Алексей Плещеев - Житейские сцены
— А много их у вас?
— Нет, вовсе не много… А знаете, я не люблю, когда очень светло. Мне лучше нравится, когда горит вот этот цветной фонарик… Ах, нет! лучше надо камин затопить, не правда ли?
— Это недурно,— сказал Костин.
Александра Петровна позвонила и велела затопить камин, что было очень скоро исполнено.
Костин и Александра Петровна придвинулись к камину. Она положила на решетку свою довольно маленькую ножку и закурила пахитос, а Костину предложила отличную сигару.
— Помните… как провожала вас,— сказала Александра Петровна,— и тот вечер, когда был Степанов; еще вы письмо получили от какого-то приятеля, который вам предлагал место. Помните?..
— Все помню,— произнес молодой человек задумчиво.
— А ведь с тех пор много воды утекло?..
— Да…— И Костин, как бы желая отогнать от себя какое-то тяжелое воспоминание, прибавил шутя: — Как пророчество-то Степанова сбылось: вы сделали карьеру…
— А вы отчего не сделали?
— Не повезло… Да и вообще наш брат — не то что вы… В три года и самые счастливые мало чего добиваются. Расскажите-ка мне про себя-то… Меня это очень занимает.
— Пожалуй, да долго-то рассказывать нечего. Помните, ведь я у швеи жила, как вы уехали.
— Хотели от нее уйти, потому что она вас бранила и не позволяла вам смотреть в окошко на хорошеньких мужчин…
Александра Петровна засмеялась.
— Да, да,— вот вы не забыли небось… Ну, я и отошла — и с месяц на квартире жила у одной знакомой у своей.
— Которая вас познакомила с одним своим знакомым.
— Вы почему знаете?
— Я ничего не знаю, только догадываюсь…
— Ну, да. Так точно… Я этот месяц, что жила у ней, очень нуждалась… даже платья свои заложила. Места не находила… Куда ни приду — все говорят: есть у нас довольно вашей сестры… А одна немка, должно быть злющая-презлющая, посмотрела мне в лицо да и говорит: больно смазлива, голубушка! где тебе работой заниматься… Ищи себе другого занятия… Так бы я ее и разорвала!
— За что ж? Ведь она правду сказала; вы и сами всегда завидовали тем, кто не работает.
— Да этого ведь она не знала… Зачем же облаять человека понапрасну? Что ей до моей красоты за дело? А на поверку-то что оказалось… У ней муж молодой и все за мастерицами волочился. А она-то урод уродом, и говорит-то — во рту точно каша…
И Александра Петровна стала дразнить немку.
— Ну-с, далее.
— Далее… увидел меня однажды у этой самой знакомой моей один человечек…
— Хорошенький?
— Нет. (Александра Петровна захохотала.) Старичок… почтенный такой, граф, и важную должность занимает. Знакомая-то моя отпущенница его была. Вот и спрашивает он ее: что это, мол, такая за девушка?.. Ну, та меня и отрекомендовала: бедная, говорит, сирота… в монастырь хочет идти, жить нечем. А я и не думала совсем… так даже чуть не расхохоталась, как она сказала это. Он-то ко мне и подсел и начал меня уговаривать: зачем это я красоту свою губить хочу; что она не для того сотворена, чтобы ее от людей прятать — и много еще мне пел разных разностей… С той поры редкий день проходил, чтобы он у нас не был. Только я все ему — ни да, ни нет. Думаю себе: надо тебя, голубчик, сначала хорошенько помучить — ты тогда податливее будешь… А знакомая мне все твердит: «Ты не упусти, Сашенька, своего счастья. Он богач престрашный и холостой; ему, значит, денег девать некуда. Коли ты сумеешь взять его в руки — он для тебя ничего не пожалеет. Будешь графиней жить… А я всегда думала, как бы пожить хорошенько… Ну и так он наконец врезался в меня, что просто на стену лезет. Смешно вспомнить даже… чуть в обморок раз не упал.
Александра Петровна опять засмеялась.
— Наконец я дала свое согласие; только наперед выговорила, чтобы он в ломбард на мое имя капитал положил и чтоб у меня было все такое же, как у Настеньки. Помните, что к Коровину ходила?..
— Помню… Вы и тогда ей завидовали…
— Она уж слишком нос стала задирать кверху… Встретится, бывало, со мной, отворотится… Постой же, я думала, будет и на моей улице праздник… Пущу и я тебе пыль в глаза. Так и вышло… Теперь сама заискивает; и как пришла ко мне один раз — так просто от зависти губы все себе искусала. Такой квартиры ей и во сне не снилось…
— Что ж, вы до сих пор у этого графа?
— У него… Да кабы не деньги его, я бы давно его бросила; надоел,— ревнивец такой, что ужас.
— Как же вы не боитесь принимать у себя?..
