Собрание сочинений. Том 4. 1999-2000 - Юрий Михайлович Поляков
– А-а, Витенька! – обрадовался отец.
– …Ты будешь толкать-то? – сердито спросил Анатолич.
– Что? – очнулся Башмаков и обнаружил себя упершимся руками в багажник бесхозных «Жигулей».
– На счет «три»! – приказал бывший полковник, налегая плечом на стойку между передней и задней дверцами. – Раз. Два. Три-и-и!
И вдруг башмаковское сердце сделало странную мягкую паузу. Возникло какое-то болезненное недоумение, словно за стенкой много лет крутили одну и ту же, ставшую неотъемлемо привычной пластинку и внезапно выключили проигрыватель… Недоумение сменилось ощущением знобящей беспомощности, а затем – ужасом. Сердце, конечно, возобновилось, но страх не отпускал.
– Ты чего? – забеспокоился Анатолич.
– Мне плохо, – прошептал Башмаков, нашаривая под рубашкой сердце и чувствуя, как пригоршня наполняется холодным потом.
Пока ждали скорую, вызванную Анатоличем, сердце еще несколько раз спотыкалось, и холодный сумрак опускался на Башмакова, покрывая тело ледяными каплями пота. Олег Трудович сидел прямо на снегу, привалившись спиной к колесу бесхозных «Жигулей», и ожидал смерти. И только когда машина с красным крестом въехала на стоянку, ему вдруг полегчало и он понял, что будет жить.
Молодой врач, наверное, еще студент, был в пальтишке, наброшенном поверх коротенького серого халата. Длинные светлые волосы он носил собранными в хвостик. Доктор присел перед Башмаковым на корточки, хмурясь, пощупал пульс и спросил:
– Что случилось?
– Плохо, – объяснил Анатолич.
– Вижу. Говорить можете?
– Не знаю, – помотал головой Башмаков.
– Та-ак, уже неплохо. Что с вами?
– Сердце…
– Жжет, давит, в лопатку отдает?
– Нет. Просто останавливается. Как проваливается… – начал Башмаков довольно энергично объяснять, но, почувствовав неуместность такой живости, постарался придать голосу скорбную вялость. – Как будто его нет… сердца… и страх…
– Пили накануне? – посветлел врач.
– Немного.
– Утром похмелялись?
– Ну что вы! – вмешался Анатолич. – У нас никак нельзя. У нас хозяин. Заметит – выгонит.
– Раньше с вами такое случалось?
– Никогда.
– Ну что ж, – кивнул врач, – первый звоночек!
Он открыл чемоданчик, вынул ампулу, посмотрел на свет и щелчками изгнал жидкость из узкой горловинки.
– А шприц у вас одноразовый? – тревожно-мнительно спросил Башмаков.
– Конечно. СПИДа боитесь? Это правильно, – похвалил врач, надламывая ампулку. – СПИДа боятся все, а умирают совсем от других болезней. Как вас зовут?
– Олег Трудович, – подсказал Анатолич.
– Трудович? Хм… В первый раз встречаю. Индустриевич был – ущемление грыжи. Алла Пугачева была – внематочная с кровотечением… Другая, конечно, Пугачева – однофамилица. Чкалов был…
– Однофамилец? – полюбопытствовал Анатолич.
– Нет, Чкалов – это у него имя такое. Чкалов Харенович.
– Армянин, наверное? – предположил Анатолич. – У нас в части зампотылу был – Гамлет Отеллович!
– Ты раньше говорил – Гамлет Дездемонович! – удивился Башмаков.
– Да, действительно армянин, – кивнул доктор. – Маляр. Со стремянки упал. Но Трудовича еще ни разу не было. Интересно прямо-таки! Так вот, Олег Трудович, – он почти не глядя вставил иглу в надломленную горловинку, и прозрачный цилиндрик шприца стал наполняться, – это вам первый звоночек! Организм говорит: Олег Трудович, что-то вы ко мне плохо относитесь! Если так будет продолжаться и дальше, – врач встряхнул шприц, поднял иглой вверх, и брызнула тонкая струйка, – то я, организм, за себя, Олег Трудович, не ручаюсь! Понимаете? А лечить, как известно, нужно не саму болезнь, но ее причины. – Он с помощью Анатолича заголил Башмакову зад, смочил ватку в спирту и начал растирать покрывшуюся мурашками ягодицу. – А бельишко у вас, Олег Трудович, тонковато. Знаете, как в народе говорят? Пришел марток – надевай трое порток. Простатитик-то не беспокоит?
– Не беспокоит…
– Меня беспокоит, – сознался Анатолич.
– Оставлю телефончик. Есть очень хороший уролог. Золотой палец!
Врач мгновенно кольнул, и жидкость из цилиндрика исчезла в потемках башмаковской плоти.
– А в больницу его не надо? – спросил Анатолич.
– Зачем? – пожал плечами врач. – Что сейчас в больнице хорошего? Ну, будет Олег Трудович лежать там на сквозняке в коридоре. Пусть лучше дома полежит. Ухаживать есть кому?
– Жена.
