Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
* * *
Молва о появившейся в здешних краях шайке злоумышленников разлилась по Ельску с быстротой весеннего половодья в непокорной реке Урсте. Дня не прошло с приезда нарочных из Олунца, а в окраинных избах, сиротливо жавшихся к лесу, старики уже вовсю толковали о беглых каторжниках, припоминая, как лет шестьдесят назад, ещё при Александре Первом, в Ельске изловили кровавого разбойника Кирьку-одноглазого, грабившего купеческие обозы.
Пошёл слух гулять из первых рук – от горничной уездного исправника Стукова, сплетницы Грушки. В тот момент, когда нарочные из Олунца обрисовывали господину исправнику положение с дорожным разбоем, Грушка, затаив дыхание и боясь пропустить хоть полсловечка, вытирала пыль с бюста гипсовой нимфы. Хотя через закрытую дверь кабинета слышно было плоховато, суть Грушка уловила: потребно держать ухо востро, а не то не миновать Ельску большой беды.
Судили-рядили про бандитов и в доме Весниных, особенно после Аниного своеволия, когда она явилась из дальней прогулки по лесу в сопровождении двух господ. Не сносить бы Ане буйной головушки перед отцовским гневом, не будь один из провожатых не простым дворянином, а титулованным, да ещё братом владелицы пансиона баронессы фон Гук.
Опытный Веснин с мимолётного взгляда понял, кто из новых знакомых дочери разночинец, а кто барин. С фон Гуком купец поздоровался радушно, приветливо, а Алексею Ильичу лишь степенно кивнул:
– Благодарю за дочь, господин Свешников.
Аня обидчиво вспыхнула от такой несправедливости, но укорить отца не посмела: знала, что провинилась и лучше для неё в данную минуту – держать рот на замке.
Известие о разбойничьей шайке Веснин воспринял спокойно:
– Чего зря печалиться – без Божией воли и волос с головы не упадёт.
– Упасть-то не упадёт, – напомнила ему Анисья другую пословицу, – но на Бога надейся, а сам не плошай.
– Это верно, – согласился купец, признавая опасность, тем более что исправник лично предупредил его о шайке неизвестных злоумышленников, явившихся «пощипать» местное купечество.
Давеча в доверительной беседе за рюмочкой сливовой наливки, отправляя в рот кусочек домашней ветчины, господин Стуков поведал, что в соседней волости шайка пустила по миру купца Перелыгина, а обворованный владелец суконной мануфактуры Краснобаев был вынужден за долги продать грузовую баржу.
– Я дорожных грабителей не боюсь, – объяснил дочери Веснин, зазвав её к себе в кабинет для тайного разговора. – Мои капиталы в ценных бумагах да акциях в сундучке лежат, – он выпростал указательный палец и многозначительно постучал им по стене за письменным столом. – А сундучок в сейфе за картиной с лебедями. Ты, Анюта, ежели со мной несчастье приключится, сразу за сундучком пригляди. Тебе средств на всю жизнь хватит, а будешь с умом расходовать, то и внукам останется.
От разговора с отцом Аня расстроилась не на шутку, слишком свежа была рана от смерти матушки, а уж о том, что с отцом может случиться непоправимое, и думать не хотелось, но он как будто угадал её мысли:
– Вижу, растревожил я тебя, моя ягодка. Но ничего – скоро повеселеешь. Задумал я на субботу гостей пригласить. А то ты как из пансиона приехала, почитай и людей не видала. Так что не кручинься, а заказывай себе новое платье, обсуди с кухаркой, какие кушанья к столу подавать, сколько провизии закупить, да поджидай гостей!
Гости в купеческом доме – дело первостатейное, да и батюшку опозорить не хотелось, поэтому перво-наперво Аня поспешила к кухарке Матрёне, славившейся по Ельску отменным умением печь пироги и запекать поросят. Матрёна сызмальства при господской кухне росла, получив поварские умения в самом Санкт-Петербурге. Может, и заправлять бы ей на княжеской кухне, но лет этак в семнадцать приключилась с ней незадача – болезнь непонятная. Чуть задымят трубы на Путиловском заводе да завеют чёрной дыминой над городом – Матрёна начинала задыхаться, словно от грудной жабы. Думала, помрёт. Может, и вправду скончалась бы без времени, не окажись случайно в здешних местах. И так ей хорошо на лесном воздухе раздышалось, что выпросила она у хозяев чистый расчёт и навсегда обосновалась в Ельске.
Матрёна была бабой крепкой, плечистой, лицом круглая, румяная, словно колобок из печи. И говорила под стать своей внешности: внушительно, но мягонько, по-доброму, со столичным выговором, в котором временами проскальзывали французские нотки – результат воспитания француза-повара, месье Жюрвиля.
Меню обговорили в три минуты:
– Стол приготовлю, барышня, в наилучшем виде, не извольте сомневаться, – сюсюкающим тоном заявила Анне Матрёна. – На горячее изображу расстегайчики из сёмги, бефстроганов из говяжьих медальонов, само-собой, картошечки отварной под баварским соусом. Ну, а на закусочку буженинки построгаем, язычки отварные, грибочки солёные да селёдочку с лучком! Лучше не придумаешь. – Повариха чуть нахмурила лоб и нерешительно посмотрела на Аннушку: – Моя прежняя барыня ещё фаршированную черносливом утку очень уважала. Как предполагаете, барышня, готовить или нет?
– Готовь! – разрешила Аня, оглядывая Матрёнино хозяйство.
Кухня поражала чистотой и нездешней аккуратностью. Составленные горкой разнокалиберные кастрюли громоздились в правом углу, левый угол занимали развешенные по стенам сковороды, а на столике у окна красовались два самовара: парадный, для гостей, и малый, из которого пили чай в течение дня все домашние.
На широкой плите посредине кухни умиротворяюще булькал кофейник, испускающий аромат свежего кофе, шипел жареный лук со шкварками, а в духовом шкафу запекались свиные ножки.
От запахов кулинарного великолепия Аня почувствовала, как проголодалась, и только собралась перекусить, как в дверь кухни просунулось щекастое лицо белошвейки Проклы и нарочито нежный голосок подобострастно произнёс:
– Барышня Анна Ивановна, не изволите ли примерить новый туалет?
С сожалением отставив чашку кофе в сторону – Матрёша выпьет, Анна покорно отправилась на примерку. Времени до званого ужина действительно немного, надо поторапливаться с шитьём.
Отведённая Прокле маленькая, но уютная каморка навевала мысли о костюмерной комнате в пансионе баронессы фон Гук. О том, что комнатка эта жилая, говорили лишь тщательно застеленная кровать в углу да кокетливый столик на тонких ножках. Всё остальное пространство занимали рулоны кружев и тканей, притиснутых вплотную к новенькой швейной машинке фирмы «Зингер», недавно выписанной Весниным из Олунца.
Бережно разложенное платье цвета молодой травы лежало на низенькой кушетке, подобно платью юной принцессы, собравшейся на первый бал.
– Какой красивый наряд, – восхитилась Анна, сожалея в душе, что не сможет покрасоваться в нём перед господином Свешниковым. В последнее время она очень часто вспоминала его улыбающееся лицо и задушевный голос, парящий над рекой. Если бы они ещё раз увиделись, то Аня наверняка сумела бы дать Алексею понять, как схожи их чувства любви к родному краю. Если бы только увидеть…
– Сюда,
