Евгений Витковский - День пирайи (Павел II, Том 2)
— Доктор медицинских наук… — начал было швейцар по второму разу, полагая, что старик замешкался, но тот уже стоял на пороге, обводя глазами, по сути дела, свою собственную семью с небольшими дополнениями, старшего зятя, старшую дочь и с ними… Господи прости, вылитого императора Павла Первого, только сильно помолодевшего. Ну ладно, Свибловых там прочхали, но как человека с такой внешностью, да еще Романова, прочхали! Впрочем, кажется, он не прятался. Ну, тогда, конечно, и должны были прочхать.
Павел стоял, понятия не имея, кого это еще принесло. Незаменимый Сухоплещенко молчал, положение опять спасла Елена.
— Павлик, это мой папа.
— Очень приятно, — сказал Павел, с достоинством пожимая руку старика. Перед отцом такой милой женщины нечего было становиться в ледяную позу.
— Я по делу, Павел Федорович, — сказал Эдуард Феликсович, опускаясь в уступленное дочерью кресло под латанией, — неувязка с другом моим, с Юрием Свибловым.
Павел поперхнулся.
— Да, с Юрой Свибловым, это мой друг по давним временам. Мы с ним вместе… э-э… служили. Под Воркутой, знаете ли. Тут кто-то из ваших, некто Дмитрий Владимирович, кажется…
Елена и Георгий переглянулись.
— Да, Дмитрий Владимирович… Мучил его, чтобы тот принял на себя станцию метро Свиблово. Ну, а человек он и робкий и ветхий, и я пришел поговорить вместо него.
Павел хорошо помнил условия сношаря и совершенно не хотел жертвовать присутствием единственного приятного ему из родственников на коронации. Он сам дал указание — хоть из-под земли достать любого Свиблова и полагал, что никто пока не найден. А тут — ну и сюрприз. Сухоплещенко молчал, но не краснел. Павел решил действовать сам.
— Ах, вот что… Вот какое дело. Но ведь это и в самом деле необходимо. Нужно, чтобы Свибловы согласились принять назад хотя бы часть реквизированной собственности. По заслугам и потребностям. Да ведь я и сам по прабабке Свиблов!
— Вот что… — протянул Эдуард Феликсович. Это было приятно, что император оказался родственником лепшего кореша по лагерю. Потом вспомнил, что через внука в родственники императору он и сам уже попал, и резко помрачнел. — В таком случае, Павел Федорович, должен вам заявить со всей ответственностью, что без выполнения предварительных условий Юрий Свиблов не примет из ваших рук решительно ничего. Он, впрочем, ставит условие очень вздорное, он требует титул, простите, для меня…
Шелковников беззвучно присвистнул.
— Титул для меня, но я уговорю его эту блажь оставить. У меня, правда, есть свое контрусловие, может быть, вы сочтете его незначительным, но это важно.
Павел склонил голову — мол, слушаю.
— Так вот. Лучший мой друг, посол Люксембурга в… Советском Союзе, Жюль Бертье, вот уже семь… или восемь?.. лет как похищен ливийскими террористами.
При имени Бертье за дверью раздался грохот упавшего подноса.
Дверь на этот раз даже и не открылась, но было ясно, что Тоня уронила и второй вариант ужина. Потом раздался жалобный лепет чукчи: «Одна смелть холосо, две смелти — лутьсе…» и звуки смолкли. Шелковников отлично помнил, что Тоня в свое время как раз обслуживала этого самого Люксембурга, то есть посла, украли его не вовремя, но смолчал. В нем росло тусклое раздражение против этой девицы. Когда Сухоплещенко подыщет другую? Еще не хватало, чтобы эта шлюха выбилась в царицы! Впрочем, и такое бывало… Надо быть готовым ко всему. Он ощутил прилив яростного голода, но лезть в портсигар при императоре не решался. Император, впрочем, тоже глотал слюну.
— Отлично, — оборвал Павел монолог деда и обратился к генералу. — Что, можем мы этого посла вызволить?
— Можем, — ответила за мужа Елена, — Бертье в Триполи, в Ливии. В черной тюрьме, в каменном мешке и так далее. Муаммарчик требовал за него выкуп атомными бомбами.
Шелковников поглядел на жену со скрытым ужасом и еще — с восхищением. Сам он ничего подобного не знал. Во женщина, а?
— В ваших возможностях, Павлик, обратиться за содействием к дириозавру.
Павел вспомнил, что жену ему доставил с Алтая этот самый персонаж нынешних довольно смешных анекдотов, и его передернуло. Но мысль была неплохой, бомбежки каменными яйцами боялись сейчас во всем мире больше, чем атомной войны. Уже ни один политический деятель не имел права сбрасывать летающее чудо-юдо со счетов. Много десятков страшных пятигранников, грозя ужасными вылуплениями, уже лежало в самых неудобных местах по всему миру. И жертвы тоже были.
