Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец
Меховецкий пришел в избу к Лжедимитрию для получения его приказаний и донесения о благополучном состоянии войска.
– Ну, видишь ли, любезный Меховецкий, что все сбылось по моему предсказанию. Все вы почитали меня легкомысленным, когда я решился не дожидаться долее в Львове и с полутора тысячею воинов поднялся на Россию. Сила моя в существе самого дела, и войско мое будет умножаться по мере приближения к средоточию России. Ах, как мне хочется быть скорее в Москве! Любезный Меховецкий! ты мне дал столько доводов дружбы и беспредельной привязанности, что я наконец должен открыть тебе мою душу. Слушай! Ты удивлялся, что я с таким хладнокровием смотрел на любовь Марины к Осмольскому, что даже позволил ему быть в свите моей невесты, и, зная, что Марина из одного честолюбия идет за меня замуж, не переменил моего намерения. Дел политики не должно смешивать с делами сердечными. Брак с Мариной есть узел, связующий меня с Польшею. Я буду чтить ее, буду даже любить и охотно разделю с нею брачное мое ложе. Но, любезный друг, сердце мое давно уже занято другим предметом. Я люблю дочь Годунова Ксению!
– Государь! – сказал Меховецкий, – благодарю тебя за доверенность, но как друг должен сказать, что любовь твою почитаю делом неблагоразумным. Каким образом ты можешь обладать Ксенией, как ты скроешь это от народа? Боюсь.
– Не бойся ничего: все обдумано! Марина будет царствовать среди пышного двора, окруженная царедворцами по своему выбору, и она оставит меня в покое. Ксению я могу видать тайно, если только успею ее похитить. Народ и бояре хотя бы и догадывались, но будут молчать. Не я первый, не я последний буду любить другую от жены. Даже мудрейший и величайший из современных государей, Французский король Генрих IV, не может похвалиться постоянством и верностью. Ах, любезный Меховецкий, что за непостижимое чувство – любовь! После того как я в последний раз видел Ксению, я встречал много красавиц, даже влюблялся на время, но Ксения не выходит у меня из сердца и памяти. Невзирая на то, что я воспитывался в Польше, я все-таки русский; а мы, русские, имеем свои собственные понятия о красоте. Мы не любим тощих прелестей, а главною принадлежностью красоты почитаем полноту тела, которая означает здоровье и спокойствие душевное. Моя Ксения не так высока ростом, как Марина, но бела и румяна, как кровь с молоком, полна, как спелая груша. Черные кудри вьются трубами по плечам, а черные глаза сияют небесным светом, согревающим душу, как лучи солнечные. Не думай, чтоб она воспитана была в таком же невежестве, как другие русские девицы! Нет; Борис, готовясь отдать ее замуж за Датского принца Иоанна, образовал ум ее учением. Притом она поет, как малиновка! (66). Если мне удастся завладеть этим сокровищем, тогда только почту себя вполне счастливым. Ты будешь один поверенным моей тайны, и если ты меня любишь, помогай мне в этом деле. Без Ксении и Московский престол не составит моего благополучия.
– Государь! Я не вижу средств быть тебе полезным.
– Придет время. Теперь ты должен позвать ко мне новоприбывшего к нам дворянина из Москвы. Хрущов сказывал, что это человек предприимчивый, неустрашимый и мудрый. Я хочу послать его в Москву с важными поручениями. Надобно будет разгласить в войске, что он ушел от меня самовольно, чтоб не было никакого подозрения на меня, если его поймают в Москве; понимаешь?
– Не знаю, должно ли верить этому пришлецу, – возразил Меховецкий. – Хрущов сказывал, что это человек безнравственный, злобный, хитрый и уже известен в России многими злодеяниями. Его обвиняют даже в чернокнижестве.
– Тем лучше, тем лучше; мне такого-то и надобно, – сказал Лжедимитрий. – Приведи его ко мне, но прежде обыщи, чтоб при нем не было оружия. С этими приятелями водись, а камень держи за пазухой.
Меховецкий вышел, а Лжедимитрий заткнул кинжал за пояс, положил на стол пару пистолетов и сел на скамье, ожидая нового своего клеврета.
Вошел человек высокого роста, смуглый, с черными кудрями. Навислые брови его сокрывали небольшие глаза. Возле покляпого носа, на левой щеке была бородавка с волосами. Черная редкая борода была подстрижена (67). Он остановился у дверей и поклонился Лжедимитрию в пояс.
– Здравствуй, Молчанов! – сказал Лжедимитрий. – С чем пожаловал к нам из Москвы?
– С усердием, преданностью и желанием служить тебе, моему государю законному, – отвечал Молчанов, снова поклонясь в пояс.
– Спасибо, брат, спасибо! Теперь только познается усердие, и первые мои слуги пред вступлением в Москву останутся первыми в Москве, когда воссяду на престол предков моих. Ну, что делает Борис? Что думает синклит и духовенство? Каково расположение в народе?
