Срок - Луиза Эрдрич
Возвращаясь к подругам, я услышала, как Пенстемон проговорила:
– Я и вправду верю, что жить неаутентично – значит жить в настоящем аду.
– Однако Флора казалась довольно счастливой, – возразила Асема.
– Как?
Я была свидетельницей напряженного состояния Флоры, ее рвения исправлять ошибки других людей. Я вспомнила, как однажды она сказала мне, что не следует говорить слова «индеец» или «абориген», которые лучше заменять словами «коренной житель». Я ответила ей, что буду называть себя так, как захочу, и послала ее ко всем чертям. Теперь я восприняла педантичность Флоры как форму отчаяния. Это правда, что она постоянно находилась в состоянии повышенной боевой готовности. Всегда предлагала последние доказательства своей аутентичности. Всегда боялась, что над ней будут смеяться. Она внимательно изучала нас. Мне пришло в голову, что на самом деле она, возможно, пыталась попасть на небеса оджибве, но ее вернули. Одно это опустошило бы.
– Она чертовски старалась, – отозвалась наконец я. – И тем не менее, несмотря на все это, она мне нравилась только тогда, когда вела себя как белая, например, когда читала Пруста.
– Да, ты читала «По направлению к Сванну», – сказала Пенстемон. – Ты мне говорила. И почему это может быть свойственно именно белым?
– Точка зрения на жизнь.
– А помните, как она училась вышивать бисером? – немного грустно спросила Асема.
– Она подарила Джеки серьги из бисера, но они провисали, бисер был нанизан слишком свободно, – заметила Пенстемон. – И знаешь, что? Потом у нее стало получаться лучше. Ее вещицы стали выходить практически идеальными. Но она забывала нанизывать неправильную бусину, бусину духов. Совершенен только Творец, верно? Может быть, духам совершенство ее работ казалось оскорблением.
– Она смастерила мне медальон, – вспомнила Асема. – И знаете, она сделала много хороших вещей, например, посвятила себя помощи молодым людям. Удочерила Катери, хоть и неофициально. Катери тогда была подростком. Причем Катери выбрала ее сама.
– И полюбила ее, – подхватила я.
– Верно. Так что мы не можем рассказать обо всем этом Катери.
– Конечно, нет.
Мы смотрели на озеро. Солнце превратило его поверхность в яркие осколки.
– Это целая поэма, – зачем-то сказала я.
– Ты должна написать ее, Туки. Это твое.
– О, ради бога, Пен. Не надо этого покровительственного тона. Я бы предпочла избавиться от призрака Флоры. Я имею в виду, что не могу работать одна. Я даже не могу войти в магазин одна.
– Я кое-что придумала.
– Что?
– Однажды ты рассказывала что-то о самом красивом предложении в человеческом языке, – напомнила Пен. – Ты же знаешь, я большой знаток наших ритуалов. Может быть, оно ей нужно. Ведь ты имела в виду именно значение предложения, а оно одно и то же на любом языке, верно?
– Полагаю, да.
– Тогда я знаю, что она хочет услышать. Дай только срок.
Самое красивое предложение
Кто, кроме NDN[161], мог бы знать, что в некоторые дни истина – это призрак, который кричит голосом, не относящимся ни к одному конкретному человеку, а в иные дни – тайная ностальгия, разлитая по кофейным чашкам живых?
– Билли-Рэй Белькур[162]. «Механизмы психологической адаптации к NDN: заметки с мест».
Ego te absolvo[163]
На следующее утро я пошла в магазин. Пенстемон расставляла книги по полкам и брала из стопок отдельные экземпляры, собирая новые заказы. Она сказала мне, что теперь подумывает о том, чтобы сделать татуировку в знак протеста против правил «количества крови»[164]. Красные линии разделили бы ее тело на восемь частей, соответствующих народам хо-чанк, хидатса[165], лакота[166] и оджибве. Синяя линия – норвежская зона.
– А синюю линию где бы набила?
– Вокруг сердца. Я действительно очень люблю мою маму.
– Тронута, – сказала я. – Но эта идея еще хуже, чем татуировка с твоими литературными идолами в стиле горы Рашмор.
Я принялась распечатывать упаковочные этикетки. Пен спросила, заметила ли я четырехлистник на двери исповедальни.
– Нет, не заметила. Хотя, возможно, видела, но забыла.
– Ну а я заметила, и он крутой. В геральдике четырехлистник – стилизованный цветок с четырьмя лепестками. Это христианский символ, лепестки соответствуют четырем евангелистам. Но четырехлистник – это также символ коренных народов, майя, ольмеков. Он символизирует четыре направления, раскрытие космоса. И пойми вот что: он считается проходом между небесным миром и преисподней.
Лицо Пенстемон светилось так, словно она делилась со мной божественным откровением. Мне вспомнились и ее любовь к ритуалам, и страсть к символам.
– Может быть, нам стоит снять дверь исповедальни, сжечь ее и посмотреть, остановит ли ее разрушение портала, через который она попадает в наш мир – предположила я.
– Давай попробуем, если наш план не сработает. Может, сжигать дверь не обязательно, Туки. Но знаешь ли, может случиться так, что портал сработает только в одном направлении. Может быть, Флора прошла через него по ошибке и оказалась в книжном магазине, как в ловушке. Может, нам удастся ее уговорить, и она воспользуется парадной дверью.
– Уговори, – попросила я.
Пен пожала плечами:
– Да как это вообще может сработать? Я даже не могу уговорить Флекса Уилера не разбрасывать носки.
– Ты встречаешься с Флексом Уилером? Забавно, это имя мне о чем-то напоминает…
– Культурист. Настоящее имя моего нынешнего парня Кеннет. Он хо-чанк, и я зову его Флекс, потому что он поднимает гири.
– Он тебе нравится?
– Может быть. Пока это просто долгие прогулки и свидания в зуме, где на заднем плане всегда есть пара носков, развешанных на стуле или еще где-нибудь.
– Я считаю это хорошим знаком. Человек в носках. Повезло.
У меня перехватило дыхание от боли при мысли о Поллуксе.
Около одиннадцати утра, в свое обычное время, Флора опять зашуршала в районе стеллажей с художественной литературой. Пенстемон посмотрела на меня, изобразила когтистые руки, как в каком-нибудь триллере, и мы замолчали. Я написала Катери и Асеме: «Она здесь». Некоторое время спустя появилась Асема. Затем вошла Катери и встала, нахмурившись, засунув кулаки в карманы куртки. Ее волосы отросли и лежали волнистой копной. Она казалась уравновешенной и спокойной. Мы рассредоточились по книжным рядам. Флора копалась в разделе «Кулинарные книги» – я была почти уверена, что призраки скучают по вкусу еды. Грустно было бы об этом думать, если бы Флора не пыталась «поглотить» меня саму. Я посмотрела на Асему, ожидая, что она услышала громкое шарканье Флоры, но ее лицо ничего не выражало. Катери отрицательно покачала головой. Они не слышали шагов Флоры,
