Пианистка [litres] - Эльфрида Елинек
Вальтер Клеммер не слишком сильно, но и не слишком слабо бьет Эрику в живот кулаком правой руки. Этого достаточно, чтобы вновь опрокинуть ее на пол. Эрика сгибается пополам, прижимая руки к животу. Мужчина оказался способным ударить ее в живот, не слишком сильно напрягаясь. Он ни в чем не раскаивается, наоборот, никогда он еще не чувствовал столь полного согласия с собой. Он язвит: «А где же твои жгуты да веревки? Где твои цепи? Я лишь исполняю ваши приказы, милостивая государыня. Теперь тебя не спасут твои ремни и кляпы», – издевается Клеммер, достигая желанного результата без всяких кляпов и ремней. Мать, голова которой еще затуманена ликером, барабанит в дверь и не может сообразить, что происходит с Эрикой и что теперь делать. Она очень нервничает, поскольку не видит, что происходит с дочерью. Настоящая мать видит сердцем. Она пренебрегала свободой своего чада, и вот другой человек пренебрежительно обходится с этой свободой. «С этого момента я буду вдвойне осторожна», – обещает себе мать и лелеет надежду, что молодой человек оставит на ее долю что-нибудь, достойное осторожности. Она подчинила себе свою дочь, а этот человек подчиняет ее заново. Мать потихоньку приходит в бешенство.
Тем временем Клеммер смеется над скорчившимся перед ним телом: «Если созрела, так падай!» Эрика оплакивает то, что они вместе пережили и выстрадали на уроках музыки. Она заклинает его: «Вспомни, как сонаты отличаются друг от друга!» Он смеется над мужчинами, которые терпят все женские капризы. Уж он-то не из таких, а вот она явно перегнула палку. Она – неврастеничка. И куда подевались теперь ее жгуты и хлысты? Клеммер ставит ее перед выбором: либо она, либо он. Его ответ звучит: он. «Ты возрождаешься в моей ненависти», – утешает ее мужчина, громко выражая свое мнение. Нанося легкие удары по голове, прикрываемой слабыми руками, он бросает ей жесткую кость: «Если бы ты не была жертвой изначально, ты никогда бы жертвой и не стала!» Осыпая ее пинками, он спрашивает, что теперь будет с ее великолепным письмом. Ответа не следует.
Мать в своей комнате опасается самого худшего исхода для маленькой обитательницы своего частного зоопарка. Эрика, рыдая, напоминает ученику о благодеяниях, которые она ему оказывала, о своем неустанном усердии в формировании его музыкального вкуса и музыкального совершенства. Громко ревя, Эрика напоминает о тех благих деяниях своей любви, которые она прилежно совершала ради него как мужчины и ученика. Она вновь пытается повелевать, но ее останавливает голое насилие. Мужчина явно сильнее. Эрика яростно кричит, что он может взять верх только с помощью грубой физической силы, и за это получает удвоенную и утроенную порцию побоев.
Ненависть Клеммера неожиданно превращает женщину в дерево. Это дерево нужно подрезать, и оно должно привыкнуть к побоям. Ладонь ударяет по лицу с глухим звуком. Мать за дверью не знает, что происходит, но плачет вместе с Эрикой от возбуждения и совершает еще один поход к уже наполовину опустошенному шкафчику с ликерами, к маленькому домашнему бару. На помощь звать бесполезно. До телефона не добраться – он в передней.
Клеммер обрушивается на Эрику с оскорблениями по поводу ее возраста. Женщина в таком физическом состоянии не может рассчитывать на любовь. Он лишь играл с ней, это был научный эксперимент, – лжет Клеммер, отрицая свои достойные уважения потребности. «А где же твои знаменитые веревки?» – разрезает он криками воздух, словно бритвой. Ей следует держаться людей своего возраста, а то и постарше, – дает он совет и вновь задает ей жару. В отношениях между мужчиной и женщиной мужчина чаще всего старше женщины. Удары сыплются на нее куда попало. Его злоба не нуждается в поводе, связанном с причиненной обидой или несправедливостью, вовсе наоборот, злоба выросла из влюбленности, неспешно, но неотвратимо. Подвергнув мужчину основательному испытанию, Эрика обнаружила перед ним свою любовь, и – трах-бабах! – что же теперь происходит?
Он должен жить и чувствовать, и для этого ему необходимо уничтожить женщину, которая посмела даже смеяться над ним, смеяться в те времена, когда она легко одерживала победы! Она считала, что он способен связать ее, вставить в рот кляп, изнасиловать, и вот теперь она получает то, что заслуживает. «Кричи же, кричи!» – требует Клеммер. Женщина громко рыдает. Мать женщины тоже плачет за дверью. Плачет, толком не зная почему.
Эрика сжимается в калачик, кровь течет по ее лицу, и разрушительная работа продолжается. Мужчина видит в Эрике многих других людей, которых он всегда хотел стереть с лица земли. Он выпаливает ей в лицо, что он еще молод. «Передо мной простирается вся жизнь, да, теперь все только начинается! После окончания учебы я проведу длительный отпуск за границей, – забрасывает он наживку, которую сразу же отдергивает: – Проведу один! Ведь вряд ли о тебе, Эрика, скажешь, что ты молодая». Если он молодой, то она старая. Если он мужчина, то она женщина. Для разнообразия Вальтер Клеммер пинает Эрику, лежащую на полу, ногой под ребро. Он дозирует силу ударов, чтобы не переломать ей кости. По меньшей мере он всегда контролировал свое тело. Вальтер Клеммер перешагивает через Эрику, как через порог, за которым лежит свобода. Она сама все это спровоцировала, попытавшись верховодить им и его вожделением. Вот теперь она и расплачивается. По отношению к этой женщине у него возникают мрачные чувства и подозрения. Эта женщина громко жалуется на его злобу, но только потому, что телесно страдает от последствий. Она громко вскрикивает и бессвязными словами просит его остановиться. Мать слышит этот крик и присоединяется к нему, кипя от глухой ярости. Может так случиться, что этот человек не оставит от ее дочери ничего, чем она, мать, смогла бы распоряжаться. Кроме того, матерью овладевает животный страх, что с ее ребенком что-то случилось. Она рвется наружу, разражаясь угрозами, но дверь
