0,5 [litres] - Валерий Александрович Шпякин
По вечерам смотрел кино, читал давно умерших литераторов, играл на гитаре, которая нашлась здесь же. Вообще, Андрей предпочитал фэнтези – маги, орки и все такое прочее, – но, за неимением лучшего, достались Агата Кристи, Мопассан и Джек Лондон. От тех писателей, имена которых где-то в голове еще звучали, смешавшись со школьным звонком, почти тошнило. Прикасаться к этим именам можно было лишь от полной безысходности. Уроки литературы в школе были самыми противными: заучивание бессмысленных стихотворений о чем-то абстрактном и регулярные сочинения на темы вроде «Символизм в образе Наташи Ростовой», «Жанровое своеобразие комедии Гоголя». На улице весна, какое сочинение, Лариса Степановна? Вы нормальная? Если Наташа в белом платье – она просто решила явиться на бал в белом платье, а вовсе не потому, что она символ грядущих перемен в застоявшейся царской России. Литература – единственный школьный предмет, на котором должны учить морали и этике, но вместо этого там учили запоминать куски ненужного текста, уже через час выветривающиеся из головы.
Днем даже вырисовывались какие-то дела: нужно было натаскать воды из колодца, дом в порядок приводить, отмывать и придавать внешний вид. Прикола ради, скоро можно будет и посадить что-нибудь. Надо только предварительно посоветоваться с Натальей Владимировной.
Играл на гитаре Андрей не очень хорошо, но в инструментах и музыкальном оборудовании разбирался. Обучаясь в универе, только этим себя и кормил, откладывая стипендию, чтобы за эту самую учебу платить. А вот ползая по барахолкам в социальных сетях и успевая выхватить интересный девайс по низкой цене на «Авито», можно немного заработать. Если этот девайс развинтить, почистить, подклеить и выставить на продажу в той же барахолке, но уже в более респектабельном виде. Таком, что и владелец предыдущий не узнает. Состояние не сколотишь, но оборот кое-какой есть. Сейчас на дне сумки лежит два микрофонных усилителя сигнала, ждущих своего нового хозяина. Если купят по указанной цене – в кармане появится сорок тысяч. Тогда уже можно подумать о будущем. О переезде. Без денег никакого будущего нет. Удивительно, как медленно они уходят, когда их негде тратить. Вонючее «Кафе» на трассе не соблазняет к излишним покупкам.
Когда отец умер, мать хранила его вещи дома. Жизнь продолжается, в нее приходят новые люди, а вещи умерших, ну, не выкидывать же, хоть и требуют того прибывшие. Вот мать и отвезла сюда все то, о существовании чего Андрей и подозревать не мог, и переехала с концами к новому мужчине. Андрей почти не помнил отца, но все равно испытывал необъяснимый трепет теперь, когда перебирал струны его гитары, к которым никто не прикасался без малого полтора десятилетия. Гитара дерьмо, он бы такую никогда не купил.
Радовало, когда в книге находилась аккуратная пометка, сделанная вовсе не маминым почерком, его он помнил отлично – спазматичный, рвется вверх, резко вниз, как кардиограмма молодого сердца. Ускоряется страстно, замедляется в моменты поиска подходящих слов. Этот почерк был иным – целиком вдумчивым, что ли. Хотелось верить, отцовским. А чьим еще он мог оказаться?
Самым увлекательным чтением оказались письма. Разбирая деревянный ящик под кроватью со старыми документами и фотографиями, Андрей наткнулся на целую кипу писем, на диалог этих двух почерков – пожелтевшие от времени и влаги страницы оказались перепиской отца и матери в годы их молодости. Молодость была у них бурная. Андрей открыл для себя множество фактов о своей семье, которую в сознательном возрасте не застал. Открыл, как чужую банку с вкусным вареньем, затерявшуюся на чердаке и не испортившуюся. Не ел все сразу, дозировал.
Они познакомились в Крыму, еще в те времена, когда трава была зеленее, а Черное море – теплей и не было споров, чей же он, этот Крым. Люди друг в друге любили человека, а кому принадлежит полуостров – им было наплевать. Страна была одна. А может, и не так все было, откуда Андрею знать? Отец заканчивал мореходное училище и должен был проходить практику на судне, которое отправлялось откуда-то оттуда. Сам он был местный, из Севастополя. Мать – приехала туда вместе со своим школьным классом, в последние каникулы перед поступлением в университет. Не ясно, как произошла встреча, но начало было положено – переписка завязалась. Через год отец написал ей, что скоро будет в ее городе, как только судно загрузят в Норвегии. Приехав в этот северный порт, где его ждала женщина, которую видел всего один раз в жизни, он остался. Портовый город стал местом рождения Андрея. Море отец не любил, а поступил учиться только по причине незнания, что делать со своей наступающей на пятки взрослой жизнью. Мать же, наоборот, всякий раз старалась выбраться к морю поближе, хоть и наблюдала его только с берега. К любому морю, кроме Белого – холодного и близкого и оттого противного.
Воде отец предпочел сушу и его новым судном стал грузовик. В новой стране город перестал быть портовым: все сначала приватизировали, стали разорять и в итоге закрыли. Быть дальнобойщиком – вряд ли проще, чем механиком на сухогрузе, но платили в то время хорошие деньги, а рейсы были короче. Деньги – за риск.
По пьяным откровениям отчима Андрей знал, что отца убили в девяностые, когда он отправился с грузом в очередной рейс. Фуру разграбили и утопили. Тело нашли глубоко в лесу лишь спустя несколько месяцев после исчезновения. Перед глазами плыли картинки из детства. Сколько Андрею тогда было? Приехали какие-то родственники, некоторое время жили с ними. Единственный раз, когда довелось увидеть дедушку и бабушку со стороны отца. Виделись лишь их мутные силуэты, лица отсутствовали. Грозный мужчина с властным низким голосом, с отвращением смотревший на маму и на самого Андрея. Вот, что запомнилось. Вспомнил, как постоянно спрашивал у мамы: «А скоро приедет папа?» – вспомнил то чувство радостного ожидания и томительной неизвестности, как терялся в догадках, что за подарок привезет из рейса отец. От папы ничего не осталось. Когда Андрей подрос, о нем больше не заводили разговор, и никакие вещи о его существовании уже не напоминали. Раз и навсегда мать поставила точку: был отец, теперь нет, теперь есть Сергей Константинович, дядя Сережа, папой можешь не звать, но держаться будем вместе. Подкупили ребенка еще и тем, что собственную комнату пообещали. Даже обои поклеили, какие пожелал Андрей, – с динозаврами. Повелся. Вот и живи с этими обоями, променяв на них память об
