Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина
Откровенно фыркнув, зверюга спрыгнула во двор и пропала в темноте. А Кира с тех пор на ночь закрывала окно, оставляя только небольшую щель. Хотя девушка не особенно удивилась бы, если б одна из кошек все равно сумела бы просочиться в комнату…
– Тебе помочь подняться? – спросил Антон, остановившись у тропинки, ведущей к калитке дома.
Оценив подъем, Кира вздохнула:
– Хорошо бы…
– Без вопросов!
– Но спросил же. Торопишься?
– Не настолько… Просто подумал, что тебе может быть неудобно. Ну, знаешь – некоторые хозяйки не любят, когда постояльцы водят гостей. Твоя как?
– Не знаю…
У Киры не появилось тут ни друзей, ни даже знакомых, она никого не приглашала в гости. Оказалось, одиночество в чужом городе завораживает, как новая книга. Каждый день Кира открывала новые переулки и скверы, дикие пляжи и маленькие кафе на окраине. Ее тянуло бродить по улицам, наблюдая за людьми, прислушиваясь к разговорам. И в каждом уголке города находить запах моря… Ни один аромат не несет в себе столько смысла и такой сонм историй и воспоминаний. Все они оседали в душе – и пришедшие на память, и придумавшиеся, ведь Кире не с кем было поговорить, кроме себя самой. Это было внове, но казалось ей не просто удивительным, но и прекрасным.
Последние года два Кира так часто представляла себе день, когда поселится на морском берегу, что, оказавшись здесь, погрузилась в состояние полусна, полубреда. В первый же день, выбежав за порог, поняла – вот такое утро ей виделось бессчетное количество раз: она скользит по еще сонной солнечной улочке, одетой в каменные изгороди, а счастье идет за ней по пятам. Они спускаются к морю, отыскивая его по голосу… Их встреча становится той самой – единственно важной, – ради которой она и прожила три десятка лет.
– Думаю, можно рискнуть, – ответила она Антону. – Если не пустит тебя, значит, не судьба.
Его широкие брови поползли вверх.
– Не судьба?! А ты веришь в судьбу?
Она пожала плечами:
– Я всю жизнь чувствовала, что должна жить у моря. Здесь мое место. И вот я тут. Разве это нельзя назвать судьбой?
– Нет. Ты просто взяла и приехала сюда. При чем тут судьба? Вот если б ты выиграла в лотерею дом у моря, это можно было бы назвать судьбой.
– Дома нет, – засмеялась она. – Только этот – кошкин дом…
– Крым вообще кошачий полуостров. Ты заметила?
– Да, они тут повсюду.
Он беззвучно рассмеялся:
– Больше только на Тасиро.
– Где?
– Ты не слышала про такой японский остров? Его еще называют Кошачий остров. Их там больше, чем людей.
– Не слышала… – озадаченно призналась Кира.
– Темноватенькая ты. – Он вдруг погладил пальцем ее щеку. – Но это не страшно. У тебя ведь теперь есть я – умный и красивый.
– Нахал! – рассмеялась она, ткнувшись лбом в его плечо. Оно было крепкое и теплое. – Ну что, пойдем?
Еще раз смерив взглядом расстояние до калитки, Антон демонстративно размял плечи:
– Прыгай на руки. Я тебя занесу, а то крутовато здесь. Еще швы разойдутся…
– Не должны. Доктор сказал, что я могу ходить. Но…
Она неуверенно обвила рукой его шею:
– Поехали?
Обезболивающее пока действовало, и другие ощущения, которых Кира не улавливала час назад, дали о себе знать. Ладони Антона были горячими. И напрасно он поворачивался так, что лицо его оказывалось чересчур близко: один неровный шаг, и уткнется губами ей в щеку…
– Да не напрягайся ты, – выдохнул он. – Я не собираюсь…
– Чего не собираешься?
– Ничего. Просто донесу тебя до комнаты и уйду.
