Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев
Что-то смутно знакомое было в его нелепой фигуре, но как Андрей Т. ни силился, память отвечала молчанием.
Человек потянул носом воздух над плечом насупленного Андрея Т. и неуверенно облизнулся.
«Пельмени, – вспомнил хозяин квартиры, и настроение его резко упало. – Так я и знал – слиплись и разварились…»
Тут из кухни вдогон всем бедам ударил кошачий крик. «Ну, Мурзила, ну, отщепенец, ну я тебе устрою кошачье счастье…»
– Здравствуйте, – сказал незнакомец, – Андрей Т. – это вы будете?
– Я, – без споров согласился хозяин, чуть помялся и кивнул в глубину квартиры. – Проходите, у меня там…
– Понимаю. Я, наверно, не вовремя, но дело моё не терпит отлагательств. Геннадий М. – вам этот человек знаком? Собственно, это дело его касается, ну и вас, если вы, конечно, примете положительное решение…
– Генка? Так вы от Генки? Что же вы мне сразу-то не сказали! Я ж его сто лет не видал. Как разъехались по разным районам, так и не виделись, только созванивались раз в пятилетку. Как он? Что с ним? Где он? Да вы раздевайтесь, проходите на кухню, у меня там пельмени варятся.
– Пельмени, – сладким голосом повторил гость. – Чувствую холостяцкий быт.
Не раздеваясь и не снимая шляпы, незнакомец прошёл на кухню.
– От пельменей грешно отказываться. У вас с чем? С уксусом? Со сметаной? – Борода его совершила непонятный кульбит – правая, вздыбленная её половина сгладилась, левая отскочила вбок, нацелившись на кастрюльку с пельменями.
– Я, вообще-то, их люблю в чистом виде. – Хозяину стыдно было признаться, что сметану, целую банку, ещё утром умял негодяй Мурзила, масло кончилось, а уксуса в доме отродясь не водилось. – В собственном соку, так сказать. Впрочем, где-то был майонез, хотите?
– А ещё хорошо их с пивом. Знаете? Поливаешь пельмени пивом, только обязательно светлым, светлое – оно не горчит, добавляешь немного перчика и лучку, ну это по вкусу, а сверху той же сметаны.
Андрей Т. вывалил пельмени в дуршлаг – начинка получилась отдельно, тесто, соответственно, тоже, – и поставил на стол тарелки. Мурзила-IV-а горько плакал на подоконнике, не забывая при этом принюхиваться к сладким запахам кухни. Хозяин подошёл к усатому зверю и щёлкнул его по уху. Кот мотнул перед хозяином мордой и притворился обиженным.
– Кис-кис, – сказал незнакомый гость.
Кот мгновенно перестал притворяться и подозрительно уставился на него.
– Я знал одного кота, – продолжал тем временем незнакомец, – который, когда был выпивши, начисто выпадал из жизни. Делай тогда с ним что захочешь – хоть хвост узелком завязывай, хоть шерсть наголо состригай. Мы его обычно к люстре подвешивали, для смеху. Так вот, когда он опоминался…
Договаривать гость не стал.
Мурзила-IV-а заскрёб когтями по подоконнику, в глазах его шевелилась ярость: ещё слово про издевательство над котами – и в комнате рядом с двумя живыми появится одно мёртвое тело.
Андрей Т. погладил кота по шерсти – успокоил – и улыбнулся гостю. Некоторое время гость и хозяин ели пельмени молча, важно почавкивая и причмокивая каждый на свой особенный лад. Гость так и не раздевался – сидел в своём кургузом плащишке и то и дело поправлял шляпу, норовившую угодить в тарелку. Когда хозяин предложил чаю, он скрипуче почесал в бороде и вежливо отказался:
– Воду не употребляем. Пустой продукт – никаких калорий, только тяжесть в желудке.
Андрей Т. кивнул довольно рассеянно, поймал убежавшую было в сторону мысль – естественно, мысль эта была о пропащем Генке по прозвищу Абрикос, или Геннадии М., как его назвал человек без шнурков и в шляпе. И спросил гостя:
– Вы сказали, что здесь по делу и что дело это связано с…
– Делу? – Человек встрепенулся. – По какому такому делу? Ни по какому я делу не проходил, не надо на меня чужих собак вешать. Моя хата с краю, ничего не знаю. Бережёного бог бережёт, а кривой-то дорожкой ближе напрямик, вот-с.
– Я про Гену, приятеля моего, вы же сами, когда вошли, про него говорить начали… – Что-то, пока гость говорил, напомнило Андрею Т. одно давнее-давнее приключение, и эти вот пословицы-отговорки, и тон, и хрипотца в голосе… Очень, очень даже похоже, только вот неувязка в возрасте. Коню Кобылычу, если это переодетый он, сейчас должно быть уже далеко за восемьдесят, а этот, в очках и шляпе, выглядит, пусть даже со скидкой на маскировку, самое большее лет на сорок – на пятьдесят. Да и ростом этот вроде повыше. – И про какое-то положительное решение…
– Ах да, ну да, ну естественно – да. Разумеется, я пришёл к вам не на пельмени. Геннадий М., ваш товарищ, пребывает в данный момент в положении несколько… щекотливом, что ли. Ничего опасного, не волнуйтесь, просто ситуация такова, что вы, как его лучший когда-то, при некоторых сомнительных обстоятельствах, друг, – единственный, кто может ему быть полезным.
Андрей Т., по правде, мало что уловил в этой словесной неразберихе, единственное, что до него дошло, – Генка М., Абрикос, в беде. И не важно, что сигнал бедствия передаётся через испорченный передатчик: другу надо прийти на помощь, это он уловил чётко.
– Он болен?
– Что вы, чувствует себя ваш друг превосходно. А вот непосредственное его окружение… Там действительно положение кризисное.
– Мила? Вы про его семью? Послушайте, говорите прямо. Где Генка? Что с ним случилось?
– На работе, где ему ещё быть. – Гость вытащил из-за пазухи старинный хронометр-луковицу, отщёлкнул двойную крышку, и в комнате заиграла музыка. – Вы ещё успеете, если отправитесь прямо сейчас. – Крышечка на часах захлопнулась, музыка осталась внутри, часы спрятались восвояси.
– Это далеко? С собой мне что-нибудь брать?
– Не надо, всё необходимое там имеется. – При этих словах гость почему-то хихикнул и выдернул из бороды волосок. – Костыльковское кладбище по Киевскому шоссе знаете? Нет? Значит, ещё узнаете. Так вот, от кладбища по