— А? — спросил он у генерала. Это осуществимо?
— Дириозавр нам не подчиняется… Но есть возможность запросить через дипломатические каналы, все-таки речь идет об освобождении заложника…
— Вот и отлично. Милостивый государь, исполнение вашей просьбы мы гарантируем. А вы уверены, что ваш друг, если все условия соблюсти, согласится? — Павлу исступленно хотелось есть, и потому так же хотелось, чтобы этот нескончаемый поток посетителей иссяк. — Может быть, вы все же согласитесь принять от нас… титул?
Дед покосился на императора.
— В мои-то годы… Подумаю. Но если гарантируете, что вызволите Бертье, то приму, если такая надобность.
— Вы откуда родом?
— Э, не пойдет. Я, Павел Федорович, Крым люблю, вот вы мне там чего не то поскромней подберите…
— Согласен. Очень рад вас видеть.
Дед понял, что время истекло, и поднялся.
— Георгий, подвезешь?
— Вас довезут, Эдуард Феликсович. Мне надо еще задержаться.
Павел поглядел на генерала, как еж на змею. И снова Елена поняла неловкость положения и нашла из него выход. Она поднялась с кресла и с грацией, которую нечасто встретишь у женщины на пятьдесят пятом году жизни, подошла к мужу.
— Георгий, — мягко, но решительно произнесла она. — Дай сюда портсигар. Точней, оба портсигара.
Шелковников горестно, но беспрекословно отдал ей оба, уповая лишь на скорое возвращение Сухоплещенко с другой парой, заготовленной в автомашине. Сухоплещенко исчез. А Шелковников еще больше опечалился: что у нее, у Тоньки этой, руки глиняные, и она подносы все время роняет? Елена тем временем открыла портсигары, взяла в руки и, словно два блюдца, поднесла Павлу, очень удивленно взиравшему на эту сцену с подоконника. Никогда не подумал бы он, что дворянин Шелковников носит при себе два бутерброда с черной икрой в одном портсигаре, два бутерброда с красной — в другом. Но как же это своевременно! В свете того, что Тоня еще когда-а в третий раз пожарит осетрину. Чукча сегодня, видать, уже целого осетра съел.
— Угощайтесь, Павлик, — сладко сказала Елена, — Георгию полезно поголодать. — При этом она послала мужу такой взор, что тот и вправду сглотнул слюну, решил поголодать. Вдруг да талия наметится.
Павел в одну минуту истребил бутерброды и почувствовал подъем настроения. Елена с пониманием откланялась, теперь мужчины, если хотят, могут говорить о работе и прочих безделушках. Откланялась и отбыла, совершенно очаровав будущего царя. И Сухоплещенко в гостиную не допустила: пусть Георгий худеет, а Павлик все же перекусил.
Шелковников дожидался, что Павел вернется под латанию и прикроет по своему обыкновению глаза. Потом генерал с трудом выловил из внутреннего кармана сложенные вчетверо листки — плод долгих стараний Мустафы Ламаджанова.
— Титул, государь. Я прочту вслух, как обычно.
— Слушаю, милейший.
— Итак… — Шелковников воровато надел на нос очки и стал читать:
— Мы, кандидат в члены КПСС, простите, сам себя перебью: рекомендации для вас готовы. Если не возражаете, вам их дает коллектив передового магазина номер 231 в вашем родном городе, в этом магазине работал герой Петров.
— Что с памятником ему?
— Дано указание установить, его родной город на Брянщине…
— Старая Грешня? — быстро переспросил Павел.
— Совершенно верно…
— Вот что, милейший, там уже есть готовый пьедестал, прикажите использовать!
— Пьедестал? — в который раз Шелковников удивился хозяйственности императора, он не ведал, что Сухоплещенко приснопамятный пьедестал давно прибрал к рукам. — Будет исполнено. Я продолжаю. Мы, кандидат в члены КПСС, милостию Божией и миропомазанием Павел Вторый, император и самодержец Всероссийский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Финляндский… Простите, я, кажется, забыл доложить — через дипканалы стало известно, что Финляндия и в самом деле намерена просить о воссоединении…
— Сами осознали… Хорошо… — пробормотал Павел. — Дальше, дальше.
— Так… Царь Финляндский, Лапландский и Аландский, наследственный победитель Гангутский, Царь Польский, Царь Херсонеса Таврического Крещального, Царь Неаполитано-Скифский и Всея Тавриды, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Государь и Великий Князь Нова-города Низовския Земли, Великий Князь Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Великий Герцог Курляндский, Князь Естляндский, Лифляндский, Семигальский и Самогицкий, Архипелага Западно-Естляндского Наследный Господин, Князь Гродненский, Брест-Литовский, Могилевский, Витебский, Борисовский, Оршинский, Несвижский, Минский, Слуцкий и Шкловский…
