Сто тысяч раз прощай - Дэвид Николс
– Да, зажигал, – подтвердил я, вручая ему чек.
Он не шелохнулся.
– Что-нибудь еще?
– Нет. Я всем доволен. А ты поспи еще.
Поведя плечами, громила развернулся и ушел.
Он стал моим последним покупателем. Незадолго до восьми часов я выключил наружное освещение и настроил кассу на распечатку баланса дневной выручки, а сам вытащил из кассы лоток с наличными и помедлил, чтобы обменять скретч-карты мгновенной лотереи на две банкноты: одну в двадцать и одну в десять фунтов. «Кава», лед, креветки, презервативы. В подсобке я загрузил в рюкзак все фужеры для шампанского, от которых собирался избавиться (оставив пару штук нам с Фран под вино), и вернулся в торговый зал, чтобы выключить свет.
Там поджидал коротко стриженный тип, а у него за спиной…
– Майк! Приветствую!
Майк не ответил. Он медленно и скорбно покачал головой, а у меня к горлу подступила жуткая, холодная дурнота.
– Чарли, ты узнаешь этого джентльмена?
– Да! Еще раз добрый вечер. Колонка номер два, тридцать фунтов.
Гнусно ухмыляясь, здоровяк скрестил руки на могучей груди и застыл в ожидании.
– Ваша скретч-карта! Совсем забыл, это чистая случайность. Вы специально за ней вернулись? Минутку, сейчас принесу.
Я мог бы сыграть свою роль и получше, но ведь обыкновенная забывчивость не наказуема, правда?
– Чарли, мистер Говард – специалист по финансовой безопасности, он служит в частном сыскном агентстве.
– Понятно. Это связано с тем, что я задремал?
Других причин, хотелось бы верить, не было.
– Я нанял его в связи с тем, Чарли, что у нас в последнее время не сходятся концы с концами.
Наверное, он еще много чего наговорил, но его слова утонули в оглушительном реве паники, поднявшемся у меня в голове: что теперь будет, чего мне ждать в ближайшей и отдаленной перспективе, много ли они на меня накопали, какое состряпать алиби, чтобы обставиться в свете видеозаписей, которые наверняка имеются у них на руках? Я предвидел, как буду часами томиться на пластмассовых стульях во время полицейских допросов и заседаний суда по гражданским делам, как разозлится мать, как будет клокотать отец от стыда и отчаяния. Через три недели мне исполнялось семнадцать – что меня ожидало: исправительная колония или тюрьма? А Фран… что подумает Фран? Тот внутренний стержень, тот потенциал, который, по ее словам, она во мне разглядела, я направил на мошенничество, убогое мелкое воровство, кассовые махинации, неумелое жульничество, а в результате за мной всю жизнь будет тянуться судимость вкупе с позорным провалом на экзаменах.
– …похоже, значительная часть скретч-карт, предназначенных для покупателей, оседала в карманах работников…
А как она узнает, где я нахожусь? Долго ли меня тут продержат? За окном смеркалось, и я представлял, как она мается одна в сторожке, зажигает свечи, доедает последние припасы, затем ее ожидание сменяется гневом, а тревога – страхом, совсем как у Джульетты в склепе Капулетти. Еще не узнав всей правды, она возненавидит меня за то, что я ее покинул. Нужно было как можно скорее поставить ее в известность, изложить свою версию событий.
– …это необходимо обговорить.
Я заставил себя сосредоточиться на словах Майка. Он хотя бы не злился, а скорее отстранялся, словно сам был шерифом, который вынужденно нанял этого громилу – представителя кройдонской фирмы под названием Центральное ревизионное управление, то есть ЦРУ, – как же я сам не догадался? Мощные плечи, маленькие пронзительные глазки-буравчики; передо мной явно стоял профессиональный головорез, и я проклинал себя за то, что позарился на испанскую шипучку и фирменное блюдо бара «Золотой телец».
– Давайте пройдем в служебное помещение? – предложил мистер Говард, делая шаг к прилавку.
Я поднял рюкзак и через нейлон услышал изобличающий меня звон бокалов. Боже, меня взяли с поличным. Ночь в камере, Фран одна в роще – ждет при свете догорающей свечи…
Я медленно поднял рюкзак, чтобы хрусталь больше не зазвенел.
– Сделай одолжение, откинь вот эту штуковину, – попросил мистер Говард.
Прилавок был отделен от служебного помещения откидной накладкой, которая с кассирской стороны крепилась к стене щеколдой.
– Одну минутку, мне тут надо… – Я скользнул в подсобку и заперся изнутри.
– Хватит вам, мистер Льюис, вы нас уже заколебали! – рявкнул мистер Говард.
– Погодите! Мне нужно только…
– Чарли, не делай глупостей, приятель, – сказал Майк, прямо как профессиональный переговорщик. – Мы же просто беседуем.
Надев рюкзак на спину с крайней осторожностью, будто там лежала взрывчатка (по сути, так оно и было), я резко надавил на ручку аварийного выхода.
И выскочил на вечернюю прохладу. Ярко освещенный магазин напоминал киноэкран, на котором я увидел торчащие в горизонтальной плоскости ноги Майка, сражающегося со щеколдой. Трясущимися руками я запер еще и дверь магазина, заблокировав тех двоих внутри. Уловив движение, мистер Говард бросился к двери, забарабанил в стекло, но я уже вскочил на велосипед и улепетывал через территорию бензоколонки.
В такой час длинная прямая дорога, ведущая обратно в город, оказалась пуста. Мне только и требовалось добраться до Злодеевой рощи, сбросить бокалы, отсидеться в кустах, пока Майк с мистером Говардом не отчаются меня найти, а потом рвануть в сторожку, поцеловать Фран, рассказать ей все как есть, объяснить, что я наделал глупостей, но по-прежнему ее люблю… Уж если Джульетта смогла простить Ромео убийство ее двоюродного брата, то афера с какими-то скретч-картами тем более окажется простительной… Слез, конечно, не избежать, но мы предадимся печальной, душераздирающей любви, как Ромео с Джульеттой в ночь перед его изгнанием, поспорим насчет соловьев и жаворонков, а наутро я разыщу Майка и скажу ему: виноват, запаниковал и да, прихватил парочку бокалов, но деньги – ни-ни. А если против меня появятся улики, то придется платить; почти вся наличка хранилась у меня в комнате, в тайнике, а остальное я отработаю или перехвачу… ну, там видно будет: с банковского счета сестры, или у Харпера, или еще у кого, но, естественно, не у родителей – родители ничего не должны знать. Нет, Майк определенно меня заложит маме, но отец ничего не должен знать. Он такого не переживет.
Я мчался к своему укрытию, но теперь прокручивал в уме другое будущее: жизнь в изгнании. Мне бы исхитриться забрать свой паспорт – и только меня и видели. Куплю спецуху и вещмешок, завербуюсь в торговый флот (знать бы еще, с чем его едят) и буду посылать Фран красивые, грустные письма из Сингапура, из Владивостока, из Мантуи, и, возможно, в один прекрасный день, на причале какого-нибудь далекого порта, куда не дотягиваются руки правосудия…
Сзади
