Алексей Писемский - В водовороте

– А я, панна Жиглинская, осмеливаюсь просить вашей руки и сердца.

Признание в этой форме очень удивило Елену. Она сделала усилие как бы рассмеяться над словами Жуквича.

– Это зачем вам так понадобилось? – спросила она его шутливо.

– Да, боже ж мой! Влюблен в вас, несчастный! – воскликнул Жуквич тоже как бы с оттенком шутки.

Елена не переставала усмехаться слегка.

– Человек ж, которого вы любили, – продолжал своим вкрадчивым голосом Жуквич, – я полагаю, вы согласитесь, не стоит того, да он и сам ж разлюбил вас!

– Но вы-то этого никак не можете знать – разлюбил он меня или нет! – воскликнула по-прежнему насмешливо Елена.

– Да нет ж, знаю я наверное то: он ждет к себе жену свою! – воскликнул и Жуквич на это.

– Жену ждет? – переспросила Елена, и почти смертная бледность покрыла лицо ее.

– Жену ожидает! – повторил Жуквич. – С Миклаковым княгиня разошлась; писала ж после того мужу и теперь сбирается скоро приехать к нему совсем на житье.

Елена, видимо, не совсем поверила Жуквичу, и он сейчас это заметил.

– Мне ж пишет о том мой приятель, который телеграфировал тогда по просьбе князя из Парижа о княгине, – присовокупил он и в доказательство подал Елене письмо, в котором все было написано, что говорил Жуквич.

– Я почти ожидала этого заранее… – проговорила Елена как бы спокойно. – Князь всегда очень любил жену свою, и почему думал, что разлюбил ее, удивляться тому надо!.. Они совершенная ровня и пара!

– Сам ж, может быть, заблуждался! Мало ли что бывает! – подхватил, пожимая плечами, Жуквич.

– Да, но в этом заблуждении он бы должен поостеречься заблуждать других…

– О, конечно ж! – воскликнул Жуквич. – Я сам вот прямо вам говорю, что я тож человек женатый!

– Но как же вы хотите жениться на мне? – воскликнула Елена.

– Браком гражданским! – отвечал, немного потупясь, Жуквич.

– С тем, чтоб и к вам жена ваша приехала и выгнала меня?..

– О, нет ж!.. Моя не приедет! – произнес с каким-то самодовольством Жуквич. – Она имеет много детей от другого и ко мне не захочет воротиться.

– Ну, а сам кто вы такой? – спросила вдруг его Елена. – Потому что я совершенно убеждена, что вы вовсе не тот человек, за которого себя выдаете…

При этом вопросе Жуквич на короткое мгновение смутился.

– Да, я ж не тот, что я говорю! – сказал он после недолгого молчания.

– Кто же вы такой? – повторила Елена.

– Я?.. – начал Жуквич и приостановился на несколько времени. – Я ж висельник сорок восьмого года и теперь существую под другою фамилией. В сорок восьмом году[165] я был повешен!..

И с этими словами Жуквич проворно развязал свой галстук и раскрыл воротник своей рубашки. Елена увидела у него на шее довольно большой шрам, показавшийся ей как будто бы в самом деле происшедшим от веревки.

– Но как же вы спаслись? – проговорила она, смотря ему прямо в лицо.

– С помощью ж добрых товарищей и некоторой собственной смелости!.. – отвечал Жуквич.

Елена продолжала не спускать с него глаз: сделанное им открытие еще выше подняло Жуквича в глазах ее.

– Да доверьте ж мне, панна Жиглинская!.. – воскликнул между тем он. – Вы ж удумали посвятить себя вместе со мною польскому делу!

– Удумала! – проговорила Елена.

– Так разве ж можно, быв так близко к вам, не поклоняться вашей красоте?.. Разве ж вы, панна Жиглинская, не знаете ваших чарующих прелестей? Перед вами быв, надо ж или боготворить вас, или бежать от вас!..

Елена мгновенно вся покраснела и сделалась сумрачною.

– Очень жаль это!.. – заговорила она. – И я, признаюсь, в этот раз гораздо бы больше желала быть каким-нибудь уродом, чем красивою женщиной!

– Для чего ж то? – воскликнул Жуквич.

– Для того, чтобы вы тогда относились ко мне по сходству наших убеждений, а не по чему иному… Я собственно с любовью навсегда покончила: мое недавнее прошедшее дало мне такой урок, что я больше не поддамся этому чувству, и, кроме того, я убедилась, что и по натуре своей я женщина не любви, а политики.

– Но любовь ж не помешает политике! – возразил Жуквич.

– Напротив, очень помешает! – продолжала Елена. – Шиллер недаром выдумал, что Иоанна д'Арк до тех пор только верна была своему призванию, пока не полюбила.

– Нет, эта фантазия поэта совершенно несправедливая! – возразил ей Жуквич, и лицо его приняло весьма недовольное выражение, так что Елена несколько испугалась этого.

– Вот видите, как нехорошо быть красивой собой! – проговорила она. – Вы теперь будете недовольны мною и, может быть, даже постараетесь отстранить меня от нашего общего дела.

