Царь горы - Александр Борисович Кердан
Слова про товарищей-друзей, крепко спящих рядом, у самого Кравца вызвали усмешку. Нет рядом никого. Мэсел – в «предбаннике», а не на нарах. Да и какой он друг? Впрочем, после всего пережитого Лёньку вполне можно считать товарищем, и даже боевым. А вот где настоящий друг – Юрка? Снова встрепенулась тревога: «Если Захаров не успел заскочить на подножку, то, в отличие от Шалова, он сейчас не возле станции, а где-то в заснеженном поле. Там уж точно негде спрятаться от ветра и не от кого ждать помощи!» Тут же кольнуло запоздалое раскаянье: ведь мог бы дождаться Юрку, вместе бы как-нибудь заскочили на какую-нибудь подножку или вместе бы отстали. А он, Кравец, бежал, даже не оглянулся, только о собственной шкуре и думал. С другой стороны, что случилось бы, если бы они отстали оба? Да ничего хорошего! Тогда и груз, и оружие оказались бы вовсе беззащитными. И Мэсел точно выпал бы по дороге…
От дальнейших размышлений Кравца отвлёк шорох – будто мыши скребутся. Звук доносился из-за фанерной перегородки. Кравец распахнул дверь и увидел Мэсела, стоящего на карачках, безуспешно пытающегося подняться. Полоска света от керосиновой лампы высветила его белое лицо и посиневшие губы:
– Г-д-д-е я? П-па-че-му т-так х-хо-лод-но? – морзянкой выстучал он. – Г-д- д-е т-т-ут с-сор-тир?
Кравец обречённо вздохнул и поволок Мэсела за ящики. Когда тот облегчился, втащил его в караулку и уложил на нары. Накрыл полушубком и приказал:
– Спи! Скоро твоя смена… – Потом вернулся в «предбанник» и затворил дверь теплушки – вагон уже основательно выстыл.
Кравец вернулся в караулку, снова устроился у «буржуйки» на ящике. Подбросил в топку угля и раскрыл блокнот. На этот раз Муза вовсе не появилась. Наверное, испугалась похрапывающего с присвистом Мэсела. Зато пришли думы о дружбе. Вот взять их с Юркой. Жили они когда-то вдалеке, ничего друг о друге не знали, а познакомились и стали не разлей вода. «Только в армии и возможна искренняя мужская дружба, – высокопарно размышлял Кравец. – На «гражданке» такую точно не сыщешь. Потому что только, когда вместе делаешь что-то значимое, испытываешь одни и те же лишения, терпишь муштру, глупость начальства, и возникает настоящее товарищество, понимание, которые связывают людей. Но ведь случается и наоборот: трудности заставляют людей возненавидеть друг друга».
Кравец посмотрел на Мэсела. Тот уже отогрелся. Лицо его приобрело обычный красноватый оттенок, ещё более усиливающийся из-за рыжего ершика, буквой «м» спускавшегося на низкий лоб. Рот приоткрыт. Верхняя губа обнажает ряд неровных, острых зубов. «Вылитая баракуда!» И ещё этот надрывный хрипяще-свистящий звук, вырывающийся из носоглотки!
«Нет, какие бы трудности нам ни пришлось пережить вместе, никогда мы не станем с Мэселом настоящими друзьями!» – окончательно решил Кравец.
Несколько часов поезд шёл без остановок. Ничего за это время не случилось. Мэсел, похоже, стал постепенно приходить в себя. Время от времени он просыпался и спрашивал, который час. Это вселило в Кравца надежду: смена всё-таки будет! «Но ещё нескоро, – рассчитал он. – Пусть лучше Лёнька отоспится! По крайней мере, потом не заснёт на посту!»
Когда состав наконец остановился, Мэсел дрых без задних ног. Кравец снял со стены автомат, присоединил магазин и распахнул дверь теплушки.