– Борис показывает вид, что не боится тебя и смущает народ, называя тебя бродягою и самозванцем. Духовенство служит и помогает ему верно. Бояре не любят, боятся Бориса и молчат; но многие из них втайне тебе благоприятствуют. Народ, любя кровь царскую, передался бы тебе, если б его уверили, что ты истинный сын Иоаннов. Но пока Борис жив и на престоле, никто в Москве не посмеет явно говорить в твою пользу.
– Пока Борис жив! – сказал Лжедимитрий, пристально посмотрев на Молчанова. – Но и Борис смертен, при всей своей хитрости. – Помолчав немного, Лжедимитрий примолвил: – Говорят, что ты, Молчанов, искусен в чернокнижестве и в составлении всяких зелий.
– Народ почитает все то чернокнижеством, чего не понимает. При родителе твоем отец мой бежал с князем Курбским в Литву. Мы жили в Вильне, в доме одного аптекаря, и я научился там латинскому, польскому языкам и составлению зелий. Возвратясь с Россию, при брате твоем Феодоре Ивановиче, я прослыл чародеем за то, что говорил с лекарями иноземными на чужом языке и вылечил несколько человек. Суеверный Борис по доносу врагов моих велел меня взять под стражу во время своего недуга. В доме моем нашли кости человеческие, нанизанные на проволоке, которые оставил мне один чужеземный врач, уезжая из Москвы. По этому заключили, что я чернокнижник, пытали, терзали и наконец полумертвого выпустили на свет, в вознаграждение за то, что я припарками унял боль в ногах у Бориса. Но ты, государь, воспитанный в земле просвещенной, ты не должен верить толкам невежд. Уверенность, что ты просветишь и возвеличишь Россию, и ненависть к Борису привели меня к тебе. Располагай мною, как вернейшим из рабов твоих.
– Итак, ты лично ненавидишь Бориса? – сказал Лжедимитрий, смотря пристально на Молчанова. – Ты умеешь составлять зелия? – Молчанов поклонился Лжедимитрию и не сказал ни слова. – Знаешь ли, приятель, – примолвил Лжедимитрий – что тот, кто мне принесет первую весть о смерти лютого врага моего и всей России, получит сан первого боярина и все имущество рода Годуновых?
Глаза Молчанова засверкали.
– За что ж, смею спросить, государь, такая награда за одну добрую весть? Что ж будет за самое дело? Ты в войне с Борисом, государь, и если б кто избавил тебя от твоего неприятеля, тот имел бы первое право на твою милость. Борис сулит целые области и всю казну царскую за твою голову; ты вправе воздать Борису седьмерицею!
– Сам ты человек разумный, Молчанов! На что мне с тобою терять много слов. Но ты знаешь пословицу: "Не силою ловец одолевает льва, а тем, что ловчая умнее голова". Ведь Борис не пойдет в поле биться со мною?
– Позволь мне, государь, отправиться в Москву. Отведаю счастья, авось удастся сослужить тебе службу. Хитер и силен Борис, да и вотчины Годуновых велики! Пойду в Москву: либо сена клок, либо вилы в бок!
– Идти в драку – не жалеть волос, – примолвил Лжедимитрий. – Вот тебе на дорогу; в этом мешке пятьсот червонцев. Уезжай отсюда потихоньку и не говори никому, куда едешь. Понимаешь меня? Прощай! Надеюсь вскоре поздравить тебя первым моим боярином и наследником вотчин Годуновых. Прошу тебя об одном: если б что случилось в Москве, побереги дочь Бориса Ксению. Голова ее дорога мне, как моя собственная. Если сбережешь ее и сохранишь до моего пришествия в Москву, то вдвое, втрое награжу тебя! Отдам все, что сам захочешь.
Молчанов поклонился в пояс, взял деньги и вышел из избы.
Лжедимитрий спустя немного времени также вышел, чтоб посетить воеводу Мнишеха, и встретил на улице Меховецкого, Бучинского и всех панов, начальников Дружин. За ними шел высокий, плотный, чернобородый русский мужик. Увидев Лжедимитрия, толпа остановилась.
– Царевич! – сказал Ратомский, – к тыльной страже прибыло человек до трехсот охотников, из русских крестьян, молодец в молодца; они вооружены ружьями, топорами и кистенями и, кажется, знают воинское ремесло. Вот их начальник; он говорит, что знает тебя, и пришел проситься у тебя в службу.
Высокий и плотный крестьянин повалился в ноги Лжедимитрию и сказал:
– Прости и помилуй, государь-батюшка! Мы пришли к тебе на верную и усердную службу. Повинную голову меч не сечет!
– Встань! Кто ты таков и откуда пришел? – спросил Лжедимитрий, пристально всматриваясь в лицо просителя.