– О, нет, зачем ж? – возразил он ей.

– И не отстраняйте меня!.. Я буду вам полезна! – сказала Елена с чувством.

– Да знаю ж это я! – воскликнул и Жуквич с чувством.

VIII

С Елизаветой Петровной после того, как Елена оставила князя, сделался легонький удар. Услыхав от Елпидифора Мартыныча, что у князя с Жуквичем была дуэль, она твердо была убеждена, что Елена или приготовлялась изменить князю, или уже изменила ему. Главным образом в этом случае Елизавету Петровну беспокоила мысль, что князь, рассердясь на Елену, пожалуй, и ей перестанет выдавать по триста рублей в месяц; но, к великому удивлению ее, эти деньги она продолжала получать весьма исправно. Достойный друг Елизаветы Петровны, Елпидифор Мартыныч почти всякий день посещал ее в болезни и пользовал ее совершенно бесплатно. В своих задушевных беседах с ним Елизавета Петровна каждый раз превозносила князя до небес.

– Это ангел, а не человек, – ей-богу, какой-то ангел! – говорила она почти с удивлением.

– Именно, что ангел! – подхватывал Елпидифор Мартыныч, тоже, как видно, бывший очень доволен князем.

– Но как его-то, голубчика, здоровье? – продолжала Елизавета Петровна со слезами на глазах.

– Что здоровье!.. Тело еще можно лечить, а душу нет, – душу не вылечишь! – отвечал Елпидифор Мартыныч грустным тоном.

– Стало быть, он все еще любит ее, мерзавку? – спрашивала Елизавета Петровна.

– Кажется, что любит!.. О ребенке, главное, теперь беспокоится. Приказал было мне, чтоб я каждый день заезжал навещать малютку; я раз заехал… мальчик уже ходит и прехорошенький.

– Ходит? – переспросила с чувством Елизавета Петровна.

– Месяца с два, как ходит!.. Говорю Елене Николаевне, что «вот мне поручено навещать ребенка». – «Это, говорит, зачем? Вы видели, что он здоров, а сделается болен, так я пришлю за вами!» Так и не позволила мне! Я доложил об этом князю, – он только глаза при этом возвел к небу.

– Голубчик мой, голубчик! – повторила еще раз Елизавета Петровна.

Елпидифор Мартыныч больше за тем и ездил так часто к Елизавете Петровне, чтоб узнавать от нее о дочери, так как Елена не пускала его к себе; а между тем он видел, что князь интересуется знать о ней.

– Ну, а как, слышно, она послуживает на новом своем месте? – расспрашивал он.

– Какая уж служба! Это вот как-то горничная ее прибегала и рассказывала: «Барышня, говорит, целые дни своими ручками грязное белье считает и записывает»… Тьфу!

– Тьфу! – отплюнулся на это и Елпидифор Мартыныч.

– И ништо ей: не хотела быть барыней, так будь прачкой! – присовокупила Елизавета Петровна с каким-то злобным удовольствием.

Вскоре после лотереи, в затее и устройстве которой Елпидифор Мартыныч сильно подозревал участие Елены, он снова приехал к Елизавете Петровне.

– Нет ли у вас каких-нибудь новостей насчет Елены Николаевны? – спросил он ее будто бы к слову.

– Марфутка моя сегодня убежала к ним; не знаю, воротилась ли… Марфутка!.. – крикнула Елизавета Петровна на всю квартиру.

– Чего изволите, барыня? – отозвалась та.

– Позовите ее сюда и порасспросите хорошенько! – проговорил Елпидифор Мартыныч скороговоркой.

– Хорошо!.. Марфуша, поди сюда! – крикнула Елизавета Петровна уже поласковей.

Марфуша вошла. Она сделалась еще более краснощекой.

– Что, Елена Николаевна здорова? – спросила ее первоначально Елизавета Петровна.

– Здорова-с! – отвечала Марфуша.

Далее Елизавета Петровна не находилась, что спрашивать ее; тогда уже принялся Елпидифор Мартыныч.

– А скажи мне, моя милая, – начал он, – кто бывает у Елены Николаевны в гостях?..

– Кто, барин, бывает-с?.. Я не знаю-с!.. – отвечала было на первых порах Марфуша.

– Как же ты не знаешь?.. Поди-ка ты сюда ко мне!

Марфуша подошла к нему.

– На тебе на чай! Я давно хотел тебе дать, – продолжал Елпидифор Мартыныч, подавая ей рубль серебром.

Та, приняв этот рубль, поцеловала у Елпидифора Мартыныча руку, который с удовольствием позволил ей это сделать.

– Ну, а не ходят ли к Елене Николаевне разные барышни молоденькие… девицы небогатенькие? – сказал он.

– Нет, барин, не ходят-с! – отвечала Марфуша.

– А из мужчин кто же бывает у ней? – допытывался Елпидифор Мартыныч.

– Из мужчин-с, горничная Елены Николаевны сказывала, у них только и бывает этот Николай Гаврилыч…