Воровская сага в 4 частях: Бродяга. От звонка до звонка. Время – вор. Европейская гастроль - Заур Магомедович Зугумов
Главное, конечно, во всей этой драме для Слепого и Коржика было предательство близкого человека, которому они верили и считали своим другом. В общем, в момент изъятия драгоценностей из тайника, когда вскрыли крышку футляра и все увидели изумительной красоты брошь, Слепой не выдержал и, резко подняв обе руки (он был в наручниках), молниеносно вонзил два пальца в глазницы предателя и коротким движением вырвал оба глаза. Когда чекисты пришли в себя от неожиданности, они услышали душераздирающий крик и увидели два глаза, прилипшие к пальцам Слепого. На вопрос, зачем он это сделал, ответ был однозначным: став на путь предательства, сука лишается милостей видеть божий свет, да еще если он излучает блеск драгоценных камней. Такой ответ ни чекистам, ни судьям, естественно, не понравился, и дали Слепому 10 лет строгого режима, подельнику его — 8 лет, тоже строгого, ну а ренегата судить, видно, смысла не было, так как он ослеп. Девушку из Кисловодска они ни во что не посвящали, ну а там, где можно было предъявить ей обвинение, они постарались взять все на себя и огородить ее, так что ее оставили в покое. Ни одного рубля при них не нашли, кроме того, что было собственностью родных, а это по закону конфисковать не имели право. Ну а родные с некоторых пор стали люди небедные.
Вот откуда Слепому досталась такая кличка. Надо сказать, что чувство юмора в преступном мире всегда на высоте.
Пробыли мы вместе со Слепым на Красной Пресне недолго, что-то около месяца, а потом Слепого заказали на этап. Провожал я его в дорогу, как и подобает провожать друга и единомышленника, чисто по-жигански, еще не зная, что через несколько месяцев мы встретимся вновь.
Часть VIII. Абвер — роковая встреча
Существует легенда, будто древнегреческий философ Диоген в солнечный день бродил с зажженным фонарем по рынку. Его спросили: «Зачем ты это делаешь?» Он ответил: «Ищу человека».
Глава 1. Пересыльные пункты
Мне кажется, что тяга к путешествиям заложена была во мне самой природой, но это начало, конечно, ничего общего не имело с путешествиями под конвоем, и, к сожалению, один из тяжких этапов своего жизненного пути мне пришлось пройти именно таким образом. Естественно, такое путешествие не сулит никаких удобств, а какой-либо комфорт заменяется окриками конвоя и лаем псов, но со временем, как ни печально, привыкаешь и к этому. И когда видишь испуг и отчаяние в глазах молодых арестантов, когда, выпрыгивая из вагонзака на перрон, на них с лаем набрасываются разъяренные псы и лишь до предела натянутый поводок конвоира, буквально в нескольких сантиметрах, не дает псу вцепиться в кого-нибудь из них мертвой хваткой, а со всех сторон конвойные кричат: «Бегом, бегом!» — и при этом бьют прикладами автоматов по чем попало, чтобы, не оглядываясь, все бежали к поджидающим «воронкам», ловишь себя на мысли, что ты уже давно привык к этому почти скотскому обращению. И тогда из глубины души восстает такая злость и обида на этот подлый мир, что, как волк, обложенный со всех сторон сворой гончих, ты готов броситься на них, не задумываясь о последствиях, и разорвать их на части. Однако инстинкт самосохранения вовремя тормозит этот порыв. Таким образом, пощекотав себе нервы, представляя картину — нескольких конвойных с разорванными глотками, — приходишь понемногу в себя, ведь ты подневолен, а в руке конвоира автомат.
После почти месячного мытарства по северным железным дорогам страны этап наш прибыл в Коми АССР, на станцию Весляна. Еще при выезде из Красной Пресни, когда нас на «воронках» сопровождали на вокзал, мы уже знали конечный пункт нашего маршрута, отдав за эту услугу несколько пачек сигарет «Плиска» двум недомеркам конвоирам, у которых автоматы были больше, чем они сами. Им не стоило абсолютно никакого труда заглянуть в наши сопроводиловки. Но еще в самой тюрьме, по тому, сколько буханок хлеба и какое количество селедки было выдано каждому из нас, стало ясно, что путь предстоит далекий. Впереди у всех нас был лагерь. Кроме одного управления, Вэжээль, которое относилось к Сыктывкару, все остальные лагеря Коми АССР числились за Москвой. Так что, прибыв на пересылку, нам оставалось всего лишь ждать, в какое управление и в какой лагерь определит нас спецчасть. Обычно подолгу на пересылке редко кого задерживали. Конвой в «столыпине» по пути следования нам попался азиатский, и, сколько мы ни просили их открыть окно в коридоре, они так этого и не сделали. Лишь усмехались, дьявольски оскаливая зубы, и приговаривали заученные по северным этапам банальные фразы, что-то вроде: «Закон — тайга, медведь — хозяин», скоро тайга будет «ваша исправлятя», будет «ваша дома родная» и прочую белиберду, полагая, что мы впервые оказались в этих местах. Сами же они при этом с испугом вглядывались в таежную глухомань. Надо ли говорить, что их приговорки бесили нас, как затравленных зверей в клетке бесит кривляние обезьян на деревьях. А мне все же хотелось посмотреть на не изведанное ранее, хотя большинство из тех, кто был в одном купе со мной, уже побывали здесь, а некоторые и не раз. В общем, оставалось только ждать. Ну а по прибытии на станцию из «столыпина» в «воронок» пришлось бежать, некогда было оглядываться по сторонам, иначе либо получишь прикладом автомата, либо в тебя вцепятся клыки разъяренного пса. И уже только в камере, пройдя все соответствующие процедуры, я увидел в огромное зарешеченное окно сиреневый рассвет и величие таежной дали. В этих краях я был впервые, но лучше бы
