Песнь дружбы - Бернгард Келлерман
На крыльце раздались тяжелые шаги Антона. Альвина начала хлопотать у плиты. О, она должна посмотреть, как будет вести себя этот лицемер, этот врун, всегда так высокомерно осуждающий других!
Антон, как обычно, распахнул дверь, откашлялся и крикнул:
— Добрый вечер!
Тут он заметил, что в кухне сидят гости. Он скинул с плеч рюкзак и повернулся в сторону молодой женщины. Он неподвижно уставился на нее, вытянулся еще больше, побледнел, и ноздри у него раздулись.
— Ты здесь, Мария? — спросил он, прижимая подбородок к груди. — Кто тебя просил являться сюда?
— Да, я здесь, Антон! — ответила молодая женщина беззвучным голосом. Она побледнела как полотно, ее трясло. Потом сдернула свою лису и воздела руки к небу.
— Антон, Антон! — закричала она.
Ее крик пронзил Альвину, словно нож. Антон отступил на шаг и угрожающе поднял свою огромную ручищу. Женщина тотчас же послушно остановилась, тихо всхлипывая. Мальчик испуганно захныкал.
— Ведь это твой сын, твой сын! — всхлипывала молодая женщина.
— Да, мой сын! Я и плачу за это. Разве нет? — Антон презрительно засмеялся. — Зачем ты пришла, Мария? — сердито спросил он. В его голосе звучала угроза.
Тут что-то было не так! Бабетта тотчас же почуяла неладное и вмешалась. Ребенок должен уйти, ребенку незачем слушать, как родители ссорятся. Сейчас он еще мал, но через десять лет все злые слова всплывут в его памяти, — она это знает. Альвина должна увести ребенка в свою каморку, да и ей, Бабетте, лучше уйти. Но Антон попросил ее остаться. Ну что ж, Бабетта осталась охотно: она изнывала от любопытства.
Альвина увела разревевшегося мальчишку в свою каморку и уложила на кровать. Она и сама была страшно взволнована, колени у нее дрожали. Боже мой, какие взгляды он бросал на эту бедную женщину: у него были не глаза, а настоящие кинжалы. Она испугалась его, право. Если его разозлить, он, пожалуй, и убить может! Они продолжали ссориться там, на кухне, она не все разбирала, но когда они начинали говорить громче, слышно было каждое слово.
Молодая женщина говорила, что в дальнейшем Антону не придется платить за мальчика. Это больше не нужно. Ее мать умерла и оставила ей двенадцать тысяч марок, поэтому-то она и приехала сюда. Ему незачем больше надрываться, работая по найму, — он может открыть плотничью мастерскую, у нее есть и дом, а все, что принадлежит ей, принадлежит, разумеется, и ему. Вот она и подумала, что он может немного облегчить свою жизнь.
Антон перебил ее.
— Меня не купишь! — громко закричал он. — Антона Хохштеттера нельзя купить за все сокровища мира, тебе давно уже следовало бы это знать!
Женщина в отчаянии снова заплакала.
— Неужели же ты не можешь простить, Антон? — жалобно проговорила она. — Я люблю тебя несмотря ни на что, Антон! Возьми заявление о разводе обратно! Возьми обратно!
— Когда реки потекут вспять!
— Я утоплюсь сегодня же вместе с ребенком, Антон!
— Как знаешь, Мария! Я тебе не мешаю! Тебе надо идти, Мария, иначе ты опоздаешь к поезду.
— Вот ужас-то! — Альвина заткнула уши. Подумать только! «Как знаешь, Мария!»
Ребенка позвали, и Альвина вынесла его в кухню. Антон подарил мальчику новенькую монету — одну марку.
— О, тебе незачем так тратиться! — произнесла с холодной насмешкой молодая женщина, презрительно бросив монету на пол. — У него денег больше, чем у тебя!
Они вышли. Антон пошел проводить их до шоссе.
Бабетта была мертвенно бледна и страшно дрожала. Она была так взволнована, что даже не могла плакать. Да, вот что творится на белом свете, хоть этому просто поверить трудно! Вот каков мир, вот каковы мужчины! Грубые, бессердечные. А женщины пусть себе топятся!
— Таков был твой отец, этот бродяга, — точь-в-точь таков, а я-то молила его тогда на коленях! — кричала Бабетта. — И что же он мне ответил? Я даже не хочу повторять, что он мне сказал. Тьфу, тьфу, тьфу! Надеюсь, ты еще с ним не спуталась, Альвина? Ах, не дай бог, дитя мое! Я ведь тебе мать!
Но тут внезапно вернулся Антон. Он брел как лунатик, отыскивая что-то — вероятно, свою шапку; у него были совершенно безумные глаза. Наконец он снова вышел, но когда он был в дверях, Бабетта не выдержала. Она вскочила и завизжала:
— Ты убийца, Антон!
Антон, по-видимому, ее не понял. Он тупо посмотрел на нее и закрыл за собой дверь.
В эту ночь Альвина не сомкнула глаз. Она решила завтра же написать столяру. Пусть приезжает к ней в Борн, если хочет, — почему же нет?
Антон не вернулся домой ни в эту ночь, ни в следующую. Но на третий день в шесть часов утра он неожиданно появился в домике Бабетты. Вид у него был измученный и жалкий, на лбу красовался глубокий шрам. Бог знает что с ним опять случилось! К его одежде пристала хвоя — по-видимому он ночевал в лесу. Бабетта приняла его весьма сдержанно.
— Послушай, Бабетта, — заговорил он с удивительным спокойствием. — Я хочу тебе кое-что рассказать, я не могу этого вынести, потому что ты — женщина, которую я уважаю. Да, ты одна из немногих женщин, которых я действительно уважаю. Ты назвала меня убийцей.
Неужели она так его назвала? Неужели?
— Я этого, наверное, не говорила, Антон, ты, должно быть, ослышался. Но боже мой, что это у тебя за шрам на лбу?
Антон покачал головой.
— Оставь шрам в покое, Бабетта, это не беда. Я налетел на дерево.
Нет, он вовсе не ослышался. Но так как он ее уважает, он и взывает к ее чувству справедливости. Поэтому он и пришел. «Убийца»! Пусть она рассудит, иначе он не успокоится.
— Слушай же, Бабетта!
Солдат уезжает на фронт, как только начинается война, в первые же дни, но перед отъездом он женится на девушке, которая ему нравится. Любовь ведь не позор. Ровно через двадцать месяцев он приходит в первый раз на побывку. Вот его жена, — а это что? Ребенок? Ребенок, а она ни слова не писала ему об этом? «Я хотела сделать тебе сюрприз», — говорит жена и бледнеет как снег; он рассматривает ребенка — ему не больше двух месяцев. Тут входит в комнату старуха.