— Его теперь нет. Поехал в Москву по делам на неделю.
— А люди могут ему рассказать…
— Сделайте милость! Люди все на моей стороне. Они от меня получают не мало. Попробуй-ко кто ему рассказать. Я сейчас прогоню. А где они такое место найдут? Да знаете что? Я все пристаю к нему, чтобы замуж выдал.
— Что вам вдруг захотелось? Я думаю, так свободнее…
— Хочу остепениться… В губернию поеду; буду ролю разыгрывать… Повеселилась здесь довольно. У меня на примете и жених есть.
— Ну, что ж?
— Да вот со стариком своим не слажу… А жених славный, не старый еще… солидный человек; бакенбарды такие и крест на шее, штатский советник.
— Вот как! Что ж, он влюблен в вас?
— Кто его знает! Я так думаю — просто он потому сватается, что мой хорошее место доставить может… Да и пронюхал, что у меня деньги в ломбарде лежат.
— Смотрите, не попадитесь в руки тирану.
— Не такого полета птица,— сказала Александра Петровна, кивнув головой,— извините… Ну, вот видите, я вам все рассказала, а вы мне ничего не хотите…
— Да мне нечего и рассказывать… Служил, не поладил с начальством и вышел — вот и все.
Лакей принес чайный прибор и поставил на стол.
— Так вы теперь без всякого места? — спросила Александра Петровна, разливая чай.
— Без всякого.
— И жалованья не получаете?
— Не получаю.
— Как же это? Чем же вы живете? Или на службе что приобрели?
— Ничего не приобрел,— смеясь ответил Костин.— Опять уроки даю, переписывать беру бумаги.
— Скучно, я думаю, вам?
— Не совсем весело.
— Что вы не женитесь?.. Я вам купчиху богатую найду.
— Нет, уж бог с ней, с женитьбой.
— Не хотите? Ну, место вам выхлопочу… хорошее место, с большим жалованьем. Мне стоит только сказать моему. Уж я двум места доставила.
— Спасибо вам; только мне и места не надо.
— Какой вы, право… Ну, денег у меня займите… У меня много.
«А доброе существо, однако ж,— подумал про себя Костин.— И если выйдет за своего статского советника с бакенбардами да уедет в какой-нибудь Мутноводск, верно, будет лучше генеральши Грызунчиковой…»
Потом он произнес вслух:
— Еще раз и от души благодарю вас, драгоценная моя Александра Петровна, но и от денег отказываюсь…
— Да вы, может быть, потому не берете, что не надеетесь скоро отдать… Так не беспокойтесь — отдадите когда-нибудь. Ведь я не забыла, что вы тоже меня одолжали… Помните?..
— Полно вам вспоминать об этом вздоре. Что это за одолжение!..
— Дорого яичко к Христову дню, Виктор Иваныч!..— перебила Александра Петровна.— Все же вы меня не раз из нужды выручали. А вот теперь не хотите, чтоб я вас выручила.
— У меня правило: не занимать никогда.
— Ну, бог с вами… А где теперь Степанов и другие ваши друзья, которые вас тогда провожали?..
— Степанов где-то в Крыму служит городским врачом… Живописец еще не вернулся из чужих краев; немец в свое поместье уехал, в Курляндию. Поляк — тоже не знаю, куда девался.
— Кто же к вам ходит теперь?
— Никто почти. Один только Волчков; вы его помните, верно?
— Какой же это Волчков?.. смуглый, брюнет, в очках?
— Нет, напротив, белокурый, такой скромный, тихий малый… На скрипке еще играет.
— Ах, помню, помню… И как славно, бывало, играет!.. Он что же теперь?
— Он бросил службу и занялся музыкой. Теперь в театральном оркестре сидит. Однако ж вы, должно быть, тоже охотница до музыки — Штрауса портрет себе купили? — улыбаясь, спросил Костин.
— Ах, Штраус! просто прелесть, душка! Как он мило подскакивает, когда управляет музыкантами!.. А вы что это за картину взяли, чай, портрет актрисы какой-нибудь?
— Нет, так, головку…
— Не может быть… Покажите.
— Да зачем вам?
— Ну, пожалуйста, я вас прошу.
Костин, видя, что нельзя отделаться, развернул гравюру…
— Какая хорошенькая! Прелесть! — воскликнула Александра Петровна.— А это что подписано по-французски?
— Это название цветка, перед которым она стоит. Есть такой цветок — не тронь меня называется.
— Не тронь меня? Вот чудное прозвание!
— Да… Если его тронуть рукой, он сейчас свернется и завянет…
Костин долго смотрел на купленную им гравюру, не говоря ни слова. На лице его отражалась глубокая скорбь… По какому-то странному случаю эта женская головка необыкновенно напоминала Анну Михайловну, что и заставило Костина отдать за нее последние деньги…