Они с трудом справились с массивной металлической калиткой, чуть не застряли на маленькой веранде, столкнувшись с хозяйкой, привычно запричитавшей:
– Ой, да что это с вами приключилось, Кирочка? Чем вам помочь?
– Накормить и спать уложить, – вместо нее отозвался Антон. – Завтра будет как новенькая.
Кира возмутилась:
– Завтра?! Да мне только через неделю швы снимать!
– А-а, шалунья! – Он хитро прищурился. – Поболеть хочешь? Чтобы за тобой поухаживали?
– Так некому же, – ответила она в тон.
– А я на что?
– А при чем здесь ты?
Сказала – и куснула губу до боли: «Черт! Как я могла такое…»
На его месте она просто разжала бы руки – вались на пол, разбивай второе колено! И ушла бы, чтоб больше никогда не возвращаться. Нельзя прощать хамство, даже едва проклюнувшееся, иначе оно вымахает выше тебя, как крапива, сожжет до костей – и человека, угодившего в него, и тебя самого. Она знала это наверняка, вытерпев три года со Станиславом…
Но Антон не сделал ничего из того, что пришло ей на ум. Остановив хозяйку: «Не включайте свет! В глаза будет бить…» – он осторожно опустил Киру на постель в полутемной комнате и выпрямился. Мельком взглянул на Людмилу Васильевну, и – чудо! – она исчезла.
– Ты испепелил ее взглядом, – усмехнулась она. – Теперь за меня возьмешься?
На его лбу блестела испарина, и Кира с опозданием догадалась, как же Антону больно было тащить ее наверх, если с ногой у него что-то не так… Зачем надрывался? Уж она доковыляла бы как-нибудь…
Вытереть ему лоб Кира не решилась, пусть думает, будто она ничего не заметила. Ухватившись за деревянное, красиво изогнутое изголовье старой кровати, он слегка склонился, изучающе вглядываясь в ее лицо, точно пытался прочесть нечто важное. Кира замерла: «Поцелует?» Ее сердце громко отсчитывало секунды…
– Отдыхай, – шепнул Антон. – Если я понадоблюсь, вот визитка. Звони в любое время.
Положив карточку на подоконник, он постоял немного, постукивая по нему ладонью, и шагнул к порогу:
– Ну, пока!
– Без тебя здесь станет совсем темно.
Она проговорила это совсем тихо, но Антон услышал. И отозвался:
– Это то, что тебе сейчас нужно. Темнота. Покой. Сон. А завтра… Будет завтра!
Его смешок растаял за дверью, которая тут же снова скрипнула, впустив Людмилу Васильевну, державшую в руках потемневший от времени серебристый поднос, на котором кроме чашки с чаем стояли вазочка с печеньем и розетка с вареньем.
– Ну что вы, зачем? – вяло воспротивилась Кира.
– Покушайте, деточка, – проворковала хозяйка. – А потом спать, спать… Лучше сна лекарства еще не придумано.
Но сразу уснуть не получилось. Рановато было, хотя за окнами по-южному давно сгустилась тьма, монотонно звучащая голосами цикад. Почему-то они не убаюкивали, а завораживали, хотелось слушать и слушать их, лежа с открытыми глазами. Из темноты наплывали неяркие вспышки прошедшего дня: больница, велосипед на дороге, кротик…
«Телефон! – внезапно вспомнила Кира. – Я его не потеряла?»
Надо было всего лишь сползти с постели и взять сумку, брошенную на стуле у двери… Но оказалось – сделать это лень. Никуда же он не денется до утра, если еще там! Только сейчас Кире пришло в голову, что найденный в лесу телефон был потерян кем-то если не сегодня, то накануне, ведь заряд до сих пор не кончился. И, может быть, женщина, писавшая те полные отчаяния послания, пока жива…
У нее засаднило в душе: «Если б я не грохнулась
