Штандарт - Александр Лернет-Холения
Но Орбелиани уже подталкивал меня к выходу, и мне пришлось подчиниться.
— Несчастный, — ругался Орбелиани, — о чем вы вообще думали? Из-за вас у меня будут неприятности, не говоря уже о том, что я не смогу послушать последние два акта «Фигаро»!
— Господин майор, — ответил я, пока нам отдавали наши шинели, — мне говорили, что они хуже, чем первые два акта.
— Молчать! — воскликнул Орбелиани, выталкивая меня из театра. — Что вы понимаете в музыке?
Мне пришлось поспешить вместе с ним в штаб армии. Из-за возможных атак с воздуха он располагался в нескольких жилых зданиях, ради этого расселенных, а не в более подходящем общественном месте. Конечно, ночью здесь были дежурные, но из начальства, к которому должен был обратиться Орбелиани, большинство отсутствовало, и их нужно было дождаться. Потом они ругались и обвиняли Орбелиани в том, что один из его подчиненных повел себя столь неподобающим образом.
— Вы можете сами поговорить с этим прапорщиком! — кричал Орбелиани. — Он — мой подчиненный всего полдня, у нас не было времени даже чтобы толком познакомиться. Ее Императорское Высочество желает, чтобы его отправили в полк на Украину, где он сможет вести себя как хочет. Моя задача вовсе не в том, чтобы обуздывать темперамент моих офицеров. Я не пастырь!
Но оказалось, что кавалерийских полков на Украине больше нет. Как только возникла угроза Балканскому фронту, их немедленно отозвали. Теперь они находились в Банате: одна дивизия — в Эрменьеше, другая — в Караншебеше.
— В Эрменьеше и в Караншебеше? — воскликнул Орбелиани.
Да, ответили ему, они сейчас именно там. Но ведь это, воскликнул он, совсем рядом! Да, отвечали ему, самое большее — день пути. Но это же слишком близко! Их Императорское Высочество прямо сказали, что его следует отправить на Украину. Возможно, отвечали ему. Но ради одного прапорщика возвращать на азиатскую границу восемь кавалерийских полков никто не будет. Знали ли Их Императорское Высочество, что этих полков больше нет на Украине?
Очевидно, нет. Какое дело Их Императорскому Высочеству до оперативной дислокации кавалерийских частей! Даже он, Орбелиани, не знал, где они.
В любом случае, ему ясно указали, что Ее Императорское Высочество хочет, чтобы я отправился в украинский полк; и если они уже не на Украине, а где-то еще, мне следует ехать туда, где они сейчас.
Но не так же близко! — кричал майор.
Близко или нет, они определенно не останутся там надолго. Полки должны дождаться полного укомплектования, после чего вернуться на фронт.
Помолчав пару секунд, Орбелиани спросил, какое место находится дальше от Белграда — Эрменьеш или Караншебеш.
Караншебеш, сказали ему.
Выругавшись на чем свет стоит, Орбелиани заявил, что прапорщик отправится в Караншебеш. Будем надеяться, что Ее Императорское Высочество не узнает, что это так близко. У него не было большого желания заниматься моими делами, а финал «Фигаро», похоже, был уже безнадежно пропущен…
Однако прошло довольно много времени, прежде чем меня удалось откомандировать в тот полк: ведь штаб армии сам такие вопросы не решал. Нужно было получить по телефону указание военного министерства. И это указание было дано только потому, что в Вену доложили о желании эрцгерцогини. Был час ночи, когда я получил на руки приказ, в котором мне предписывалось немедленно присоединиться к драгунскому полку Марии-Изабеллы в Караншебеше.
3
Орбелиани и штабисты, которые звонили по телефону и передавали распоряжения, ушли, и мне тоже ничего не оставалось, кроме как в дурном настроении пойти к себе на квартиру, находившуюся в местечке под названием Космайска. Дверь в дом открылась с усилием, я поднялся в темноте по лестнице и с шумом споткнулся обо что-то в прихожей.
— Антон, — крикнул я, — вставай! Собирайся и седлай коней! Мы уезжаем!
Антон — это был мой слуга, ранее служивший верой и правдой Фердинанду Кренневилю. Антона повторно призвали в армию во время войны — и по особой просьбе Кренневиля отправили мне под начало, хотя прапорщику ординарец не полагался. Но в моем случае требовалась определенная помощь из-за ранения. Кренневиль питал к Антону особое доверие, он знал его очень давно, к тому же это назначение подразумевало, что я всегда буду под присмотром человека, на которого можно положиться. Антон, на самом деле, знал меня с юных лет и часто напоминал мне о том, что я «сидел у него на коленях». Он был интересным человеком. После военной службы с Кренневилем, которую он добровольно продлевал несколько раз, он был слугой в некоторых хороших домах и приобрел там достойную репутацию. Во всяком случае, с тех пор он считал себя многоопытным слугой, которому теперь приходилось некоторое, недолгое, время выполнять несложные обязанности денщика офицера. Он чувствовал свое превосходство не только над другими денщиками, но и над большинством окружающих. Все, что ему поручалось, Антон выполнял очень добросовестно, но с некоторым высокомерием, подчеркивавшим, что он считает себя мудрее других. Однако, несмотря на весь свой опыт, иногда он пускался в длинные рассуждения, подробно описывал места или неожиданно забывал имена. В этом случае он делал эффектную паузу, щелкал пальцами и указывал на того, кто, по его мнению, должен был знать забытое имя. У него были седые, почти белые бакенбарды и чисто выбритый подбородок. Антон прислуживал мне так обстоятельно, что обычно это занимало втрое больше времени, чем должно было. Нередко он обращался ко мне на «ты», потому что ему совсем не нравился тот факт, что мне уже отнюдь не пять лет.
После того, как я выкрикнул распоряжение, разбуженный Антон наконец-то появился, одетый в рубашку, бриджи и тапочки. Шел он медленно, поскольку был убежден, что причина, из-за которой я разбудил его посреди ночи, совершенно бессмысленна. Он включил свет — в темноте я не нашел выключатель.
— Где ты пропадаешь? — воскликнул я. — Ты оглох?
— Нет, — ответил он. — Я слышу. Господин прапорщик кричал очень громко, я слышал очень отчетливо, и господину прапорщику не следует наступать на игрушки маленького Милана, чтобы не наделать еще больше шума.
Я посмотрел под ноги и понял, что стою посреди множества игрушек: маленького поезда, рельсов, фигурок людей, мостов и вокзалов.
— Что это? — спросил я. — И кто такой маленький Милан?
— Ребенок нашей хозяйки, — ответил он. — К сожалению, господин прапорщик разбудил и его, хотя он, должно быть, очень устал, потому что сам захотел идти спать. После ужина мне пришлось играть с ним в железную дорогу, и он никак не хотел останавливаться, потому что очень ко мне привязался. Дети