– Тем более! Кстати, Олег Трудович, вы где живете?
– Рядом.
– Ну, если рядом – подвезем. А то ведь даже на бензин не хватает. Вроде сами нефть добываем, а на скорую помощь бензина не хватает. Страна дураков…
Околоподъездным старушкам хватило потом разговоров на месяц. Еще бы! К дому подкатила машина с красным крестом, и оттуда доктор с косичкой и Анатолич извлекли бледного и беспомощного Башмакова.
– Такой еще молодой! – В старушечьих глазах светилось торжество сострадания.
Честно говоря, если не считать легкого головокружения, Олег Трудович чувствовал себя уже вполне прилично. Но в случившуюся с ним неприятность оказалось вовлечено столько взрослых серьезных людей, что вдруг взять и объявить о своем внезапном и полном выздоровлении было неловко.
– Доведете? – спросил врач у Анатолича.
– Тут немного осталось.
– Ну, тогда ладно… – И доктор намекающе замялся и начал повторять то, что уже говорил в машине: – Итак, постельный режим, никаких волнений, успокаивающие препараты… И обязательно исключить причины! А причины, Олег Трудович, в излишествах. В из-ли-шест-вах! Животик-то у вас – ого! Надо убирать…
– Дай ему! – шепнул Башмаков Анатоличу.
– Понял… – Напарник вынул из нагрудного кармана довольно серьезную бумажку и под видом рукопожатия вложил в ладонь доктору.
Но тот, совершенно не стесняясь, развернул, расправил купюру и даже помахал ею, показывая шоферу, который, надо заметить, с явным неудовольствием вез их к дому.
– Прощайте, Олег Трудович, берегите себя!
– Прощайте.
Анатолич, словно раненого бойца, повлек друга в предусмотрительно распахнутую старушками дверь.
– Смотри, как рыбки заметались, – заметил он, укладывая Башмакова на диван. – Чувствует, мелочь холоднокровная, что хозяину плохо! Рыбки умнее собак – я всегда говорил!
Олег Трудович лежал на диване и наблюдал в овальном, наклоненном зеркале свое страдающее лицо. Через полчаса примчалась вызванная Анатоличем прямо с урока Катя.
– Ну ты что, Тапочкин? – Она погладила мужа по руке.
– Все будет хорошо! – Он улыбнулся, словно умирающий философ.
– Да? А почему у тебя такая рука холодная?
– Не знаю…
– Хочешь чего-нибудь вкусненького?
– Ага.
– Чего?
– Соленых сушек.
– Я их сто лет уже не видела!
– Я тоже…
Катя отварила курицу, кормила Башмакова с ложечки бульоном и смотрела на него глазами, полными сострадания и преданности. Это напомнило ему детские болезни, когда строгая обычно Людмила Константиновна смягчалась и проверяла у сына температуру, слегка касаясь губами его лба, почти целуя. А Труд Валентинович, придя с работы и получив взбучку за нарушение пивной конвенции, садился на краешек постели и придавливал больному лоб шершавой, пахнущей типографской краской ладонью.
– Тридцать восемь и шесть, – похмурившись в раздумье, заявлял он.
– Сорок, – усмехалась Людмила Константиновна, имея в виду крепость употребленного мужем напитка.
– Пиво в сорок градусов не бывает.
– А бычка на этом пиве случайно не было? – продолжала иронизировать Людмила Константиновна, в принципе отвергая смехотворную пивную версию вопиющей супружеской нетрезвости.
– Люд, ты сильно не права!
Катя, покормив больного, начала с кухни названивать родителям учеников, имевшим отношение к медицине, и подробно рассказывать им про то, что произошло с мужем. Олег лежал в комнате и слышал, как раз от раза рассказ становится красочнее и подробнее, словно все это случилось не с ним, а с самой Катей. Потом жена надолго замолкала и выслушивала советы, поступавшие с другого конца провода. Рекомендации, видимо, принципиально отличались одна от другой, потому что после каждого разговора Катя заходила в комнату в различном настроении.
В приподнято-бодром:
– Ничего, Тунеядыч, страшного. Денек полежишь. Со всеми бывает…
Или в подавленно-сочувственном:
– Тапочкин, у тебя жмет или колет? Загрудинных болей нет? Может, тебя все-таки в больницу положить?
Но, вероятно, утешающие советы все-таки преобладали, потому что, когда Дашка пришла с работы, Катя окончательно повеселела, и они вместе с дочерью даже немного поиронизировали над Башмаковым, застав его тайком изучающим «Популярную медицинскую энциклопедию», раздел «Болезни сердца».
– Так ты у себя и родильную горячку найдешь! – снисходительно улыбнулась дочь.
А потом он подслушал тот разговор между Катей и Дашкой:
– …А он?
– А он, мне кажется, с самого начала будто на подножке едет…
Ночью Башмаков не мог заснуть, проклиная себя, что закрылся подушкой и не дослушал разговор до конца, ведь совершенно очевидно, Дашка дальше спросила:
– Почему же ты с ним живешь?
А вот что ответила Катя? Что?
Едва он начинал задремывать, как сердце тоже
