– Ну что! – из эфира донёсся клёкот – смех или слёзы, Мария не поняла. – Вы, просвещённые недоумки, и вы, тупорылые генштабисты! Вы-то, конечно, уцелели… Сидите сейчас по вашим бронированным склепам, как упыри. Выгляньте с вашего того света на этот… На этот, который по вашей милости превратился в тот… Убедились? Чего стоят все ваши модели, оценки, прогнозы – весь ваш мыслительный понос по сравнению?.. – голос упал до свистящего шёпота. – Это не прогноз! Это гнев Божий! Таков вот он, гнев Господень!
Кто он был, этот рыдающий и одновременно хохочущий в эфир незнакомец – журналист, пастор, актёр, дипломат, – Мария так и не узнала. Она знала главное. Это был один из немногих уцелевших людей, которым посчастливилось пережить катастрофу. Но что ему было до этого счастья!
– Кэти! – шептал он, глотая слёзы. – Кэти! – неслось над опустевшей Землёй. – Кэти! – падало в преисподнюю космоса.
Из оцепенения Марию вывели сигналы. Это включилась метеоавтоматика. Мария бросила на панель скептический взгляд. Что проку в этих замерах, когда она и так знает всё наперёд: видимость на нуле, сила ветра пять-шесть баллов.
Ветер годами гудел над планетой, разнося из конца в конец Земли тучи дыма и пепла. Казалось бы, пора этому пеплу потонуть, раствориться в морях и океанах, уйти в почву. Ан нет. Его никак не убывало. Словно какая-то подземная топка всё пылала и пылала, выбрасывая наружу аспидно-чёрные тучи. Прав был тот неизвестный, что ворвался в эфир пятнадцать лет назад, – гнев Господень не вмещается в научные параметры.
Мария остановила турель и поднялась с кресла. Праздное круговращение не могло продолжаться бесконечно – пора было приступать к буднему кругу. Но прежде чем покинуть капсулу, она ещё один
