Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма
Сирак замолчал.
— Прости меня! — вдруг сказал он.
— За что? — удивилась Себле.
— Я увлекся и слишком много тебе наговорил. Но я рассказал тебе о спорах с тестем, чтобы показать, как складывались наши отношения с Мартой.
— Я поняла: с отцом разгорались дуэли, а с Мартой — любовь. Ну, а что было потом?
— А потом мы с Мартой заговорили о женитьбе. Я спросил, читала ли она «Неравный брак» Мэнгысту Лемма[59], и предложил остаться друзьями.
«Почему же? Я ведь собираюсь замуж за человека, а не за деньги и титулы. Этот человек — ты. А деньги у меня есть. У нас будет свой дом. Ты будешь писать и… любить меня. Что может быть лучше? Ты, наверное, не сможешь любить равно меня и свои книги. Я понимаю, что литература будет твоей первой любовью, и мирюсь с этим. Я не настолько самовлюбленная и ревнивая, я не стану посягать на всю твою любовь. Надеюсь, что у тебя хватит времени на нас двоих». Так она говорила мне во время свиданий. Любовь наша крепла. Но было нелегко. Чего только не делалось, чтобы разлучить нас.
— Ее родственники мешали?
— Не столько они, сколько другие претенденты на ее руку. Они пытались поссорить нас. «Как ты можешь оскорблять себя и свою семью, появляясь повсюду с этим порочным человеком, который не раз ночевал в притонах Вубие Бэрэха?[60]» — говорили они ей.
— А ты действительно ночевал там? — удивилась Себле. Сирак усмехнулся.
— Бывало. Но не распутничать ходил я туда. Я писал книгу о жизни Вубие Бэрэха. А ведь чтобы писать о предмете, надо его знать.
— И эта книга вышла?
— «Ночь без конца»? Нет. Так и лежит в столе. Но когда-нибудь обязательно выйдет. Марта тоже спросила меня, правда ли это. Я не скрыл, рассказал, почему бывал там. Она меня поняла. Но отец, как она мне сказала, очень рассердился. И без того все настраивали его против меня. «Что он решит, как ты думаешь?» — спросил я ее однажды. «Он уже решил… послать меня учиться за границу», — сказала Марта вся в слезах. Меньше чем через месяц она уехала в Англию. Я не мог с этим смириться и решил немедленно ехать вслед за ней. Стал добиваться стипендии. Мое заявление приняли в Кембриджском университете. Я получил билет и отправился за паспортом. Сначала мне сказали прийти послезавтра, потом через неделю, потом еще через неделю… Я все понял.
— Что именно? — спросила Себле, прерывая рассказ Сирака.
— Что кое-кому не хотелось, чтобы я ехал в Англию.
— Ее отцу?
— Может быть.
— А как он узнал?
— Влиятельный человек всюду имеет глаза и уши.
— И что же ты сделал?
— А что я мог сделать? — Сирак пожал плечами. — Решил схитрить и поехать не в Англию, а в Америку. Получил стипендию от Мичиганского университета. На этот раз паспорт выдали в три дня. Но жить в Америке я не смог.
— Почему? — спросила Себле.
— Потому что сердце мое было в Англии. Попытался переехать туда — не получилось. И я вернулся домой.
— Без диплома?
— Меньше всего тогда я думал о дипломе. Для человека, который хочет стать писателем, диплом ничего не решает. Все, что ему необходимо, — это писать. Через год я отправился во Францию, тут мне тоже никто не чинил препятствий. Я жил в Эксе, — вспоминал Сирак с грустью. — Экс произвел на меня впечатление города, где старухи и старики, словно нарочно собравшись вместе, ждут свою смерть. Сидят, принюхиваясь к запахам тления, вглядываясь в разверстые перед ними могилы. Кажется, что старость здесь распространяется, как заразная болезнь. Но небо над Эксом всегда ясное. И кажется, что небосвод так низко над землей, что можно протянуть руку и коснуться звезд и луны. Правда, меня эта красота не очаровывала. Об учебе я тоже не думал. Радостью моей была близость к Марте. Между нами был уже не океан, а узкая полоса воды. Вскоре приехала Марта. Потом я стал ездить к ней. На каникулах мы отправились в путешествие по Италии, побывали в Генуе, Флоренции, Венеции. Я до сих пор вспоминаю эти дни, как самые счастливые в нашей жизни.
Себле переменилась в лице, но Сирак, не заметив этого, продолжал:
— Так прошло четыре года. Но едва ли год из них я провел в университетских стенах.
Когда мы вернулись на родину, Марта предложила мне работать в экспортно-импортной фирме, которую открыл ее дядя. Она обещала мне хороший заработок и говорила, что у меня останется время на то, чтобы писать. О чем можно было еще мечтать? Вспоминая ее дядю, я вспоминаю шестьдесят восьмой — семьдесят четвертый годы, дух этого времени, когда, как грибы после дождя, росли крупные фермерские хозяйства, а в городах преуспевали торговцы и адвокаты. Разве ты не помнишь?
— Да, тогда появилось много дельцов, наживших на спекуляциях миллионные состояния.
— Многие буржуа подались в провинцию, сгоняли с земли тех крестьян, чьи отцы были их арендаторами, а деды крепостными, и устраивали громадные фермы, которые стали приносить им огромные доходы. Мелкие собственники пытались поднять голову, но праздные богачи плодились, как мошкара в сезон дождей, и кто мог осмелиться помешать им? Само небо было их защитой. — Сирак погрузился в воспоминания. — Смешно подумать, как эти нувориши соперничали друг с другом. Пресытившись жизнью в зеленых долинах, они стали выдалбливать Энтото[61]. Поднимаясь все выше, строили виллы, которые казались летящими в небе кораблями, возвышались, как стены замка Фасилидаса[62]. Открывая окна своих зал, они вдыхали чистый, горный воздух, попивали виски со льдом, слушали музыку и смотрели с поднебесья на Аддис-Абебу. А о чем они говорили? «Ты видела виллу, которую построил господин… за сто пятьдесят тысяч? А его машину? Это же целая гостиная!» — «Ну, значит, ты не видела виллу господина… Не зря говорят, что тот, кто не видел Нила, восхищается его истоками! Это вилла стоила двести тысяч! Мебель из Италии! Сядешь в кресло — сразу в сон потянет! Цветы в доме, цветы во дворе — оранжерея, а не дом.