Эшелон стоял на небольшом полустанке. Кругом было тихо и безлюдно. «И всё же бережёного Бог бережёт!» Кравец собрался уже спрыгнуть на платформу, как откуда-то снизу, из-под вагона, вынырнул человек, засыпанный снегом с головы до ног, и, не говоря ни слова, полез в теплушку.
3
Всё произошло так неожиданно, что Кравец не успел ни подать команды: «Стой!», ни передёрнуть затвор.
– Не ждали? – простуженно спросил «снежный человек».
– Юрка! Ты откуда? – радостно завопил Кравец и кинулся обнимать друга.
Юрку била крупная дрожь. Он вырвался из рук Кравца и, не говоря ни слова, шагнул в караулку. Там припал к «буржуйке», не боясь обжечься и спалить телогрейку.
– Осторожней, сгоришь, как Мэсел!
Вскоре от Захарова повалил пар, но прошло не менее десяти минут, прежде чем он заговорил.
– Выпить осталось? – его всё ещё трясло.
Кравец открыл бутылку «Агдама». Налил в кружку вино и поставил её на печь.
– Погоди, не пей! Пусть закипит. Это поможет согреться…
Захаров послушно дождался, когда в кружке забулькало и запахло приторно и сладко. Прихватив кружку варежкой, он стал маленькими глотками отхлебывать из неё. Горячее вино и впрямь помогло. Дрожь унялась.
– Ну, рассказывай. – Кравцу не терпелось узнать его одиссею.
– Чё рассказывать-то? Состав пошёл. Ты побежал. Я дёрнулся за тобой. Вижу: не догоню. Стал смотреть, куда забраться. А тут как раз полувагон мимо катился. Я в него и запрыгнул…
– Как же ты на открытой площадке выдержал?
– Лёг под наветренный борт. Свернулся калачиком и не высовывался, пока поезд не остановился…
– Ну, ты даёшь! Мы же часа четыре пёрли без остановки…
– Это для тебя четыре часа. А когда лежишь на морозе да ветер во все щели задувает, как будто несколько суток прошло.
– Не заболел бы после такого…
– Не заболею, если ещё «Агдамчика» плеснёшь! – облизнулся Захаров.
– Да пей, сколько хочешь, лишь бы был здоров. Только не напейся, как Мэсел…
– Чё, всё ещё в себя не пришёл?
– Дрыхнет, как сурок… Ложись и ты. Я тебя укрою. Согревайся. Только не забудь: скоро Ульяновск. Там – комендант. Нам его прозевать нельзя, – вспомнил о собственных страхах Кравец. – Мэсела я через пару часов подниму, чтобы меня подменил. Тоже ведь спать охота. А он, когда нужно, поднимет тебя. Будь внимателен!
– Не переживай, Саня. Чё, уж мы, совсем без мозгов?
Захаров ещё выпил подогретого вина, улёгся рядом с Мэселом и через минуту захрапел.
Кравец подождал, когда состав тронется, закрыл дверь теплушки и снова заступил на «пост истопника».
Тут припомнился ему рассказ преподавателя по тактике, как во время учений один солдат обманул всех. В палатке офицерские кровати стояли по кругу. В центре такая же «буржуйка». Около неё и дежурил солдатик-истопник. Он время от времени засыпал. Офицеры от холода просыпались. Откроют глаза: огня в щелях печки не видно, и заорут на солдата. Разбудят, дождутся, когда тот дров подбросит, и снова спят. Проснулся упомянутый преподаватель, когда задубел, покосился на печку, а там, внутри, огонёк мерцает. Вроде бы топится печь. Поворочался он с боку на бок и опять задремал. Замёрзнув, снова проснулся: огонёк горит. Подумал, что дело нечисто. Встал, поглядел: истопник седьмой сон досматривает, а в печке лежит светящийся электрический фонарик. Находчивый оказался солдат: придумал такую хитрость, чтобы офицеры его не тревожили…
Кравец оглянулся на Захарова и Мэсела: «Эти, пожалуй, прекрати даже я кочегарить, всё равно не проснутся. Правда,
